А. Веста
Хазарская охота
Пролог
Осень 1994 года.
Северный Кавказ
Человеку бывает трудно, а то и вовсе невозможно объяснить природу случайных совпадений на своем пути. Игра Фортуны и ее чисто женское внимание отличает героев от суетливых статистов, любимцев от пасынков. Почему в тот вечер именно его, Глеба Соколова, вытащили из прокуренного кубрика в Моздокской общаге, где обитали сверхсрочники, и вызвали к командиру? До дежурства на блокпосту у села Черное было еще двое суток, и этот внеочередной вызов был почти личной просьбой командования.
А вот задание оказалось не будничным и даже романтичным. Какие-то запоздалые археологи не смогли выехать из предгорий Осетии. То ли горячие местные джигиты не выпускали, то ли груз оказался сверхценным, и для сопровождения контейнеров с находками им нужен был «человек с ружьем». Выезжать нужно было немедленно, на ночь глядя, чтобы на рассвете эвакуировать всю группу.
В круглом, засаженном липами дворе штаба дивизии ждал «под парами» уазик, переоборудованный под спецперевозки, и Глеб не мешкая запрыгнул на переднее сиденье.
До стоянки «гробокопателей» было километров семьдесят по ночной дороге – горному серпантину: ощущение не для слабонервных. Машина резко выруливала на поворотах, не сбавляя скорости, судорожно прощупывая пространство фарами ближнего света. Из бездонной пасти темноты угрожающе надвигались столбы ограждения, похожие на поломанные зубы. Местами трасса была пробита под скалами, и камни нависали мрачной громадой, застя яркие осенние звезды. Иногда справа открывалась долина с россыпью огней – поселок или казачья станица, но чаще внизу, сразу за обочиной простиралась первозданная тьма лесных предгорий, и ни огонька не светилось в их густой мгле.
– Стоп, машина, приехали! – водитель заглушил мотор.
Впереди, на склоне горным тюльпаном алел костер, и вокруг него, точно в шаманском танце, мелькали силуэты людей.
– Отмечают, что ли? – водитель облизнул пересохшие губы, ему одному как всегда не перепадет и капли из рога винного изобилия.
Глеб выпрыгнул из машины и, закинув автомат за плечо, пошел к костру. На газетном достархане красовались спелые осенние помидоры, нарезанный хлеб, открытая тушенка и бодрый строй початых «чекушек». Четверо радостных, дочерна загорелых мужиков окружили Глеба.
– Савва Колодяжный, вожак всей этой банды, – представился высокий сухощавый старик с веселыми, хулиганскими глазами.
Мельком взглянув в военный билет Глеба, он обрадовался.
– Ого! Знатная у тебя фамилия, Соколов.
– Фамилию не выбирают, – осторожно заметил Глеб.
– Не скажи… Садись, человек со знаком Сокола.
Приехавших усадили поближе к костру. Глебу плеснули водки, но он осторожно отставил руку с латунным стаканчиком. Он тихо ненавидел спиртное и пил только на поминках.
– Зачем охрану вызвали? Золото нашли? – поинтересовался водитель, запивая тушенку крепким кофе, сваренным тут же на костре.
– Що мы побачили, хлопче, на твоем уазике не вывезти, – заверил дочерна загоревший рабочий.
– Только проворонили мы находку, как и всю нашу великую страну, – вздохнул кто-то.
– Что, абреки увели? – оживился охочий до баек водитель.
– Какие абреки? Хазары, самые настоящие.
– Слухай сюда, хлопчик! – Колодяжный ласково приобнял водителя, в глазах заиграла озорная сумасшедшинка. – Откопали мы высокую «дуру» из известняка килограммов на двести. Подняли, расчистили, глянули: межевой столб с буквой «Ш», это уж потом трезубец разглядели.
– Да никакой это не трезубец, а сокол пикирующий, родовой знак Рюриковичей, – в раздражении бросил щуплый человечек в очках.
– Что же ты раньше не агитировал, правдолюбец ты наш, когда к нам сюда высокое начальство спикировало? – проворчал его сосед.
Человечек смолчал, он отчаянно мерз и поминутно грел руки над огнем.
– Для наших гостей поясню, – Колодяжный одарил Глеба широкой улыбкой. – «Дура» и вправду оказалась межевым столбом со славянским знаком, о чем мы честно телеграфировали начальству. В тот же день к нам прилетели «варяги» с кафедры археологии. «Варяги» – это так, к слову, не варяги они вовсе, а скорее их антропологические антиподы. И стали антиподы нашу находку со всех сторон щупать и изучать сквозь мощную лупу, но никакого трезубца не обнаружили, после чего приказали подтемнить канавки на камне графитовым порошком, чтобы сфотографировать. Ночью ливень прошел, в углублениях образовалась угольная кислота, и через день «трезубец» растаял.
– Химическая реакция носила необратимый характер, – подтвердил один из свидетелей этой диверсии.
– Осталось, правда, несколько нечетких фотографий, но ни одна научная комиссия не возьмется их изучать и рассматривать. Дальше больше, объявили антиподы, что на фотографиях вовсе не трезубец Рюрика, а еврейская буква Шин, отчасти похожая на трезубец, а все вместе – хазарский территориальный знак:
и наша робкая версия о раннем русском присутствии в этом регионе была со смехом отвергнута.
– Это что же выходит? Хазарии уже и в помине нет, а хазары все еще воюют за свои территории? – не унимался водитель.
Колодяжный молча поворошил угли в костре, и Глеб разглядел давний, должно быть, военный шрам, наискосок перечеркнувший его лоб.
– Есть легенда, что в горах Чечни спит проклятый клад Ашинов, последних хазарских царей, – издалека начал Колодяжный, – и ничьи руки, кроме рук священной династии, не смеют коснуться его! Что есть хазарское золото? Золотой солнечный свет – это сублимированные труд, мудрость и талант, храбрость и удача? Или спрессованное горе, кровь, и ползущее следом предательство? Слезы и плач матерей, у которых отняли детей, изломанные жизни юных девушек, отданных в гаремы, юношей, которых сделали кастратами? Богатство, возросшее на лихве и безудержной работорговле? По воле Богов именно Хазария стала первым историческим врагом Руси; воплощением метафизического зла, настолько чуждого и опасного, что даже его оплот подлежал тотальному разрушению и очищению огнем! Судьба хазарского золота нам неизвестна, возможно, оно было спасено и укрыто где-нибудь на окраине Великой Хазарии. Есть старая раввинская легенда о том, что хазарские святыни и Ковчег Яхве, владыки Земли, спрятаны в горах Чечни, и сила древних заклятий такова, что мир придет в «страну камней» не раньше, чем будет поднят на свет проклятый клад.
– Мир во все времена стоил дорого, – заметил Глеб, – его покупают кровью. Так, по-вашему, все, что происходит сейчас на Кавказе, имеет отношение к какому-то кладу?
– Несомненно! – подтвердил Колодяжный.
С этой минуты Глеб потерял интерес к разговору. Он вытянулся на туристическом коврике, подложив руки под голову. Из небесной глубины на него кротко и внимательно смотрели звезды, они помнили все, что когда-либо было в этих горах, сейчас они слушали цветистый рассказ Колодяжного:
– Под мощным воздействием иудейской Хазарии Русь разваливалась на глазах, превращаясь в вассала каганата. Она была вынуждена не только платить ему дань, но и воевать за его интересы, совершенно чуждые славянам. «Победа или Смерть!» – иного пути у Руси не было, когда в 975 году новой эры Святослав двинулся на каганат. Торговая столица Итиль-Хамлидж, цветущие города побережья и каменные крепости Хазарии были разрушены столь яростно, что очевидцы были уверены: на Хазарию пал гнев северных богов. Тысячу лет назад историческая Хазария исчезла с мировых карт, но она все еще наносит удары. Черная, белая, желтая, красная, электронная– она меняет цвета и маски, но всегда остается тем, что она есть, и война продолжается, и люди гибнут как на войне!
У костра стало тихо, археологи пили не чокаясь. Пламя с хрустом пожирало валежник, и Глеб забылся, завороженно глядя в огонь. В пламени оживала его сокровенная память, и он становился тем, кем был всегда, и сто и тысячу лет назад. Русские воевали здесь с перерывами уже тысячу лет, когда разбуженные народы мерились силами и в буйных набегах делили земли. Тогда его предок вот так же смотрел в костер и грезил добычей и новыми походами за край земли. И даже породой Глеб пошел в того далекого, легкого на подъем ратника; был собран сухо и ладно, ничего лишнего – как боевое оружие, и лицо было отмечено неяркой, но чистокровной красотой.
На рассвете несколько дощатых ящиков загрузили в салон УАЗа, в их недрах уместились все находки этого сезона. На выезде из ущелья дорогу перегородили белые «жигули» и старенький микроавтобус, до отказа набитый мужиками из местного ополчения. К остановившемуся уазику вразвалку подошел смуглый бородач в камуфляже. На переговоры с местным неформальным лидером делегировали Колодяжного, Глеб встал поодаль, перевесив автомат на грудь.
– Вы осквернили могилы наших предков. Мы хотим знать, что вы везете, – размеренно и спокойно говорил бородач, точно разучивал речь.
– Могил мы не оскверняли, копали гораздо выше старого кладбища, – в тон ему ответил Колодяжный. – Можешь убедиться: в ящиках только фрагменты древней керамики и небольшой клад арабских монет. Мы нашли его в фундаменте крепости. Тысячу лет назад здесь стояла сторожевая вежа.
– Ее строили наши отцы? – спросил бородач.
– А вот это еще надо доказать. Но если это так, то древность твоего рода никак не меньше тысячи лет, и в этом смысле ты – настоящий князь. Ты получишь документ, подтверждающий возраст наших находок, и сможешь приехать в наш музей, как почетный гость.
Бородач задумчиво гладил бороду.
– Зачем армию вызывал? – он оглянулся на неподвижно стоящего автоматчика. – Приезжайте еще, мы сами будет вас охранять.
Глава 1
Легенды Кремля
Москва, Кремль. Декабрь 1994 года
30 декабря, ближе к вечеру в небе над Кремлевскими холмами появилось черное облако. Темная косматая туча прошла сквозь фабричные дымы и рев кольцевой автодороги, пронеслась над заснеженными спальными кварталами, над суетой предновогодних улиц, перелетела через теплую мазутную реку и словно зацепилась за золотые купола.
В небе над Красной площадью она свернулась в огромную воронку и внезапно рассыпалась на тысячи черных галдящих птиц. Вороны с бранчливым клекотом садились на гребни крыш и дворцов, на вылизанную ветром брусчатку Соборной площади. Куранты пробили четыре часа пополудни, и стая взметнулась в хмурое небо, но не улетела. Птиц дразнил золотой блеск, и стайный инстинкт неудержимо влек их к Красной Голгофе.
У Московского Кремля были свои неписаные легенды. Согласно одной из них все, что случалось в эти последние в старом году дни, имело силу знамения. Такое нашествие вороньих стай бывало на Руси, когда некий царь, окруженный мздоимцами, лживой челядью и лукавыми чернокнижниками, затевал гиблый поход, случалось и ранее, когда хмельные от крови опричники жгли посады. Менялись цари и правители, но сила знамения сохранялась. Так в первую январскую ночь 1993 года на Кремлевские ели вместо снега лег черный горючий пепел.
Из окон Большого Кремлевского Дворца Президент с неудовольствием наблюдал воронье нашествие. Птицы дрались, сорили перьями, роняли слизь на золоченые маковки церквей и на лакированную броню автомашин и по-хозяйски мерили шагами Красную площадь.
В тот день традиционный предновогодний прием в кабинете у Главного затянулся допоздна. Министр обороны, Стратиг, как звали его в Кремле, игнорируя общеизвестную народную кличку, оказался последним, и Главный принимал его уже по-домашнему, в рубашке с расстегнутым воротом и теплых стариковских тапочках. За окном бесновались черные птицы, они на лету заглядывали в окна дворца, словно где-то внутри, за ампирными завитками, за желтой штукатуркой стен, тлел огромный мертвец, и падальщики издали чуяли его запах. В кабинете резко стемнело.
На столе среди початой снеди, бутылок и пепельниц красовались подарки: карликовая елочка-бонсай, ханукальные свечи в золотом подсвечнике, антикварная библия, сабля, исписанная арабской вязью, новогодние талисманы и драгоценные безделушки.
– Садись, Паша, – Президент ударил рукой по спинке золоченого кресла.
Президентский секретарь, высокий, хищно-поджарый, с непроницаемым взором служащего ритуальных VIP-услуг, сделал быстрое точное движение над столом, намериваясь на четверть налить бокалы, но Президент остановил его руку, взял со стола запотевшую бутыль «Легенды Кремля» и, подрагивая ладонью, налил сам, пока водка не выгнулась упругим куполом над краями стопки.
– С днем рождения тебя, Паша! – Расплескивая водку, Президент пошарил по столу и протянул приготовленный подарок.
Это был золотой сувенир – старинные настольные на малахитовом основании часы с заводной птицей на крышке: то ли петух, то ли фазан… Хвост и хохолок играли самоцветами, а рубиновые глазки пламенели злостью.
Президент лукаво улыбнулся и утопил пальцем сапфировую кнопку в корпусе часов.
Птица на часах вздрогнула и повернула головку, раскрыла алмазный клюв и выставила алый подрагивающий язычок. В золотой грудке родился скрип, похожий не то на кладбищенский грай, не то на грачиный гвалт на городской свалке. Стрелка передвинулась на одно деление, золотой петушок замолчал.
Министр бережно принял «часы с птичкой» из рук Президента.
– А подарок-то с намеком… Время, Паша! Время дорого! Я сегодня говорил с Биллом… – последовала пауза, во время которой Президент собирался с мыслями, а министр лихорадочно соображал, чем грозит лично ему эта очередная дружественная беседа: два президента запросто приятельствовали и перебрасывались через океан телефонными звонками, точно теннисными мячиками.
– Так вот… – Президент налил еще «по шкалику». – Американцы обещали вложиться в Трубу, если к февралю вокруг Трубы будет тихо.
«Как на кладбище», – продолжил про себя Стратиг.
– А уж мы тебя не забудем! – пообещал Президент, должно быть, разумея под этим «мы» себя и Билла.
Стратиг едва заметно пожал плечами: Грозненский нефтекомплекс был давно поделен между крупными корпорациями. Этот сырьевой проект кто-то остроумно назвал «Хазария – XXI век». Согласно этому плану нефтяная труба с Апшерона пройдет по территории Чечни, этот нефтеносный нерв оживит ампутированные конечности России, нефтевладыки стянут и срастят разлезающуюся на куски империю и из ее костей создадут небывалое торговое государство – сырьевую биржу по продаже нефти, никеля, золота, алмазов, земли, леса и человеческого материала. Как и тысячу лет назад, мозгом этой территории станет совет банкиров и ростовщиков, ее венами и артериями – торговые пути: газопроводы, нефтяные трубы и железные дороги. Ее чуткими нервами будет кривая биржевого курса и графики продаж. Стальные мышцы империи: военные и спецслужбы, обеспечат стабильность получения выгоды и беспечальную жизнь нефтяных вампиров. Грех обижаться, он, Стратиг, тоже был в доле, и секретный счет на его имя регулярно пополнялся, но это до первой бомбы, упавшей на разработки и нефтепровод.
– Попробуем, Борис Николаевич! Вот после праздников и начнем – накрутим усы Дудаеву!
– Пробовать будешь девок и… ананасы, а мне нужна Труба! Понимаешь? Срочно!!! – внезапно вскипел Президент.
Голос у него был сухой, скрипучий, точно перекатывались в гортани ржавые колесики. Стратиг всегда легко подчинялся приказам, и сам умел безжалостно давить, точно был сделан из гибкого и умного металла, но нетерпение Главного застало его врасплох. Никакой срочности гнойник в Чечне не представлял, и прежде Москва не спешила поддерживать антидудаевскую оппозицию, хладнокровно разыгрывая «кавказскую карту» даже тогда, когда Грозный был практически взят пророссийски настроенными гантемировцами.
Опасаясь новой вспышки ярости, Стратиг осторожно напомнил Президенту о предварительных сроках начала боевых действий. Секретная директива уже была разослана в штабы войск. Операция по захвату чеченской столицы планировалась на вторую половину января. В назначенный штабистами час «Х» Грозный до отказа заполнится военной техникой, бэтээрами, танками, реактивными установками и боевыми машинами пехоты. Части группировки войдут в город, выставят блоки, продвинутся к дворцу Президента, займут почтамт и вокзал, захватят опорные точки и мягко выдавят боевиков через оставленные коридоры в степь, на плоскую равнину, где их добьет огненный кулак артиллерии и авиации, и вся операция приобретет тяжелую поступь неотвратимого возмездия.