— Кажется, да — у той колонны, где вы сидели прошлый раз.
— Да... какое это все-таки изумительное творение зодчества.
— О! У меня просто не хватает слов, чтобы выразить... Ведь таких сооружений, как это...
Но сейчас им не было никакого дела ни до этого, ни до других храмов. Они медленно пошли по улице вдоль решетки парка, и Эрих все не мог осмелиться взять ее под руку, и самые обычные слова, сказанные девушкой, казались ему необыкновенными и исполненными глубокого смысла...
Словом, все было так, как бывает в таких случаях всегда и со всеми... потому, что им казалось, что так случилось только с ними и больше ни с кем!
В квартире Хойзеров мир и уют. Макс, сидя за столом, прилежно пишет; время от времени, подняв к потолку глаза и шевеля губами, он что-то припоминает, потом, довольно улыбнувшись, опять берется за самописку с золотым перышком... Белокурая Лизхен, как всегда, за рукоделием. Из радиоприемника льются нежные звуки вальса какого-то русского композитора: бог их разберет, Хойзер не очень памятлив на славянские фамилии.
Посмотреть со стороны — какая идиллия! Но эта идиллия обманчива. Макс Хойзер составляет списки.
Он прекрасно понимает, что в случае захвата власти в городе такими, как Кульман и Гетлин, по его спискам будут уничтожать людей. Нет, нет, он не станет убийцей! На нем не будет ни одной капельки чужой крови. Он только составит списки.
И, чуть покачивая головой в такт чарующей мелодии, Хойзер вспоминает одного за другим своих старых друзей. Довольный своей памятью, он вносит в списки все новые и новые фамилии, а жене его даже в голову не приходит, что это пишет Макс.
Но куда труднее, чем составить списки, оказалось установить адреса. Ведь уже несколько лет Хойзер не встречался ни с кем из этих людей, многие за минувшие годы наверняка переехали. Надо было проверить, кто остался жить по старому адресу, и надо было установить новые адреса. Но не мог же Хойзер сам лазить по городу — это исключалось.
Было два выхода: привлечь к этой хлопотной работе своих уцелевших людей из «Восточного бюро» — но для этого пришлось бы объяснять, кто и для чего требует проверку адресов, и пришлось бы признать то, чего Хойзер открывать никому не хотел; был и второй выход — поручить проверку адресов Кульману и его громилам.
Правда, Гетлин не говорил, что по адресам можно посылать Кульмана, но он, конечно, поймет, что сам Хойзер никак не мог сделать эту работу...
Перед концом обеденного перерыва Эрих, сидя на диване, углубился в книгу о таких далеких и вместе с тем — таких понятных ему судьбах людей с необычными именами — Григорий Мелехов, Аксинья, Листницкие.
Фелльнер — любитель головоломок — разложил на столе «Уленшпигель» и трудился над шуточным кроссвордом.
— Извини, Эрих, я тебя оторву от чтения...
— Что случилось? — поднял голову Эрих. — Ты каждую свободную секунду мучаешь этот кроссворд. Взял бы решение из следующего номера.
— Подожди... И сами решим. Вот тут — тридцать по горизонтали — сказано — «Не совсем безупречный город в Северной Италии». О чем речь?
— Я тоже не понял, о чем речь. Дай-ка журнал, сам посмотрю.
Фелльнер, свернув журнал трубочкой, бросил его Эриху, но неудачно: несброшюрованный журнал на лету развернулся и рассыпался.
— Эх, ты, старый лентяй. Не мог сделать, как добрые люди.
Эрих встал и принялся собирать с пола листы. Его заинтересовал вдруг один лист — на черном фоне фотографии шести гитлеровских офицеров и генералов, и человек на верхнем угловом фотоснимке с левой стороны показался Эриху странно знакомым: чуть прищуренные глаза, тонкие, энергичные черты, зачесанные наверх русые волосы — где он видел это лицо? Несколько секунд Эрих рассматривал снимок. И вдруг вспомнил:
— Ну, конечно, это он! Фелльнер, посмотри, посмотри! — Эрих бросил на стол страницу из журнала. — Вот на него смотри — узнаешь?
— Позволь, но ведь это же тот самый тип, с фотокарточки Эммы Вольф.
— Слава богу, понял! И к тому же в форме эсэсовского майора, — ты понимаешь, что это значит? И если он встречается с Кульманом, кто же тогда Кульман? И связь Кульмана с Хойзером... — Ты понимаешь, что тут целое гнездо гадов? Надо сейчас же запросить редакцию журнала — откуда у них этот снимок? И фамилия — смотри, его фамилия Лангер!
...Через три дня пришел ответ.
«Лангер Иохим-Людвиг, майор войск СС — до 1941 года служил в Заксенхауэене, нацистском концлагере под Берлином, отличался исключительной жестокостью в обращении с заключенными. Фотоснимок его найден при разработке архивов СС. Разыскивается, как военный преступник». К документу была приложена большая фотография Гетлина.
Собрав все материалы, Эрих пошел к комиссару.
— Здравствуйте, товарищ Вальтер. Как ваши успехи? — Вернеман, читавший до прихода Вальтера какой-то документ, положил его в кожаную тисненую папку, которую тут же захлопнул.
— Здравствуйте, товарищ комиссар. Вот ответ из редакции. — Эрих протянул комиссару документ. Быстро пробежав его глазами, комиссар одобрительно хмыкнул.
— Хорошо! Даже очень хорошо. И вам, видимо, кажется, что вы напали на что-то интересное?
— Безусловно!
— И вы полагаете, что убийца...
— Да, товарищ комиссар, это он. — Эрих указал на фотоснимок из редакции. — Судите сами: место для убийства Вольфа выбрано исключительно удачно. Убийца сидел в засаде — значит, он знал и время, когда Вольф должен был проезжать мимо озера. Он мог это установить только наблюдением, причем довольно продолжительным, — ну, скажем, в течение трех-четырех дней. Теперь дальше. Вот тетрадь с записью рассказа Эммы Вольф — слушайте: «Этого мужчину я за два дня до убийства Зигфрида видела, он из нашего переулка выходил...» Ведь речь шла об этом самом майоре СС. И он знаком с Кульманом — это установлено. Мои выводы: этот эсэсовский майор мог быть прислан Бобом из Западного Берлина; он через окно дома Кульмана мог наблюдать за Вольфом и потом убить его.
— Что же, это вполне логично.
Комиссар еще раз прочитал сообщение редакции.
— И запросите, какие конкретные имеются данные о жестокости этого бывшего майора. Когда сведения поступят, заготовьте документы о немедленном его аресте, как только он будет обнаружен на территории нашего района. С этим все.
Эрих встал, но комиссар задержал его:
— Подождите, есть еще один вопрос. Сегодня я получил один любопытный документ из Берлинского Управления... — с этими словами Вернеман подвинул к себе папку и вынул из нее несколько скрепленных вместе листов. — Слушайте, товарищ Вальтер, это касается Хойзера. Значит — так: «Перешедший недавно в ГДР бывший сотрудник Берлинского филиала Восточного бюро социал-демократической партии Гельмут Копанке сообщил, что видел упомянутого Хойзера неоднократно в помещении Восточного бюро. В 1948 году Хойзер имел личную беседу с мистером Бобом...»
— Как с Бобом? С тем самым?
— Спокойно, товарищ Вальтер. Да, с тем самым. Сейчас его резиденция в Берлине, Ваннзее, Кастаниеналлее, 13. Возьмите этот документ, ознакомьтесь с ним — Гельмут Копанке ясно и недвусмысленно говорит, что до 1948 года Хойзер шпионил, но потом перестал ездить в Берлин. Надо продумать, как быть с Хойзером дальше. Мне думается, с этой фигуры и надо, наконец, разматывать весь клубок. Завтра я вас вызову. Теперь все.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
...И вновь пришла весна — нежная, ласковая.
Зацвели липы в парке, наполняя воздух дурманящим ароматом; зазеленел плющ на серых угрюмых бастионах замка; сочная трава поднялась у берегов Заале.
Но Эрих Вальтер почти не замечал этих чудесных перемен в природе. Он весь был погружен в кропотливую и сложную работу. Он начал постепенно, очень осторожно соединять разрозненные нити доказательств. Результатом этой работы мог быть крах новой вражеской резидентуры. Допросы, опознания, очные ставки, опять допросы и снова очные ставки; кропотливое изучение документов; сопоставление и анализ показаний; запросы и еще запросы. Фелльнер однажды сказал Эриху, что двадцати четырех часов в сутки ему явно не хватает.
В заветной прошнурованной и опечатанной сургучом тетради были теперь и фотоснимок Вилли Гетлина, доставленный ему прошлым летом Эммой Вольф, и ответ из редакции вместе с фотоснимком Гетлина в форме майора войск СС; там было донесение о связи Хойзера с «Восточным бюро» и показания свидетелей о ежемесячных посещениях бывшего социал-демократа бывшим эсэсовцем; там были материалы по убийству Вольфа с предполагаемыми анатомическими данными убийцы, и совпадавшие с этими данными описания внешнего вида Гетлина, полученные через соседей Хойзера. Все это были прямые и косвенные улики.
Но самую неопровержимую улику Эрих получил в отношении Кульмана, и пришла она от Инги — от его Инги!
За день до этого Инга позвонила Эриху и совершенно серьезно сказала:
— Эрих, ты еще не забыл меня? (Они давно уже перешли на ты).
— Инга, здравствуй! Если бы не твои глаза — мне было бы много труднее. Они постоянно светят мне, как огоньки в ночном мраке...
— Да ты поэт! Эрих, завтра праздник — помнишь?
— Да, я ухитряюсь еще иногда читать газеты.
— Мы пойдем?
— А какой завтра день?
— Суббота.
Эрих проверил, что у него намечено на завтра — получалось, что часов с пяти вечера он был свободен.
— Инга, в шесть мы встретимся у ворот парка. Согласна?
— Как тебе не стыдно! Еще спрашиваешь.
Ах, какой это был чудесный вечер! Эрих и Инга — веселые, радостные — уже целый час танцевали под звуки оркестра на площадке, в парке перед дворцом, потом катались на «альпийских горах». Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, вагонетки бежали, догоняя одна другую,— вперед, вперед, вверх-вниз, вверх-вниз! Фонари слились в один огненный круг, то подымавшийся, то падавший куда-то вниз, под ноги, и небо с тысячами звезд и луной то летело навстречу, то уносилось в обратную сторону.
Эрих первый выпрыгнул на дощатый помост и, помогая Инге вылезть, случайно бросил взгляд на только что подходившую к аттракциону парочку: это был Кульман с какой-то размалеванной девицей.
Взглянув на Ингу, Эрих поразился: она смотрела на Кульмана с испугом, а рука ее судорожно сжала пальцы Эриха. Не говоря ни слова, Эрих высвободил свою руку из пальцев Инги, подхватил ее под локоть и быстро увлек в тень деревьев, что росли вокруг.
— Инга, в чем дело? Ты знаешь этого парня?
— Ах, это такая история!
— Какая история, Инга?
— Эрих, милый, но я люблю только тебя, ты понимаешь — одного тебя! — девушка крепко прижалась к Эриху.
— Откуда ты знаешь его, этого?
— Я познакомилась с ним еще прошлой зимой, когда возвращалась домой из Берлина, потом я несколько раз с ним тут встречалась, а однажды он показал мне пистолет... Ах, Эрих, я так испугалась!
— Пистолет? Какой пистолет?
— Да такой, я не знаю, как он называется, небольшой, черный. Он сказал, что вот те, кто марширует сейчас по улицам нашего города и поет: «янки, уходите домой», они еще... узнают силу... нет он, кажется, сказал — испугаются его пистолета.
— Но почему ты не рассказала об этом мне раньше?
— Я не знаю... — она, не отстраняясь от Эриха, откинула голову и снизу вверх прямо посмотрела в его глаза. — Я не знаю. Не подумала просто, что надо рассказать. Я не хотела говорить о нем. А вдруг ты ревнивый...
Эрих не мог удержаться от улыбки.
— Ребенок! Честное слово — ребенок. Да ты понимаешь, что значат для меня эти твои слова?!
Вилли Гетлин проснулся и несколько мгновений неподвижно лежал, не открывая глаз и прислушиваясь к бодрой песне, гремевшей в радиоприемнике. Потом вскочил и пошел в ванну.
Вдруг раздался звонок. Гетлин чертыхнулся от неожиданности. Вечно явится кто-нибудь некстати! Перекрыв душ, он выскочил из ванны на кафельный пол, накинул на плечи мохнатый халат, поискал глазами комнатные туфли — будь они прокляты — оставил в спальне! Мокрыми босыми ногами прошлепал в коридор и, чуть пригнувшись, посмотрел в круглое дверное окошечко. Там, за дверью стояла женщина, которую он в первые секунды не узнал. Вдруг он сообразил: да ведь это жена Хойзера!
Вилли метнулся в спальню, потом обратно к двери, не открывая, крикнул неожиданной гостье, чтобы подождала, и бросился одеваться. Еще через несколько минут, приглаживая щеткой сырые волосы, он открыл дверь.
— Пожалуйста, пожалуйста, не стесняйтесь. Я попрошу ваш чемоданчик...
Лиза как-то механически, не трогаясь с места и не раскрывая рта, отдала ему чемодан. Видя, что она все еще не решается переступить порог, Вилли бросил щетку на полочку, вежливо, но настойчиво взял женщину под локоть и ввел в квартиру. Все так же не говоря ни слова, Лиза вдруг положила голову на плечо Гетлина и зарыдала.
Гетлин растерялся — он не любил женских слез. Он вообще не уважал женщин. У него никогда не было жены, и он, сходясь сегодня с одной, а завтра с другой, не видел ни в одной из них друга. Да перестанет ли она, наконец, хныкать? Еще не хватало, чтобы ее вопли услыхал кто-либо из соседей!
Выпустив чемоданчик, он решительно поднял Лизу на руки, быстро внес ее в столовую и опустил в кресло.
— Дайте воды. Только похолоднее, — прошептала она.
Когда она выпила и чуть успокоилась, он спросил:
— Они арестовали Макса?
Лиза молчала, только из глаз ее побежали слезы.
— Когда?! — зло крикнул Гетлин, окончательно потеряв терпение. Экая плаксивая дура! Дрянь! Нашла из-за кого горевать. Старый барбос — много ли он понимал в любви?
— Вчера ночью, — наконец ответила Лиза. — Пришли к нам и...
— Еще кого взяли?
— Послушайте, это жестоко. Разве я знаю, кого еще вы втянули в ваши аферы? Меня никто не касается, кроме мужа, — понимаете, никто! Никто! Никто! — С ней опять начался нервный припадок...
...Вечерело... Гетлин метался по комнате, изредка поглядывая на задремавшую в кресле Лизу. Сколько же времени она спит? Жалко, что не заметил по часам. Сейчас уже пятый — верно, часа три. Что же случилось в Шварценфельзе? Случаен ли арест Хойзера или провалилась вся резидентура? Ах, конечно, все провалено — старый барбос выдаст всех, кого знает, на первом же допросе. А долг? Он мне должен порядком — и все лопнуло! Проклятье! Что скажет Боб? Впрочем — следующая встреча только через неделю. Спокойно, спокойно... А что, если воспользоваться этой плаксой? Пусть-ка съездит и узнает. Зачем же говорить Бобу? А фигура у нее... Черт, при чем тут фигура? Потом, потом, сначала дело...
Но мысль всплыла откуда-то из темного уголка мозга, и заглушить ее Гетлин не мог.
Он вплотную подошел к креслу, сел на подлокотник.
— Лизхен, проснись, — позвал он и с этими словами привлек к себе. Лиза вздрогнула, открыла глаза. Первое мгновение не могла понять, что происходит, потом отодвинулась от Вилли и обернулась. Взгляды их встретились. Это продолжалось долго — целую вечность — и никто не отводил глаз. И оба молчали — как тогда, при первой встрече в магазине. Наконец Вилли положил руки на плечи Лизы и попытался снова привлечь ее к себе, но она резко сбросила его руки со своих плеч.
«Что же, значит, не время» — подумал Вилли. Встав с кресла, он прошелся по комнате. Потом сказал:
— Побудь здесь одна и никуда не выходи. Это опасно, — фопосы могли устроить слежку. Я вернусь часа через два.
С этими словами Гетлин ушел.
Что же будет дальше? Кто знает, что случится через месяц, через неделю — даже сегодня ночью? Разве думала она еще в прошлое воскресенье, что сегодня ей придется искать убежища в Западном Берлине, у Вилли Гетлина? А Макс? Бедный, — разве не говорила она, не умоляла его бога ради бросить это опасное занятие, все эти табачные махинации и продажу сигар из-под прилавка? Так нет, — не послушался. Ведь он был на шестнадцать лет старше ее — как же мог он послушать совета своей жены? Вот теперь и попал в руки к этим фопосам, и они его, наверное, мучают, как об этом пишут в «Телеграфе». У Лизы при мысли о всех этих ужасах мурашки побежали по спине. Она зябко повела плечами и забилась в угол кресла. И Гетлин — почему его так долго нет? Уже совсем темно. Света Лиза не зажигала, — так было спокойнее.