Но Василий понимал, что если уж Бакунин взялся за расследование, то обязательно доведет его до конца. И чем раньше, тем лучше. Поэтому, когда работа над гениальными сочинениями все-таки продвигалась, Василий терпел расследование как неизбежное зло и даже старался помочь побыстрее закончить его. А то, что он сам сходил и купил газеты, свидетельствовало, что за прошедшую ночь Бакунин одолел не одну, а как минимум две, а то и три главы очередного трактата.
Василий положил газеты на стол, но не удержался от замечания, достойного внесения в книгу афоризмов под названием «В мире мудрых мыслей», изданную недавно в Москве книгоиздателем Сытиным и пользующуюся огромным успехом у читателей.
— Ежели б газет было поменьше, так было бы получше.
Сам Василий газет никогда не читал. Не могу удержаться, чтобы не упомянуть хотя бы кратко о необычном качестве Василия как читателя. Дело в том, что Василий, по поручению барина, читал различные книги, в том числе сложнейшие философические трактаты, исторические сочинения, и потом своими словами пересказывал их Бакунину, что экономило время и помогало ему в работе. Когда я узнал об этом, а потом убедился, что все это не шутка и не выдумка, я, признаюсь, был поражен[25]. Еще больше меня удивило то, что спустя два-три дня Василий забывал все прочитанное — и не только содержание и смысл, но и название и автора книги. Когда я высказал ему свое удивление, Василий ответил: «А мне ни к чему. Барину — нужно. Что барин велел, то я и доложил». Словом, Василий читал как гоголевский Петрушка, но, в отличие от него, еще мог и пересказать прочитанное, впрочем, видимо, не понимая того, что он пересказывает.
Иногда случалось, что, дав Василию задание прочесть главу какого-либо серьезного сочинения, Бакунин пускался в очередной загул и к тому времени, когда он возвращался к работе, Василий забывал то, что читал, и ему приходилось читать то же самое второй раз. Это очень смущало Бакунина — его всякий раз смущал и сам загул, отрывавший от работы и вызывавший недовольство Василия, а тут еще получалось, что по вине гуляки-барина Василию нужно повторно читать одно и то же. Но потом, сообразив, что Василий-то ведь напрочь забывает все тексты, что читал, Бакунин давал ему повторное чтение как новое, и это позволяло легче переживать конфликт.
Василий ушел распоряжаться по поводу завтрака, а мы стали просматривать газеты. «Санкт-Петербургские сенатские ведомости» поместили огромную статью, посвященную в основном той роли, которую играл князь Голицын в управлении государством и во внешней политике. О дуэли писалось кратко. О факте убийства ни слова. «Думская газета» довольно сдержанно сообщала о смерти одного из своих самых сильных и откровенных противников. О дуэли, о Толзееве и о факте убийства тоже ничего сказано не было. «Патриот» разразился гневной статьей под названием «Доколе?!!!». Смерть князя сравнивалась с гибелью Пушкина и Лермонтова. Несколько абзацев посвящалось бичеванию Толзеева. Но о том, что князь Голицын не просто погиб на дуэли, а был вероломно убит, — этой информацией «Патриот» еще не располагал.
«Утренняя почта», «Русское обозрение», «Собеседник», «Новая газета», «Петербургская газета» тоже ничего не сообщали об убийстве. И только малоизвестная «Недельная хроника» все-таки писала, что произошло убийство. Правда, никаких подробностей. Кроме того, что за расследование взялся знаменитый мастер сыскного дела господин Бакунин.
— Очень похоже, что репортер этой «Недельной хроники» имеет доступ к Полуярову. Ну да ладно, того, что произошло, не спрячешь. Пошумят два-три дня и забудут — на то они и газеты, — сказал Бакунин.
«Недельная хроника» высказывала предположения и о мотивах убийства. Писалось и о том, что князь Голицын игнорировал Думу и не однажды пренебрежительно высказывался и о самой Думе, и о принципах избирательного управления, и о том, что князь Голицын как деятельный и твердый руководитель, сменивший по сути дела, если не юридически, то фактически, П. А. Столыпина, не мог устраивать террористов, и о том, что в наше военное время нельзя забывать и о германской разведке.
— Шум об убийстве поднимется завтра, — Бакунин сел за стол, а потом улегся в своем кресле-диване. — Завтра и репортеры налетят. А сегодня нужно успеть встретиться с сестрой и дочерью князя Голицына и с секундантами. За завтраком послушаем Акакия Акинфовича: что там у него, и поедем.
Глава четырнадцатая[26]
СПАСИБО ЗА КУРИЦУ
Только мы закончили читать газеты, как дверь кабинета открылась и, озираясь, вошла баба в платке, надвинутом на глаза. Увидев Бакунина, баба сдвинула платок, и перед нами предстал молодой человек лет тридцати, в котором по каким-то присущим всем газетчикам чертам легко было угадать репортера.
— Антон Игнатьевич, — тихо, с надеждой только и успел проговорить он.
Рука Василия схватила его за шиворот, вытащила за порог кабинета, дверь захлопнулась, в коридоре раздались крики.
— А-а, — это, по-видимому, кричал репортер.
— Вот уж я тебя! — это, конечно же, пробасил Василий.
Василий был на вид ленив и медлителен, но силой обладал недюжинной. Бакунин вскочил из-за стола и выбежал в коридор. Минуты через две он вернулся с незадачливым нарушителем границ.
— Хорош, хорош, — представил гостя Бакунин.
— Антон Игнатьевич, два слова, — умоляюще сложил руки репортер.
— Как же ты в дом пробрался?
— Через кухню.
— Через кухню? Каким образом?
— Купил на рынке курицу. Переоделся. Швейцару вашему сказал, что принес кухарке курицу. Он отвел меня на кухню. Там никого не было. Я сказал, что подожду, а потом потихонечку к вам… Я ведь был у вас раньше, где кабинет, знаю…
— Ну, а курица где?
— Курица на кухне.
— Ну, братец, спасибо.
— За что?
— За курицу.
— Антон Игнатьевич. Два слова!
— Вот тебе три слова: спасибо за курицу.
— Кого вы подозреваете?
— Вас.
— Меня?
— Конечно. Ведь это же вы переоделись доктором, отвлекли секундантов и потихонечку убили князя Голицына. С вашими-то талантами устраивать маскарады.
— Антон Игнатьевич! Меня редактор со света сживет! «Недельная хроника» достала сведения, а мы нет! Антон Игнатьевич! Два слова!
— Ты, братец, из какой газеты?
— Из «Утра». Неужели вы меня не помните?
— Не помню. Ваш брат репортер как насядет — что рой пчел. Где уж вас всех упомнить.
— Ну как же, Антон Игнатьевич! Вспомните! Убийство баронессы фон Мей! Вы давали пояснения для газет, и я еще сказал тогда, что перстенек, мол, был поддельный, а вы в ответ сказали: «А ты, братец, не дурак».
— Друг мой, — Бакунин картинно обнял репортера, — ведь даже я иногда ошибаюсь…
Репортер, выпучив глаза, отпрянул от Бакунина.
— Помилуйте, Антон Игнатьевич, как можно. Мне тогда редактор даже жалованье повысил.
— Ты думаешь, я ввел в заблуждение вашего редактора? Шучу, шучу, братец, щучу. Ну конечно же, ты, братец, не дурак. Твои собратья еще спят, о том, что князь Голицын убит, а не погиб на дуэли, и не слыхивали, а ты уже бежишь на рынок, курицу покупаешь. Но помочь тебе ничем не могу. Сведений пока нет никаких, а пикантных подробностей и подавно. Князь Голицын убит. Убит злоумышленником, который хитроумно и подло воспользовался дуэлью. Выстрела убийцы никто не слышал. Кто-то предполагает, что убийца стрелял из бесшумного револьвера. Очень сложное, можно сказать, таинственное дело.
— А не террористы ли здесь постарались?
— Трудно сказать. Ведь они обычно норовят бомбу бросить. А здесь даже выстрела никто не услышал.
— А если германская разведка? А вы, Антон Игнатьевич, не начинали делать умозаключений?
— Нет, братец, не начинал. Сегодня вторник, а по вторникам умозаключений я не делаю, так что уж извини.
— Это вы меня извините за вторжение.
— Ну что ты, братец, можно сказать, развеселил своим маскарадом. Внес разнообразие.
— До свидания, Антон Игнатьевич.
Репортер направился к двери, открыл ее и даже перешагнул через порог, но потом вдруг остановился, повернулся и тихо, почти шепотом произнес:
— А если…
— Ни-ни, братец, ни-ни, — замахал руками Бакунин, репортер понимающе кивнул и, наконец, перешагнул порог кабинета, нос в нос столкнулся с Василием, ловко юркнул в сторону и скрылся.
— Завтракать подано, — бесстрастно объявил Василий и закрыл дверь кабинета.
Глава пятнадцатая
ПРОТОКОЛЫ И НОВЫЕ СООБРАЖЕНИЯ
К завтраку сегодня все собрались ровно в восемь тридцать. Завтрак опять напоминал обед: отбивные котлеты, овсянка с осетриной для Акакия Акинфовича, пироги с капустой. Василий знал, что пообедать барину, может, и не придется, поэтому предусмотрительно позаботился о том, чтобы Бакунин поел впрок. Дядюшка, взяв свою обязательную рюмку коньяка, поторопил Акакия Акинфовича:
— Ну так что в протоколах, Акакий?
— А почти ничего, — ответил Акакий Акинфович.
Он привык делать свои отчеты за завтраком и давно уже научился совмещать их с процессом поглощения пищи — сегодня он тоже мог остаться без обеда и поэтому, приступив к отбивной котлете, спросил Василия:
— А блины не забыл?
— Когда это я забывал? — вопросом на вопрос ответил Василий.
— Это верно, не забывал. Только оно лучше побеспокоиться. Протоколы, как водится в сыскном отделе, — продолжал Акакий Акинфович, — пустые наполовину. Толзеев показал, что вызов сделал князь Голицын. Причину объяснить отказался. Вызов сделал в ресторане «Век». Толзеев там бывает часто. Скандалов наделать успел предостаточно. Я съездил в «Век». Ни хозяин, ни официант причину вызова пояснить не смогли. Столики князя Голицына и Толзеева располагались рядом. Князь Голицын был со своим дальним родственником и помощником — Кондауровым Григорием Васильевичем. У Толзеева столик заказан постоянно. Князь Голицын раньше в «Веке» никогда не появлялся. Все столики оказались заняты. Хозяин узнал гостя и усадил за столик рядом со столиком Толзеева — они в «Веке» расположены как бы в отдельных кабинетах. Столик, за который хозяин посадил князя, был заказан, но заказавший не приходил уже четверть часа, и хозяин рассудил, что лучше угодить князю, чем опоздавшему посетителю. Когда произошел шум и подоспели официант и хозяин ресторана, все уже закончилось. Князь расплатился за обед и в страшном гневе покинул ресторан. Кондауров Григорий Васильевич сказал Толзееву, что разыщет его, и последовал за князем. Толзеев, по словам официанта, казался вроде как даже слегка испуганным — но куражился, что князя Голицына, мол, не боится. Толзеев просидел в ресторане до двенадцати ночи, как всегда много выпил, в гостиницу его отвез приехавший позже Карпищев — он же и один из секундантов. Ежели опять к протоколу Толзеева, так он на все отвечает, мол, не ваше собачье дело. Протокол по Карпищеву. В ресторан Карпищев приехал часа три спустя после вызова. О самой дуэли ничего интересного не сказал. Второго секунданта, Кучумова, пригласил Карпищев. У него же нашелся и револьвер. Я было решил встретиться с Кучумовым, по нему даже протокола нет — его не нашли. Не застал и я. Но потом все же проговорилась кухарка: уехал, мол, в срочном порядке. Очень торопился. В свое имение, в тридцати верстах от Петербурга. Похоже, напугался, что, мол, из его револьвера убит князь Голицын. Секундант Голицына, Иконников Иннокентий Иннокентьевич — секретарем состоял при князе. Этот ничего не знает, ему велели поехать, он и поехал. О дуэли, из его слов, все то же. Вот граф Уваров, второй секундант, этот все обстоятельно изложил. Он по дуэльной части мастер, все правила знает до тонкости.
Акакий Акинфович прервал рассказ — в столовую вошел Василий с тарелкой блинов. Появление во время завтрака блинов всегда вызывало замешательство. Блины предназначались Акакию Акинфовичу и пеклись по его заказу. По-видимому, не довольствуясь глумлением над английской идеей, выражавшимся в заедании овсянки осетриной или севрюжиной, Акакий Акинфович, чтобы компенсировать отклонение от родных традиций, всякий раз заканчивал завтрак блинами.
Никто теоретически не поддерживал эту линию Акакия Акинфовича, даже все подсмеивались над ним, впрочем, весьма добродушно. Но переходя от теории к практике, все не пропускали случая съесть кто один-два блина, а Бакунин иногда так увлекался, что съедал половину стопы, возвышавшейся на тарелке. И вот как только появились блины, все оживились и даже Карл Иванович, как всегда строго одетый, поторопился положить себе пышный гречневый блин.
Акакий Акинфович обычно лишался не менее половины своих блинов. Но когда он делал своего рода доклад, как сегодня, то у него растаскивали все три четверти. Однако на этот раз Василий решил раз и навсегда восстановить справедливость. Не прошло и минуты, как следом за Василием вошла Настя, неся тарелку со второй стопкой блинов.
— Однако ты, Василий, предусмотрителен, — не удержался от замечания Бакунин.
Акакий Акинфович проводил благодарным взглядом Василия, довольного замечанием барина, и еще более довольную, что похвалили Василия, Настю и продолжил доклад:
— В протоколе графа Уварова все расписано подробно. Я так думаю, что, когда писался протокол, графа не останавливали и записывали все, что его сиятельство говорил, а поговорить о законах и правилах дуэли он любит. Но ничего существенного из этого обширнейшего протокола почерпнуть не удалось. Кроме того, на дуэль граф Уваров попал совершенно случайно. Вместо родственника князя Голицына — Кондаурова Григория Васильевича. Он-то первоначально и был секундантом, но за день до дуэли вывихнул ногу, поэтому и попросил графа Уварова.
— М-да… — задумчиво промычал Бакунин, доедая последний блин.
— А как продвигается расследование у Полуярова? — спросил дядюшка.
— А никак. Господин Полуяров надеется на Антона Игнатьевича. Когда я уходил, он спрашивал меня, как, мол, делал ли Антон Игнатьевич умозаключения?
— Ну что ж, — сказал Бакунин, — если дело стало за умозаключениями, придется делать умозаключения. А из фактов у меня тоже есть кое-что. Мы с князем посетили место дуэли и побеседовали с доктором. Доктор, хотя сразу и произвел впечатление не очень приятное, оказался редким наблюдателем.
— И что же интересного сообщил этот господин? — опять не удержался от опережающего вопроса дядюшка.
— Ну, во-первых, в тот день, когда состоялась дуэль, он, то есть доктор, осматривая место и окрестности, заметил что-то странное.
— Что же?
— Он не помнит.
— Хорош наблюдатель! — съязвил дядюшка.
— Тем не менее присутствовала какая-то странность, такое у него осталось впечатление. Доктор обещал сообщить, если вспомнит. Во-вторых, из его рассказа ясно, что князя Голицына и Толзеева никто не расставлял к барьерам — они стали сами, каждый к тому барьеру, который к нему совершенно случайно оказался ближе.
— А что из этого следует? — спросил уже я.
— Из этого следует то, что никто из присутствующих на дуэли не был в сговоре с убийцей, — ответил мне дядюшка, — будь по-другому, кто-то из секундантов постарался бы расположить стрелявших именно так, как они стояли, чтобы князь Голицын оказался лицом к спрятанному в засаде убийце. Иначе ему пришлось бы стрелять князю не в лоб, а в затылок и надежды скрыть выстрел, даже если бы Толзеев и промахнулся, не было бы.[27]