Да, как ни крути, в результате своей титанической деятельности я сейчас был в ситуации несравненно худшей, чем три дня назад.
7
Теперь, что мне сообщить Эсквайру? Не для того, чтобы он мне помог – что он мог для меня сделать в этой ситуации? Но он ведь сидел, как на иголках, зачем же мне его мучить?
Был ли он связан с попытками убрать Мохова? Я имею в виду не себя – на это Бородавочник меня-то подталкивал совершенно недвусмысленно. Сейчас другой вопрос: помогал ли он специально подготовленным людям? То есть передал ли он в лондонскую резидентуру все данные на Мохова, например, имена и адреса его лондонских знакомых? Конечно, передал. Сообщил ли он, что по следу перебежчика идет и вольный стрелок, некто Пако Аррайя? Разумеется, нет. Бородавочник – один из двух людей в Конторе, которым я доверяю безусловно; если я и в нем буду сомневаться, мне пора завязывать и ложиться на дно.
Может ли Эсквайр быть как-то связан с Кротом? Не то, чтобы быть заодно, помогать ему или как-то покрывать? Просто знать об этом? Тоже исключено. Может ли он о таком догадываться? Вряд ли: он же с Моховым не говорил. Важно ли ему это знать? Несомненно. Рискую ли я, сообщая ему об этом? Рискую очень. Не лучше ли мне тогда сидеть тихо? Не лучше. Мы не знаем, как нам будет лучше. А раз так – делай, как должно, и будь, что будет.
Была еще одна возможность, которую никогда нельзя исключать. Этот Крот мог быть частью какой-то хитроумной комбинации Конторы. Настолько хитроумной и настолько важной, что поддержание доверия к этому источнику стоило пары-тройки жизней людей поменьше. Таких, как Мохов или я. О такой игре Эсквайр мог знать, и, возможно, в этом случае он был вынужден делиться информацией с другими участниками комбинации. И тогда открыть ему, что я знаю о существовании Крота, значило подписать свой смертный приговор. Конечно, конечно, Бородавочник дорожит каждым своим человеком. Конечно, он не раз говорил при мне «Сейчас не война», делая сложный выбор между безопасностью агента и выполнением задания. Но я же не знаю, насколько высоки ставки в той игре. Вон, Черчилль во время войны Ковентри пожертвовал, дал разбомбить целый свой город, чтобы не раскрыть, что англичане читали шифротелеграммы Вермахта. Нет, с полной откровенностью повременим пока.
Для очистки совести я порылся в расшифровках сотрудников Осборна. Их можно разделить на три части: недоуменный обмен вопросами перед его встречей с Моховым, лихорадочные звонки, в том числе в секьюрити «Челси», после покушения и осторожные, на эзоповом языке, разговоры после того, как Осборн и его шеф заподозрили прослушку. Короче, для меня ничего интересного.
У меня оставалась последняя зацепка – сын Осборна, Питер. Кстати, ему уже можно было звонить. Я позвал в свою гарнитуру:
– Шанкар.
– Есть Шанкар, – отозвался тот.
– Хочу подойти к тебе переговорить.
– А я не на базе, мы по городу колесим. В чем проблема?
Я рассказал ему про предстоящий звонок, который будет отслеживать МИ-5. Я, разумеется, собираюсь звонить коротко и из автомата, но Шанкара-то они не засекут заодно?
– Спасибо, что предупредили, но не думаю, – сказал Шанкар. – У нас же пассивное подключение. Но вы действительно не задерживайтесь – двадцать-тридцать секунд максимум. Лучше двадцать. И действительно вам лучше звонить из автомата. Я бы мог, разумеется, вас соединить, но если они к этому звонку серьезно подготовились… Нет, лучше не рисковать.
– А вы кого-то нового сможете вычислить?
– Если повезет. Мы сына слушаем все утро, но у него сплошные деловые разговоры. Мы, естественно, все пишем, но я даже не отдаю звук в расшифровку – мы и так запарились с этим.
– С отцом они больше не говорили?
– Исключить это на сто процентов нельзя. Сын мог оставить свой мобильный на столе, перейти в соседний офис и оттуда позвонить отцу с городского телефона на городской. Или на новый сотовый отца, если таковой появился. Наверное, появился, может быть, даже не один.
– Хорошо, я понял. На связи, Шанкар.
– Всегда на связи.
Я добрел до коридора. Ноги слушались меня все лучше. Еще бы и голову привести в полное повиновение. Радж любил сам работать с клиентами, и очередному мальчику, которых в переходах за магазином было как на улицах Бенареса, пришлось извлекать его оттуда. Однако Радж не выразил ни малейшего неудовольствия ни от того, что его оторвали от дел, ни от моей новой просьбы.
– Зачем тебе тюрбан? – всего-то лишь спросил.
– Мне надо позвонить из телефона-автомата.
Радж понял:
– Сейчас сделаем.
Проблема ведь в чем? Да, вы можете говорить по прослушиваемому телефону очень быстро. Но технари из МИ-5 успеют засечь район. Я собирался звонить с Трафальгарской площади. Народу там всегда много, но сколько телефонных будок? Может, с десяток. И тогда мои английские коллеги запросят картинку со всех видеокамер, которыми утыкана площадь, и тщательно рассмотрят каждого человека, который в точно такое-то время звонил из автомата в том районе.
Радж принес не только тюрбан, но и длинную широкую рубаху по колено.
– Это что такое?
– Курта называется. Это моя, мы примерно одного роста, – сказал он.
Я попробовал сопротивляться, чтобы остаться в джинсах, но Радж уверил меня, что это никак невозможно. Раз тюрбан, то и курта, и эти нелепые шаровары.
– Усы дать?
Я согласно махнул рукой – ряженый, так ряженый. И мне на губу вскоре были наклеены длинные и густые, как у сипая, черные усы.
– Послать кого-то с тобой?
Да, вдруг кто-то обратится ко мне на хинди? Но я вспомнил, что в Индии этих национальных языков десятки, так что английский сойдет в любом случае. Про акцент только не забывать.
– Нет, не стоит. Да я и ненадолго.
Я вышел на улицу. Нет, убежать даже от хромого я, конечно, не смогу, но меня и пошатывать перестало. Знакомой дорогой я вышел из переулочков на Уордор-стрит, а дальше по прямой добрался до Трафальгарской площади. Солнце уже не только светило, но и по-настоящему грело. Хорошо весной! Что бы с тобой ни происходило, уже одного упоминания даты – сегодня 20 апреля – достаточно, чтобы поднять настроение.
Красную будку автомата на углу Пэлл-Мэлл я заметил издали, но заходить в нее прямо с движения не стал. Нырнул в толпу фотографирующих итальянцев и привычно поискал глазами камеры видеонаблюдения. Вот они: одна – на стене банка, вторая, следящая за перекрестком – над навесом кафе, и там еще две, между третьим и четвертым этажами, направленные на площадь. Будем исходить из того, что еще одну-две я не определил.
Я зашел в телефонную будку, сунул в автомат карточку и набрал коммутатор адвокатской конторы. Любезный мужской голос тут же вызвался соединить меня с добавочным Питера, но прошла секунда, две, три, а соединение так и не было установлено. Выигрывают время, чтобы засечь меня. Я повесил трубку. Сколько я был у них на линии? Секунд десять. Теоретически, за это время не установить даже телефонную станцию, но лучше не рисковать. Я не спеша пересек площадь и у книжного магазина «Уотерстоунз» вошел в другой автомат. Добавочный Питера у меня был, просто было бы странно, что кто-то посторонний мог его узнать. Но давать своим противникам фору я не собирался.
Питер снял трубку сразу. Вчера он шутил, представляясь, сказал что-то типа: «Если я могу быть чем-то полезен, можете на меня рассчитывать». Сейчас же просто назвал себя: «Питер Осборн». Нервничает.
– Здравствуйте, мистер Осборн, – вчерашним задорным голосом сказал я, засекая время на часах. – Это Майкл Гусман, я звонил вам вчера по поводу Влада Мохова. У вас нет от него новостей?
– Новостей нет, мистер Гусман, но у меня есть для вас информация.
Сейчас тоже будет тянуть время. А чего мне дальше темнить?
– Тогда давайте скорее. Через десять секунд я вешаю трубку.
– Мой отец хотел с вами встретиться.
– Его телефон!
– Сейчас найду.
– Я вешаю трубку.
– Вот.
Питер быстро прочел мне восемь цифр, и я без лишних церемоний нажал на рычаг. Двадцать три секунды. Неплохо.
Я вышел из будки и пошел к входу в Национальную галерею. Там всегда толчея, а с галереи, сверху, мне были видны и первый телефон-автомат, с которого я звонил, и тот, из которого я только что вышел. Никаких подозрительных маневров. Никто не ворвался в будку, не сыплет на трубку порошок, чтобы снять отпечатки пальцев. Зря бы старались – я же каждое утро вместо маникюра наношу на пальцы специальную прозрачную пленку.
– Шанкар, – позвал я в гарнитуру.
– Слушаю.
– У тебя все нормально прошло?
– Здесь все нормально. Только, похоже, наши объекты – теперь уже все – свои сотовые отключили и куда-то сдали. Полная радиотишина. Только Питера мобильный пока работает.
– А вокруг него новые телефоны не засветились?
– Нет, они точно этому виду связи больше не доверяют.
– А телефон, который он мне продиктовал?
– Мы к нему только что подключились. Он сейчас в Сити, похоже, в том же здании, где сидит Питер. Пока молчит. И вокруг тоже никаких разговоров. Боюсь, теперь от меня толку будет мало. Мне очень жаль.
– А мне как жаль!
Я чуть было не выругался, но привычка взяла верх. Я ведь уже много лет назад решил, что когда мне нужна будет антистрессовая мантра, буду заменять банальное сквернословие на высокую поэзию. Поэтому я вместо «Черт!» декламирую про себя свою любимую песнь из «Рая» Данте: «Vergine Madre, figlia del tuo figlio». Мне очень помогает, обычно двух строф хватает. Однако всем следовать этому примеру не советую. Ведь, как я предполагаю, именно по такому принципу в большинстве европейских языков, не только в английском, призывание Господа стало заменять ругательство. Идет где-нибудь по парижской улице пьяница с заплетающимися ногами и бормочет про себя: «Bon dieu de bon dieu!». То есть, если по словарю, «Боже праведный!», но на эти слова только бесы слетаются.
Я про то, почему я вдруг по-итальянски заговорил. Шанкар не понял.
– Пол!
– Я здесь. Все в порядке. Просто невозможно вести переговоры по двадцать секунд за сеанс, а потом менять диспозицию и все начинать сначала. А сколько я могу находиться в чате из интернет-кафе, пока меня не засекут?
– О, так засечь очень сложно. Но можно. А зачем вам? Возвращайтесь на базу и садитесь за один из наших компьютеров. Там такая защита, что на них никогда не выйдут.
– Кстати. А ты уверен, что нас с тобой сейчас не прослушивают? Наши же объекты тоже так считали?
– Они говорили по мобильным, а это все равно, что по радио, для всех слушателей. У нас же своя связь. Все наши спаренные устройства, как я уже говорил, при каждом новом сеансе синхронно меняют частоту. Эта частота выбирается произвольно, безо всякой системы. Нет, в нашей связи я уверен абсолютно.
– Ну, дай бог.
– Продолжаем?
– Продолжаем.
– А вам дать в ухо звонки Объекта С?
Правда, я же просил Шанкара отслеживать разговоры самостоятельно и подключать меня только, если услышит что-то необычное. Иначе у меня в черепе завихрения начинаются.
– Это кто такой?
– Питер, сын Объекта А. Но ему клиенты звонят без конца.
– А вдруг не клиент позвонит?
– Мы же все пишем. Я тогда вам сразу проиграю разговор.
– Обо всем-то вы подумали, сэр.
– Жизнь заставляет, сэр.
8
Я вернулся на базу Раджа. Мой индийский друг ждал меня в задней комнате. Он оставил дверь открытой и любовался цветущим миндальным деревцем, попивая чай со сладостями. Чистая пиала, моя, стояла наготове перед пуфом напротив.
Радж оглядел меня. Сначала со слегка насмешливым удовольствием:
– А тебе идет наша одежда. Давай подарю?
– Спасибо, она слишком красивая, – сказал я, усаживаясь. – То есть при моем образе жизни слишком приметная.
Наливая мне чаю, Радж посмотрел на меня еще раз. Теперь уже как врач, будто ощупал:
– Давай я тебе еще один укольчик сделаю.
– Нет уж, большое спасибо.
– Тебе сразу станет лучше.
– Мне так хорошо, что лучше не бывает.
– Ну, как знаешь.
Изменился Радж. Сколько ему сейчас: тридцать пять, где-то так? Лицо округлилось, чуть подернулось жирком. А глаза по-прежнему лучистые, радость в нем не избывает, не тускнеет. И губы, как всегда, сжаты в ироничной улыбке. Нет, в целом скорее не изменился. Я отпил первый глоток и понял, что мой организм действительно почти в порядке.
– Шанкар сказал мне, что я смело могу выйти в чат с твоего компьютера.
– Без проблем. Через наши фильтры никто не проберется.
– А где я могу это сделать?
– Сейчас принесем тебе лэптоп. Здесь удобно будет? Мне все равно сейчас уходить.
Радж, я говорил, очень деликатен.
– А я могу позвонить нужному человеку через скайп, чтобы узнать, на каком сайте мы можем поговорить по чату?
– По скайпу и говори. Узнай его ник и свяжись с ним.
– Подожди, – голова моя соображала все лучше, – а почему я сразу не мог позвонить своему человеку по скайпу, если у вас такие фильтры?
– Потому что, в отличие от чата, звонки по скайпу платные. То есть так можно выйти на наш аккаунт.
– Но мне же все равно нужно сначала позвонить по телефону, чтобы узнать его ник.
– Резонно. Хочешь, я пошлю мальчика, чтобы он позвонил твоему человеку из автомата?
– Зачем так сложно? – раздался в гарнитуре голос Шанкара. Я все время забываю, что он и все мои разговоры слушает. – Что нужно? Позвонить по новому телефону Объекта А?
Я приподнял руку, останавливая Раджа, который тоже хотел что-то сказать.
– Да. И спросить, как я смогу связаться с ним в чате.
– Я это сделаю совершенно безопасно, через фантомный номер, – сказал Шанкар. – Это два номера я не могу соединить напрямую без риска.
– Ты хочешь сказать, что я все же не зря ходил звонить на площадь, одетый, как заклинатель змей?
– Нет, не зря. Я же не знал, какую аппаратуру они навесят на тот номер и сколько.
– Отлично, спасибо, Шанкар. Скажи нашему объекту, что мне проще переписываться по скайпу.
Я пояснил происходящее Раджу, который, впрочем, признаков нетерпения не выказывал.
– Представляешь, сколько бы времени вся эта кутерьма заняла всего лишь лет двадцать назад? – спросил Радж.
Я улыбнулся в ответ:
– Дня два-три.
– Неделю! Время ускоряется. Еще пара научно-технических революций, и Кали надоест, что мы вот-вот сможем справляться без богов.
Кали – это главное божество в каком-то из бесчисленных ответвлений индуизма, которое исповедует Радж. Симпатичная такая тетенька: с высунутым языком, волосы, как у медузы Горгоны, в правой руке кривой, как серп, нож, в левой – отрезанная голова бородатого мужчины, а ногами попирает человеческий труп. Вон ее бронзовая статуя стоит в садике, справа от источника, под ивой.
– И что тогда? – охотно поддержал разговор я. Отношения богов и людей меня живо интересуют.
– Начнется новый цикл.
– С каменных ножей?
– Ну, – рассмеялся Радж, – до них еще нужно будет дойти.
– Веков так десять?
– Это как минимум.
Он вышел, что бы принести мне ноутбук.
– Объекта А сообщил свой аккаунт в скайпе, – сообщил мне в гарнитуру Шанкар. – Запишете?
– Пишу.
Мне был продиктован ник Осборна, целиком из случайных букв, наверняка открытый на этот случай. А я себе что придумаю?
Радж ставил передо мной тоненький, невесомый Vaio.
– Ты абсолютно уверен? – еще раз уточнил я. – Я могу действовать смело?
– Как когда ты из дома переписываешься с тринадцатилетними нимфетками, пока жена готовит ужин, – заверил меня Радж. – Единственно, камеру и микрофон не включай, только чат.
Ник pilgrim177, как я и предполагал, был свободен. Мне это пришло в голову, потому что я вспомнил свою помощницу-старушечку в машине и книгу, которую я должен был ей читать. Ну, слово «паломник» мне пришло в голову, цифры я набрал первые попавшиеся.
Осборн меня ждал.
«Любите европейские машины? Я имею в виду континентальные?»
Так он ответил на мое Hello. С одной стороны, стиль прямой, деловой, не тратит времени на всякие рассусоливания, типа ответного приветствия. С другой стороны, сложность внутреннего устройства мешает ему спросить прямо, я ли был в той БМВ сегодня утром. Или проверяет, какой стиль мне ближе.