Однако в редакцию все чаще и чаще стали приходить письма. Одни — отважно подписанные, но гораздо чаще — анонимные. Кроме писем, были еще слухи, которые гуляли по городу и области. Были депутатские запросы, существовавшие до тех пор, пока не разогнали областной Совет. То, что приходило из этих источников, а также из обиженных предпринимательских кругов (были еще и необиженные предпринимательские круги), мягко говоря, слабо совмещалось с официальными позициями и точками зрения.
Сначала Верочка по простоте душевной каждое разоблачительное письмо, попадавшее в отдел криминальной хроники, пыталась вынести на публику. Но многоопытный Слуев почти каждый раз давал этим материалам отлуп и отправлял Верочку за ком- | ментариями в прокуратуру. Разумеется, там ей вежливо объясняли, насколько не информирован о положении дел автор письма, а затем излагали свой взгляд на вещи, не оставлявший сомнений в том, что обл-прокуратура стоит на страже законности и порядка. Приходилось отвечать гражданам в успокоительном духе, а письма подшивать в архив. Некоторое время Авдеева, хоть и ощущала какую-то смутную неловкость от таких ответов читателям, убеждала себя, что власти говорят ей правду. Однако после того, как один из читателей, с письмом которого она направилась в прокуратуру, был убит в подъезде собственного дома буквально через сутки после того, как Верочка побывала у Иванцова, у нее появилось ощущение страха и тревоги.
Она стала снимать с писем ксерокопии, за свой счет в выходные дни разъезжать по районам, а кроме того, добралась до городской прокуратуры, где сумела завести деловое знакомство с Балыбиным…
…На углу бывшей Советской и сохранившейся улицы Горького Верочка села в автобус и покатила домой. Хватит думать о работе!
Отпуск есть отпуск. Надо собираться, уматывать подальше в глушь и дать голове отдохнуть.
КАЖДОМУ — ПО ПОТРЕБНОСТЯМ
Клык очухался. Голова гудела прямо как с угара или с большого-пребольшого бодуна. Угорал Клык всего пару раз, в давнем, почти забытом деревенском детстве, а вот большой бодун был ему ужас каким знакомым явлением.
Продрав глаза — ох, как тяжко веки поднимались! — Клык со скрипом поднял голову, оперся на локти, сел и осмотрелся. Это была не камера смертников, а что-то малость поуютней. Правда, тоже без окон, но со свежим воздухом — вентиляция работала и тюремным духом не пахло.
Как выяснилось, Клык лежал на клеенчатом кожаном топчане, застланном матрацем, простыней, подушкой с чистой наволочкой и ватным — сто лет не видел! — одеялом. Видать, решили побеспокоиться, чтоб гражданин Гладышев Петр Петрович не простудил свой слабый организм.
А вот роба полосатика кудый-то испарилась. Нехорошо, граждане начальники, последнюю одежку уводить. Тайное похищение казенного имущества, за это ж вас сажать надо! Оставили гражданина Гладышева в таком непристойно голом виде. Хотя бы и под ватным одеялом. Ни майки, ни трусов, ни хрена вообще. Не, хрен оставили. И за то спасибо, начальники! Раньше надо было бы еще и родной партии спасибо сказать, но теперь их так до фига развелось, что не знаешь, какая из них родная.
На дворе, конечно, лето, но здесь подвал какой-то. Под одеялом — тепло, а без него — скучно. И башка гудит — ой-ой-ой! Сейчас бы Клык, наверно, дал себя застрелить с удовольствием. И вообще, лучшее средство от головной боли — гильотина.
Подвальчик крепкий, хотя и небольшой, дверь — как в бомбоубежище. Нет, отсюда не выскочить. Поймают и прикуют. Прокурор все раскусил, он знает, что Клык задумал. Но уже хорошо, что про нычку
все-таки поверил. Значит, шанс еще есть. Лишь бы не стали колоть какой-нибудь фигней, вроде той что Мюллер Штирлица. Проговоришься под наркозом — хана… А может, уже проговорился?
Клыку жутковато стало. О том, какая штука незаметно подкрадывается, он был наслышан. Даже головная боль притупилась, а потом и вовсе исчезла когда подумалось, будто мог все выложить и ничего про это не помнить… Минут через пять успокоил себя тем, что тогда бы уж и проснуться не дали. Кстати а сколько ему вообще-то поспать дали? Ширнули вроде вечерком, после ужина. Что дальше было? В голове — провал.
Дверь нового местожительства незнакомо, совсем не так, как в родной крытке, лязгнула. Ё-моё! Броня крепка. Клык даже зауважал себя. Дверь оказалась толщиной в тридцать сантиметров, не меньше
Вошли трое. Знакомые лица были у двоих — тех что сидели у стенки, пока прокурор разговаривал с Клыком по душам. Именно эти кабаны надели на Клыка браслетки и вкололи снотворное. Третий был новый, тоже бугай не маленький… Мочить, что ли пришли? Пушки под куртками не видны, но’есть наверняка. А может, все-таки поговорить хотят?
— Здорово, корешок! — улыбнулся тот, третий незнакомый.
Клыку хотелось ответить: «А мы с тобой не коре-шились и на одной параше не сидели!», но дразнить гусей не следовало. А то наваляют с ходу, для острастки, чтоб жизнь медом не казалась… Надо бы вообще постараться, чтоб дело обошлось без битья Эти мальчики могут так кости переломать, что не на чем убегать будет.
Поэтому Клык решил быть повежливей.
Здравствуйте, сказал он тоном послушного школьника, повстречавшегося с учительницей.
— Не замерз, Петя? — озаботился мордоворот.
— Спасибо, одеяло теплое, — сдержанно ответил
Клык. А то скажешь: «Прохладно тут у вас!» так взгреют, что мало не покажется.
Но вроде бы пока никто его бить не собирался.
— А мы уж беспокоились. — Мордоворот вынул из-под куртки сверток и бросил на топчан. — На, оденься.
В свертке оказались трусы, майка, байковая рубашка, джинсы, носки и кроссовки. Все, конечно, не новое но отстиранное и зашитое. Кроссовки, конечно, дали без шнурков, на липучке. Конечно, умелый человек и на простыне повесится, а если постарается, то может и кого другого задавить. Так что это вроде бы «мера доверия». Ну-ну…
Давиться сам лично Клык пока не собирался, то из камеры смертников выбираться, чтоб в другом месте самому себе решку наводить. А этих, по крайней мере троих сразу, не задушишь. Да и по одному они так просто Клыку не подставятся.
Оделся он с удовольствием. Самая обычная одежка если ее давно не надевал, может показаться приятной. Вроде и не зек, а так, подследственный.
— Пошли, — сказал тот, что дал одежду. — Погуляем.
Клык удивился, но потом подумал, что ребятки вряд ли вытаскивают его на свежий воздух затем, чтобы порешить. Можно было и не одевать, и не вытаскивать Впрочем, наверняка ведь выводят, и не затем, чтобы отпустить. Скорее на психику хотят подавить…
За дверью оказался коридор, освещенный несколькими лампочками. Короткий, метров пять. Клыка провели по нему, держа под руки. Ощущалось, что, рванись он, скрутят тут же, поэтому Клык дергаться не стал. На фига? Надо сперва поглядеть, как и что.
Коридор вывел на лестницу. Прошли два марша вверх и оказались на площадке перед двойной дверью. Открыл их тот, который говорил с Клыком, должно быть, старший в этой команде.
Солнце! Мамочка родная, век воли не видать, солнышко! И небо, синее, натуральное… Утречко! Свеженькое, хотя и не самое раннее — роса уже сошла. Выходит, целую ночь Клык проспал. За это время его даже под Москву можно было увезти, если б, конечно, кому-то было нужно. Санаторий, дом отдыха, дача? Зеленая травка, деревья, дорожки, плиточками выстеленные. Клумбы, цветочки — жизнь, так сказать! Клык аж рот пошире открыл, чтоб воздуху глотнуть. В подвале, конечно, лучше, чем в камере, смертью не пахнет, но тут уж совсем клево. Воля, почти воля, если б еще этих козлов рядом не было.
— Хорошо? — спросил старший. — Воздушно? Давай дыши, пока обратно не упаковали. Только не охмелей. А то у нас тут, видишь, животные бегают. Строгие. На эту самую одежку натасканные.
Точно отметил гражданин начальник, животные были. Овчарочки, с ошейниками, но без намордников. Штуки три, а то и больше. И пробежать дадут недолго. Свалят на пятом шаге, не позже. Клык по ихним зубкам никак не скучал. Он спокойно пошел по плиточной дорожке под ручку с двумя молчаливыми. Старший, улыбаясь по-доброму, рассуждал:
— Самое обидное, бежать-то некуда. Забор четыре метра. И шестов фибергласовых мы не завозили.
Конечно, специально привели к забору. Высокий, гладкий, с колючей проволокой поверху. Почище, чем на зоне. И вышек не надо, собачки не упустят. Нет, ребята, не надейтесь. Отсюда Клык не побежит. Даже если упрашивать станете. Ни за какие лимоны. Впрочем, они и сами догадываются, что это так. Хотя, конечно, и расслабляться не будут.
Погуляли минут пятнадцать-двадцать. Дошли до забора, протопали вдоль него метров сорок, повернули на другую дорожку и вернулись к входу в подвал.
— Отдохнул? — спросил старший. — Пора домой. Завтрак стынет.
Клыка вернули в подвал. Там действительно был накрыт стол типа сервировочного, на котором обнаружилась приличная миска гречневой каши с тушенкой, четыре ломтя черного и пара ломтей белого хлеба, граммов с полета сливочного масла, пяток кусков растворимого сахара и хорошая кружка чая, по запаху не похожего на веник.
Пока Клык хавал, ощущая приток жизненных сил и наполнение желудка, все трое оставались тут — приглядывали. Клыку это не мешало, он метал кашу в рот и размышлял.
Ясно как божий день, Иванцов решил его на доброту купить. Воздухом поманить, вольной одежкой, жратвой. Водки, может, попросить или даже бабу? Чего-нибудь типа ананаса в шампанском?
Масло оказалось отличное. Не маргарин, не комбижир, даже не «крестьянское», а натуральное сливочное. Он его и на воле-то нечасто пробовал. И чай был индийский, настоящий. Такого бы пару пачек зачифирить — вечный кайф! Клык долго высасывал ароматный напиток из осадка.
— Сыт? — спросил старший.
— Спасибо, — поблагодарил Клык. — И так — каждый раз?
— Не знаю, — осклабился тот, — пайку заработать надо.
Старший мигнул одному из молчаливых, тот покатил стол с опустевшей посудой к выходу из подвала.
— Отдыхай, раздумывай, наслаждайся жизнью, — посоветовал говорящий. — Толчок и умывальник вон там, в закуточке. Перед обедом будет еще прогулка.
Они ушли, Клык остался. «Ладно, — подумал он, — вы не спешите, и мне торопиться без мазы».
КОРОЛИ ШУТИТЬ НЕ ЛЮБЯТ
Ночь была светлая — лето. Как говорил поэт, «одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса». Тем не менее по трассе шли с фарами. Впереди шла «девятка» с четырьмя ловкими ребятами, следом, в ста метрах за ней, — еще одна с пятью, дальше — «Ниссан-Патрол» с Черным и пятью «бригадирами» и еще пара машин с охраной. 678-й километр приближался неуклонно. Ни встречных, ни обгонных. По этому участку шоссе ездить в ночное время народ не рисковал. Здесь одно время орудовал Штангист. Он тормозил дальнобойщиков с хорошим товаром и помогал им немного разгрузиться. Сейчас он на такую мелочевку перестал тратить время, и на дороге баловалась только неорганизованная публика. Само собой, что среди них не было тех, кто рискнул бы тормозить колонну Черного. В одном месте, на площадке отдыха, промелькнул какой-то подозрительный грузовичок, а в отсветах фар у обочины — группа парней. Они пропустили мимо себя головную «девятку» и чего-то замельтешились, но тут мимо них пронеслись вторая «девятка» и «Ниссан», после чего им стало ясно, что лучше не суетиться.
— Надо бы с ними разобраться, — сказал Черный Кузе, своему заму по общим вопросам. — Торчат маячат…
Как скажешь, командир! — с готовностью ответил Кузя. — Хоть сейчас.
Сейчас некогда. Надо сперва дело доделать.
— Западло это все-таки — с прокурором корешиться… — заметил зам.
— У тебя не спросил! — оборвал Черный — Я его уже совсем в руки взял, понял? Ты еще увидишь, как я его раком поставлю. Мне осталось только губернатора подцепить, и тут он мне поможет.
Ну-ну, мрачно покивал Кузя, — а не возьмет он нас там, на дачке, за жабры, а?
— Ты меня за кого держишь? За пацана? Зря, что ли, я за РУОПом и ОМОНом наружку поставил?
И «грибничка» в лес тоже не зря послал. Все нормально будет — У прокурора — семья, дети, да и сам еще не старый. Если что — у меня в Москве кое-кто есть. Балыбина сделали, и этот не бессмертный.
— Ты покличь своего «грибника», — посоветовал Кузя. — А то его уже и повязать могли.
Черный презрительно хмыкнул, но нажал кнопку рации и позвал:
_ «Грибничок», отзовись. «Папочка» волнуется.
Едва он отпустил кнопку, как рация зашуршала:
_ «А на кладбище все спокойненько, от общественности вдалеке…»
— Понял. — Черный убрал рацию и еще раз посмотрел на Кузю с усмешкой. — Бдительный ты больно. Пора бы привыкнуть, а я все думаю, что у тебя манраж и нервы не в порядке.
— Лучше перебдить, чем недобдить, — проворчал Кузя.
За следующим поворотом, слева от дороги, пока завись тусклые огоньки. До них было около километра.
— Гаишный пост, — отметил парень, сидевший за рулем «Ниссана».
— «Папа», я — Феня, — это докладывали с головной, — подхожу. Ничего лишнего.
— Сворачивай под «кирпич», там тебя должен — грибник» ждать. Где встретишь, там и нас подождешь.
В свете фар второй «девятки» Черный увидел, как первая свернула вправо.
— «Папа», — позвали со второй машины, — все хоккей.
— Идешь дальше за Феней.
— Проводник вышел, — сказал Кузя, когда «Ниссан» подкатывал к повороту.
— Притормаживай, — велел Черный своему водиле, — не глуши!
К «Ниссану» подошел мужик в штатском и спросил, как было загодя условлено:
— К «Вепрю» подвезете?
— Плата «зелеными», — ответил Черный тоже условной фразой.
— Хоть черными. — Проводник замкнул пароль, и его впустили в «Ниссан».
— Учти, — напомнил проводнику Черный, — Сусанин получил Героя посмертно.
— Наслышан, — кивнул проводник, в затылок которому был уперт «ТТ». — Все будет в порядке.
— «Грибник» у меня, — доложила Феня. — У него все по жизни.
По лесной бетонке ехали плотной колонной. Оружие держали наготове. Кто его знает… Черный поглядывал на проводника. Тот, может, и волновался, но виду не показывал. Во всяком случае, такой вид мог быть у человека, который опасается какой-нибудь дурацкой случайности, нестыковки и так далее, но никак не готовящего заподлянку.
Впереди в лучах фар засерел высокий бетонный забор с крепкими стальными воротами и проходной будкой. Перед воротами была довольно просторная слабо освещенная площадка, на которую выкатили одна за другой все пять машин Черного. «Девятки» кольцом огородили «Ниссан». Моторы не глушили.
— Погуди три раза, — попросил проводник. — Из проходной выйдет парень, пошлешь со мной кого-нибудь договориться, а уж только потом тебе выведут того, кого надо.
Водила три раза пробибикал.
И тут произошло то, чего, по-видимому, проводник не ожидал. Площадку, около которой до этого горел всего один фонарь с какой-нибудь сорокаваттной лампочкой, залил мощный электрический свет. Одновременно сразу с десяток помповых карабинов «КС-23» швырнули на площадку газовые гранаты с «черемухой». Откуда-то сзади, от дороги, выкатился огромный трейлер-рефрижератор, начисто загородив проезд. А затем беспощадно, раскатисто загрохотало десятка два автоматов. Били, кажется, со всех сторон, на убой, на расстрел. Пули насквозь прошивали тонкие борта «девяток», крошили стекла — пожадничал Черный на броню потратиться. Было видно, как подпрыгивают и нелепо дергаются от пулевых попаданий те, кто прикрывал собой Черного и его «Ниссан-Патрол».
— Это не менты! — понимая, как страшно и глупо прокололся, выкрикнул Черный. Он хотел еще что-то сказать, но тут очередь звездочками-снежинками отметилась по лобовому стеклу, и одна из пуль клюнула прокурорского друга прямо в центр лба. Кузю зацепило в плечо, но он удержал пистолет и прошипел проводнику:
— Хоть тебя пришью, Сусанин…
— Продали… — ахнул проводник всего за секунду до того, как Кузя нажал спуск «ТТ». Убийца пережил убитого на секунду, не больше. Сразу три пули с разных направлений вонзились в недоверчивую Кузину башку и раскололи ее на куски.