— А что ж они в милицию не сообщили?
— Проводного телефона у них нет, а радиотелефон, как на грех, забарахлил.
— Все может быть, — хмыкнул Иванцов. Он уже понял, что Курбаши несколько часов водил его за нос. Быстров, отрабатывая отсрочку от смерти, подаренную ему Курбаши, рассказывал прокурору радио-сказки о ловле Клыка, ну а потом, когда надобность кончилась, получил свои пули… Все, хватит пользоваться работничками, арендованными у супруги. Нужно раскошеливаться на серьезных людей, шуточки кончились. Тем не менее надо было дослушать Морякова. Старается мужик, из кожи вон лезет, о месте Балыбина мечтает…
— Теперь о Марфутках, Виктор Семенович. Осмотрен дом, который принадлежит журналистке Вере Авдеевой из отдела криминальной хроники областной газеты «Губернские вести». Этот дом достался ей по наследству от бабки Антонины Аверьяновой, а та купила его у небезызвестного Петра Гладышева…
— Это я знаю, — перебил прокурор, — по существу давай!
— В доме обнаружены бинты со следами крови, обрывки мужской одежды со следами болотной грязи и мха. По словам местных, никто из них Гладышева в деревне не видел. Утверждают, что Авдеева приехала в отпуск одна, без каких-либо мужчин, но между тем в ее доме нами были обнаружены две застеленные постели в разных комнатах. А вообще, Виктор Семенович, доверять показаниям тамошних жителей, прямо скажем, очень трудно. Практически все, кроме Кулигина, утверждают, что не слышали никаких выстрелов на рассвете.
— Вполне возможно. Не у всех же отходняк с похмелья, — проворчал Иванцов. — Ты лучше скажи, видели они «Тайгу» в деревне?
Моряков аж просиял, потому что ждал этого вопроса и радовался возможности проявить осведомленность.
— Видели, хотя и немногие. Номера, конечно, никто не запомнил. «Нива-Тайга» проехала через Марфутки в сторону леса где-то в полдень или около того. Одновременно с ней из деревни выехал в том же направлении «Иж-Юпитер-3», принадлежащий Кулигину. По описанию, человек, управлявший мотоциклом, был одет в байковую клетчатую рубаху серых тонов и джинсы, то есть подходил под описание нашего разыскиваемого. В «Тайге», по показаниям одной старушки, Анны Михайловны Ивановой, было четыре человека, в лицо она никого не знает, примет не запомнила. Спустя полчаса от леса, со стороны Черного болота, была слышна стрельба или какие-то звуки, похожие на стрельбу. В том, что это были выстрелы, старушка не уверена, потому что могла спутать звук автоматной очереди с работой пускача на тракторе «Беларусь». Еще через полчаса «Тайга» и мотоцикл прошли в обратном направлении. Но главное не это. Около девяти часов, может быть, в начале десятого, в Марфутках видели черную иномарку с тонированными стеклами, по описанию похожую на большой, джип, которая останавливалась минут на двадцать где-то в середине деревни — где точно, никто не помнит. Вроде бы слышно было, как хлопали дверцы, и еще какие-то разговоры. Ни шума борьбы, ни криков о помощи, ни стрельбы не было. Потом иномарка уехала в направлении Лутохина. Мы справились в Лутохине и выяснили, что на черной иномарке — джипе «Гранд-Чероки» в село обычно приезжал генеральный директор и президент АО «Белая куропатка» господин Портновский Александр Еремеевич. На стройке не стали отрицать, что гендиректор заезжал к ним на наряд, а потом отправился в Марфутки, потому давно хотел прикинуть возможность строительства там коттеджного поселка. Моя рабочая версия такая, что Портновский на джипе вывез из Марфуток нашего знакомого, Веру Авдееву и Надежду Авдохину. Причем женщины, по-моему, увезены прежде всего как нежелательные свидетели. Дом Авдохиной стоит точно напротив дома Авдеевой, а соседние дома — нежилые. Улица извилистая, из конца в конец просматривается плохо, кроме того, почти все, кто в это время был в деревне, работали на огородах и на улицу не смотрели. Очень странно, конечно, что женщин удалось среди бела дня вывезти без шума. Тем более что машина подъехала открыто, шум мотора не мог не привлечь внимания хозяек, и как-то незаметно подобраться к ним было бы невозможно. Либо их обработали парализантом из аэрозольных баллончиков, либо они были знакомы со своими похитителями и совершенно спокойно уселись в их машину. То, как увозили Авдееву и Авдохину, никто не видел и, пожалуй, не мог видеть, но на данный момент ни той ни другой дома нет, и выходящими из деревни их тоже никто не наблюдал.
— Понятно. Значит, «Чероки» приехал, забрал кого надо и уехал, а потом появились «Тайга» и мотоцикл, которые въехали в лес и устроили там спектакль для нашей Косули?
— Именно так. Завезли туда Сухоцкого и Быстрова, первого, должно быть, сразу расстреляли, а второму дали сообщить, что, мол, вступили в перестрелку, после чего тоже прикончили. Потом, может быть, чуть-чуть постреляли, сели в машину и на мотоцикл и ушли в отрыв. Да, Виктор Семенович, причем у меня лично создалось ощущение, что они имели при себе рацию, настроенную на наш рабочий диапазон, и все наши переговоры слышали. Потому что ушли сразу, как только улетел вертолет и Агапов со своей Косулей двинулся в направлении Марфуток.
— Погоди, у нас же связь кодированная…
— Так ведь рация Быстрова у них в руках побывала, могли разобраться и свою перемодулировать.
— Обрадовал… Ну а что на Бугровском шоссе?
— Там, Виктор Семенович, все было еще проще. Пока вертолета не было, они успели сымитировать катастрофу «Тайги», усадив за руль труп Иванова, а рядом — труп Салихова. Удалось установить, что за пять минут до того, как головная машина оперативников повернула в направлении «Память Ильича» — Бугровск, с той стороны прошел бортовой «КамАЗ», груженный сеном, и повернул на поселок «60 лет Октября». На него, конечно, никто внимания не обратил, все бросились рассматривать и тушить горящую «Тайгу», ждать, что с вертолета увидят. А этот «КамАЗ», надо думать, дожидался их там с незаглушенным мотором прямо на трассе. Выскочили, бросили гильзы от автомата, опрокинули и подожгли «Тайгу» с мертвецами и были таковы. Думаю, что даже если б они не успели проскочить поворот до прибытия оперативных машин, то «КамАЗ» вряд ли кто-нибудь стал бы задерживать. Имитация грубоватая, конечно, просто рассчитанная на то, чтоб сбить со следа…
— Ладно, — оборвал Иванцов, — принимай дело к производству. Чтоб все акты экспертизы, показания и прочее были в ажуре и быстро. С Агаповым работай хорошо и вдумчиво. Только одно помни: все, что касается Клыка, должно быть сведено к абсолютному нулю. Не было его там и быть не могло, понял? Приехали бандиты, украли девушек, устроили перестрелку, приплети, что, мол, Вере Авдеевой мстили за разоблачительные публикации и так далее. Выстраивай факты. Ты, кстати, дело Балыбина уже соорудил?
— К концу недели, Виктор Семенович, почти все уже подшито.
— Ладно, тут время еще терпит, можешь чуть-чуть подождать. А вот это, свежее, форсируй.
— Постановление на арест Портновского не понадобится? — спросил Моряков с осторожностью.
— Посмотрим. Покажешь все предварительные материалы в приличном виде — выпишу. Все, свободен.
Моряков ушел. Зафырчала, выезжая со двора, служебная машина.
Иванцов походил из угла в угол, присаживаясь то на одно кресло, то на другое, то на диван. То, что он узнал, произвело на него двойственное впечатление. С одной стороны, Клык, попавший к Курбаши, это все-таки лучше, чем Клык, бегающий по территории Российской Федерации, которого где-то и кто-то может поймать, а потом выяснить, что тот уже «расстрелян». С другой стороны, Курбаши такой тип, который, получив хороший козырь против прокурора, легко с ним не расстанется. И уж тем более с нычкой Клыка. Что он может потребовать? Все что угодно. Этот мальчик отсутствием аппетита никогда не страдал. Дашь ему мизинчик — по локоть отхватит. Впервые прокурор пожалел, что стоит по эту сторону закона, а не наоборот. Многое было бы проще, если б ему не связывали руки его служебное положение, официальность и заметность в области. Знать бы лет десять назад, когда все только начиналось, как все переменится и перевернется! А может быть, и еще раньше надо было все предвидеть. Или родиться попозже… Делал карьеру, кланялся, прогибался, ублажал, смотрел сквозь пальцы на Ольгины романы с «нужными» людьми. Ведь красивая была когда-то, да и сейчас еще ничего смотрится. А он думал только о том, чтоб расти, чтоб звезды в петлицах прибывали и полнели. Потому что тогда, пока он был молодой и прыткий, не власть ходила к деньгам, а деньги — к власти. Теперь, похоже, скоро будет наоборот. Еще чуть-чуть — и никто не пойдет СЛУЖИТЬ. Все захотят ЗАРАБАТЫВАТЬ. Зарабатывать, но не работать. Потому что государство нищее, а деньги его ушли по карманам и сейфам таких мальчиков, как Курбаши. И никакая ответственная и почетная служба, никакое высокое звание в чиновной иерархии, никакая официальная власть нынче не имеют цены, если не дают возможность ДЕЛАТЬ ДЕНЬГИ. Одни только хлопоты и неприятности…
Нет, Иванцов кое-как прописался в этом новом мире. Не растерял старых друзей, не скупился на приобретение новых, не церемонился с недругами. Пока еще сил хватало. Но надолго ли? Все, что притекало к нему, к Найденову, Рындину, к Главе и прочим областным чинам, было каплей в море по сравнению с тем, что легально и нелегально набегало к торгашам, банкирам и бандитам. Раньше они приползали на брюхе, когда нужно было кого-то отмазать, плакались, готовы были последние штаны отдать, лишь бы не посадили. А теперь все чаще и чаще становились в гордые позы, изображали на лице полупрезрительные мины, приводили дорогих и важных адвокатов, которые с милыми улыбочками напоминали о том, что нынче не старые времена. И Иванцов ощущал себя ничтожеством каким-то, когда ему вдруг звонил Глава, требуя быть «объективнее», «отрешиться от бюрократизма», «понять дух перемен» и т. д. и т. п. Точь-в-точь как раньше. Но раньше он требовал «понимания», когда речь шла о солидных, уважаемых, орденоносных и партбилетоносных людях или, допустим, об их родне. А сейчас все чаще выскальзывали те, кто был бы никем и ничем, если б не умел хапать и не хапал. Прежние руководили, командовали, выполняли для области планы, что-то проталкивали — короче, пользу приносили. И брали, как говорится, по чину. Нынешние только набивали свои карманы, а потом транжирили все на чепуху или переводили в дальние страны.
Но, конечно, хотя прокурор считал, будто ему за державу обидно, обижался он прежде всего на изменение собственного статуса. Во-первых, каждодневное поминание «номенклатуры» как первопричины всех бед и левыми, и правыми дергало будто когтями. И это при том, что услугами оной пользовались и те и другие. Во-вторых, все чаще и чаще Иванцов ощущал рост влияния «новых» на дела в области. И что еще хуже — на губернатора. Бывший первый явно начинал играть в чужой команде. Опасные тенденции «смены караула» вокруг него отслеживались все заметнее. Денежки начинали манить и звать. Конечно, новых лиц было еще не так много и должности у них пока были невысокие, но они все прибывали и прибывали. Почти за каждым — это Иванцов знал точно — стояли банки, коммерсанты или промышленники. Последние были самыми безопасными, первые — самыми вредными.
Черный погиб не только потому, что Иванцову не хотелось делиться Клыковой нычкой. Он нарушил правила игры. Решил, что уже пора им с прокурором меняться ролями. Поверил в то, что, взяв под крышу несколько банков и фирм, сможет крутить и прокурором, и Главой, и всеми прочими. Но как-то позабыл, что иногда торопиться опасно.
Теперь, значит, те же планы зреют у Курбаши. Неуемные они, эти мальчики. «Комсомольцы, беспокойные сердца…» А ведь гражданин Курбатов Юрий Иванович, ранее судимый по статьям 103 и 267 УК тогда еще РСФСР, поначалу показался более приятным и приличным парнем, чем ныне покойный Володя. Принес с собой немало компромата на Грекова, предложил приличную долю в прибылях от марфуткинского проекта, обещал открыть хороший канал дня тихого перевода денег в недвижимость на Кипре, помочь прокрутить то, что требовалось «Русскому вепрю». И в общем по ряду позиций уже сдержал слово. Выходит, заманивал? Да, если так, то ловко у него все получилось. Теперь Иванцов с ним не то что повязан, а прямо-таки сросся. Убрал самого сильного конкурента, подставленного бывшим другом. Взял под контроль деньги, которые, само собой, в налоговой декларации не фигурируют, а потому как бы не существуют. Наконец, забрал себе Клыка — такой «вещдок» против прокурора, что в пору вешаться.
Что ж с ним делать? Голыми руками такого не тронешь. Черный был проще, понятнее. Старой школы, знал, что прокурору надо давать, а вот запутывать, оплетать — не умел. Конечно, сажать Черного и судить, как подобает, по всей строгости российского закона Иванцов не стал бы, но отрубить его с помощью Курбаши ничего не стоило. Курбаши просто выкупил с наценкой те права, которыми пользовался Черный. И жизнь Черного оплатил.
Можно попробовать с ним договориться. Даже нужно. Но ведь этот сукин сын вцепится в горло, крепко сядет на шею, и Иванцов постепенно (а может быть, и очень скоро) станет попросту шестеркой, которой не останется ничего другого, как исполнять приказы. И чем дальше, тем больше. Сначала будет оплачивать, потом подавать милостыню, а через пару лет выкинет на помойку. Потому что подберет более молодого, более близкого по духу и убеждениям. Тогда он будет и губернатора за ниточки дергать.
Очень неприятно было думать об этом. Конечно, пока еще фирма Курбаши слабовата, чтобы прибрать к рукам губернию или хотя бы облцентр. Но цель эта обозначилась, и поступательное движение в этом направлении неуклонно продолжалось. Пока на его пути довольно плотный заслон, броневая стена старой номенклатуры. Но надолго ли? Главе шестьдесят с гаком, один инфаркт уже пережил. Молодые, трид-цати-сорокалетние, — почти полностью выдвиженцы «новых». Те самые клерки, что готовят постановления и проводят их по разным инстанциям. Рыхлый грунт под броней. Ответственные, по возрасту около и за «полтинник», пока еще держатся, берегут свой престиж и знают себе цену. Но это дерево без корней. Уплывает их время, и время Иванцова тоже. Неужели все это уже нельзя остановить?
Можно, конечно. И Курбаши, и тех, что помельче его, и новых буржуев. Если вернуться на пять лет назад, а лучше — на десять. Только как это сделать? Тем более что уже поставил на себе клеймо со штампом: Перерожденец». Два года назад, когда возбуждали дело по, смешно сказать, 70-й статье, против ультра-коммунистической газетки «Красная искорка», Иванцов прочел про себя именно такое определение. Дело тогда закрыли, и не без содействия Виктора Семеновича, но кем его считают бывшие товарищи, он не забыл. Партбилет вообще-то он не выбрасывал, не жег и не сдавал. Так и лежал себе в верхнем ящике стола: о всеми отметками об уплате членских взносов вплоть до августа 1991 года. И учетная карточка там же лежала. В области сейчас компартий полно, но даже если сейчас явишься и попросишь восстановить, не возьмут, побрезгуют. А если им повезет снова вернуться к власти — и подавно. Впрочем, тогда Иванцову прокурором уже не быть. Если вернутся те, кто поумеренней, то просто выгонят, если те, кто позлее, — посадят, а совсем ортодоксы — шлепнут как врага народа. Так что обратно — это не для Иванцова. Только вперед.
В общем, ничего хорошего. Остается крутиться, цепляться за все соломинки и действовать по обстановке, но решительно. Пока не спешить. Курбаши нм начнет торг. Он нетерпелив. И наверняка рассчитывает, что Иванцов первым бросится выпрашивать голову Клыка. Но просчитается, потому что прокурор будет хладнокровен. Сам уведомит, что за козырь руках имеет. Тут надо будет поговорить вежливо и обстоятельно, успокоить, показать, что Курбаши на дне, что некуда Иванцову деваться, что вот он, весь в его руках… А потом мягко и неназойливо погрузить гражданина Курбатова в заранее подготовленное дерьмо По самые уши. Или даже лучше — по макушку.
Приободрившись, Виктор Семенович фальшиво замурлыкал:
— Не надо печалиться! Вся жизнь впереди!
Вся жизнь впереди, надейся и жди…
Часть третья МНОГОБОРЬЕ СМЕРТНИКА
ДЕВИЗ БУХЕНВАЛЬДА
Вообще-то Клык учил в школе немецкий, но, как и все его одноклассники, конечно, не выучил. Но зато он знал, что в каком-то фрицевском концлагере, не то в Освенциме, не то в Бухенвальде, были металлические ворота с надписью-девизом: «Jedem das Seine» — «Каждому свое». Конечно, в «замке» у Курбаши было куда комфортнее, чем в Бухенвальде и даже чем на простой советской зоне, не говоря уже о крытке, но чем дольше Клык находился в своем приятном заточении, тем больше понимал, что этот девиз вполне применим к имевшей место ситуации.
Прошла неделя с того дня, как Курбаши привез к себе гостей. Ничего не скажешь — за тридцать четыре года жизни Клыку еще не доводилось сидеть в таком приятном заключении. Да и на воле ему не доводилось жить так шикарно, тем более целую неделю. Пару раз после удачных «дел» он сумел скатать на юга, но отдыхал, естественно, не в номерах люкс, а в частно-дикарском секторе, где никто не интересовался паспортами, но и особого сервиса обеспечить не мог. Койка в тесной комнате, где жили еще три-четыре мужика, шашлычок на бульваре, стакан винишка из автомата, море и солнце на диком пляже, танцы при каком-нибудь санатории или доме отдыха, какая-нибудь шибко озабоченная курортница — вот весь набор прелестей отдыха, о которых Клык вспоминал на зонах как о райском блаженстве.