– Нет, я этого не вынесу.
Подвел револьвер к виску и нажал на курок. Но эффекта не было. Я нажимал снова, снова и снова. Потом открыл барабан и увидел что все патроны на месте, они словно дразнили своим сверкающим блеском. Я рассвирепел и бросил его, но стоило ему только оторваться от моей руки, как он неподвижно завис в воздухе, а вместе с ним патроны. Я сорвался с места и направился к выходу. Но дверь была плотно заперта. Я бил ее ногами, но настойчивая дверь и не шелохнулась. Я взял в руки кресло и направился к окну, со всей силой наполненной яростью, кресло полетело в огромные стеклянные проёмы, но не было слышно даже звука удара, стекло осталось непокорным. И этот проклятый кабинет никуда не хотел выпускать меня. Нужно отдать должное этим таблеткам, в отличие от моих собственных галлюцинаций, здесь на меня никто не нападал. Хотя обстановка должен признаться была устрашающей. А чувство безысходности лилось через край. Интересно, а как же я выгляжу со стороны, когда съедаю эти таблетки? Быть может я сплю, а, может, сижу со стеклянным взглядом, уставившись в одну точку, а может вообще бегаю по камере и делаю то же, что и в моих видениях. Но боюсь мне этого не узнать. Очень скоро меня отпустило, и я снова оказался в закрытой камере, скоро Милдред принесет мой ужин и я снова лягу спать. Изо дня в день по стандартной процедуре. Случалось нечто выходящее из ряда вон, вроде побоев Кларка. Я это не одобряю, но зато по контрасту, обычные дни кажутся лучше прочих.
Глава 4.
Прошла неделя с появлением на свет моего намерения выйти на свободу. Я старался сдерживать эмоции и притворяться здоровым. Милдред практический каждый день делала замечание об улучшении мое самочувствия. Я продолжал пить таблетки, да, они уносили меня из этого мира в мир похуже. Но для начала мне было необходимо выйти хотя бы из одиночной камеры.
– Доброе утро Ричард, как вам спалось.
– Доброе утро, спасибо прекрасно.
– У меня для вас хорошие новости, – дружелюбно улыбаясь, произнесла Милдред. Голос ее был наполнен бескорыстной радостью за меня.
– Да? И какие же?
– Двумя днями ранее я передала вашу мед. карту доктору Васнокеру на рассмотрение. И он одобрил мою просьбу снять с вас смирительную рубашку.
Я был на седьмом небе, и от счастья ровным столбом повалился на спину и начал смеяться. Милдред смотрела на меня с укоризненным взглядом.
– Ричард, вы сейчас заставляете меня думать, что я это зря сделала.
Я тут же встал со спины и с легким смешком ответил:
– Извини, я просто отдался эмоциям.
-Ну что ж, надеюсь, – с подозрительной улыбкой произнесла Милдред.
Она подошла ко мне и расстегнула крепления за спиной, напряжение ослабилось. Милдред размотала рукава, и я снова почувствовал свободу. Ох, это несравненное чувство, я готов был визжать от счастья, но посчитал, что Милдред передумает и воздержался.
– Только не падай в обморок, я также добилась того чтобы тебя выпустили из одиночной камеры.
Переполненный чувством благодарности я направился к Милдред, желая обнять ее, раскрыв руки. Развязанные рукава висели как плети берущие свое начало у локтевого сустава. Милдред сделала шаг в сторону, глаза ее выдали глубокий испуг как в тот день, когда я набросился на не думая, что это златозубый. Она не успела сказать ни слова, когда я уже душил ее своими объятьями. Она издала хрипящий звук, думая, что ее душат, но очень скоро поняла, что это не так и даже обняла в ответ.
– Но только после личной беседы с доктором Васнокером.
– И ты пошла на это ради меня? Я тронут.
– Да не я с ним общалась лично, а тебе нужно.
– Оу, ну тогда лучше оставь меня здесь, – Милдред хлопнула ладонью себя по лбу.
– Он тебя проконсультирует и не более.
– Честно?
– Да, честно. Почему все умалишенные такие извращенцы?
– Увы, в четырех стенах о высоком не подумаешь...
– Ну, ладно, собирайся. Я отведу тебя к нему.
Наконец-то, я выберусь отсюда. Интересно сколько Наполеонов я встречу в общем зале? А Линкольнов? План работает. Совсем скоро я выйду на волю, и тогда полетят головы, много голов, хотя до беседы с доктором лучше засуну такие мысли куда подальше. Милдред вела меня по чисто убранным коридорам, запах был точно такой же, как в больницах. Стены были белыми под цвет только что выпавшего снега. То ли лампы столь ярки, то ли стены столь чисты, что они буквально светились и обжигали глаза своим ярким и непривычным светом. Милдред шла впереди, я частенько отвлекался, заглядываясь по сторонам. По обе стороны был ряд дверей в такие же камеры, как и моя, впереди был выход из блока одиночек. Выйдя оттуда мы шли по коридору, вокруг было множество дверей, и все были такие же, как и стены выкрашены в белый, что казалось, они сливаются на общем фоне, одни только железные ручки помогали отличить дверь от стены. По левую сторону я увидел карман, в котором стояли пустые инвалидные коляски, а за ними окно, на нем стояли белые, не аккуратно покрашенные решетки. Я подошел поближе. От окна веяло холодом, но это было приятно. Там на улице лежал снег, как же давно я его не видел. Всегда ненавидел его, и зиму в целом. Но сейчас он казался уже не столь ненавистным, мне даже хотелось выйти и сделать снежного ангела. А он еще шел, снежинки так и летели вниз, и, поддаваясь холодному потоку, снова взмывали верх к небесам.
– Ричард? – обернувшись, Милдред не заметила, как я остался позади. Охваченная паникой она метнулась искать меня по коридору, но долго искать не пришлось
– Ричард, я же просила не отставать.
– Извини, просто давно не видел всего этого. Признаться уже и забыл как это красиво.
Увы, это свойственно не только мне, я просто выступил как живой пример того, как мы начинаем ценить простые радости только тогда когда нас их лишают. Почему? За что? Я был бы рад всегда так встречать утро, чувствуя все это волшебство мироздания, что обычно спрятано от нашего уставшего от мира взгляда. Когда-то в детстве мы видели истинную суть мира, мы видели, сколь он красив и не повторим. Но сейчас нам это больше не надо, путы материального мира плотно сковали наши глаза. И лишь освободившись от них можно снова узреть мир в его истинном свете. Не просто как клочок земли, на котором стоит дом, а как подлинное и неповторимое произведение искусства. Можно ли эволюционировать когда не помнишь истоков, куда можно идти, не зная, откуда и зачем? Действительно ли мы эволюционируем, когда мы просто замещаем старое знание новым? Почему мы не можем быть как амфибии, они-то не забыли того, как когда-то были рыбами. Возможно, именно поэтому в некоторых мифологиях рептилии считаются символом мудрости. Хотя, может, это и есть эволюция? Отрезать старые хвосты, что бы приобрести ноги, дабы не отягощать себя тяжелой ношей прошлого. Но стоит миру рухнуть, и люди, привыкшие к своей системе, останутся самыми не приспособленными существами на планете.
Отойдя от окна, Милдред снова повела меня по дебрям больницы. Надо же, люди. В общем зале обстановка была весьма располагающей. Круглые столы, за ними сидели пациенты и играли кто в шахматы, кто в шашки. По всему залу стояли медбратья, и, судя по всему, следили за порядком. Мы с Милдред прошли мимо. Она неожиданно свернула и открыла дверь в кабинет. Я зашел внутрь.
– Удачи, Ричард, – слегка улыбнувшись, произнесла Милдред и закрыла за мной дверь.
В кабинете стены отливали голубоватым цветом, перед дверью стоял стол, на котором лежали бумаги и фотографии, они были прижаты листом стекла. На столе стояли аккуратно сложенные папки с личными делами, подлежащими рассмотрению. За столом стояло кресло, а напротив еще одно, в котором сидел доктор Васнокер. Он будто бы и не заметил моего присутствия, пока упорно писал что-то на планшете.
– Прошу, присядьте мистер Лоренс.
Вот, момент истины, здесь я заложу основу своего здорового поведения. Я присел в кресло и начал ждать его озарения. Он был одет в больничный халат, из кармана торчали ручки, на носу покоились очки. Столь спокойного и безмятежного взгляда я прежде еще не видел ни у кого и никогда. На лбу были морщинки, создающие эффект умудренного опытом человека.
– Милдред сказала, что уровень вашей агрессии заметно снизился.
– Да, мне уже легче.
– Вы говорили нам, что вас преследует таинственный мужчина в черной маске.
– Не представляю, как воображение могло сыграть со мной такую шутку.
– Но вы, так же, утверждали, что отомстите. Вы больше этого не желаете?
Позади доктора буквально из стены вышел мой палач и засмеялся.
– Что, Ричи? Решил на волю выйти? Я, молча, смотрел на него испуганным взглядом, но ничего не отвечал.
– Мистер Лоренс? Все в порядке? Куда вы смотрите? – он обернулся и посмотрел на пустую стену.
– За окном пролетела птичка.
– Понятно… – он начал снова писать на планшете.
Черт, какая птичка? Какое окно? Здесь нет окон. Немного замешкавшись, я увидел картину с летящим альбатросом и ответил:
– Простите, я имел ввиду птицу на картине.
Васнокер снова отвернулся, и, посмотрев на картину, начал снова что-то писать. Судя по резким горизонтальным движениям, он что-то зачеркивал. Я вздохнул с облегчением.
– Везучая крыса! Думаешь, удастся меня перехитрить?!
Тип в маске отошел от стены и стремительными шагами направился ко мне, достав пистолет их кобуры. Он приставил дуло к моему виску и продолжал.
– Ты будешь вечно гнить здесь! Ты понял? Он толкнул мою голову пистолетом, я убеждал себя в том, что это на самом деле не происходит.
– Назови мне причину, почему я не должен спускать курок?
Я продолжал молчать и старался концентрироваться на докторе.
– Мистер Лоренс?
– Да, я слушаю.
– Мне показалось, вы отвлеклись.
– Нет, я слушаю.
– Что насчет галлюцинаций? Вы, до сих пор, думаете, что вас преследуют?
– Нет, сейчас слушаю и понимаю, какой бред нес раньше.
– Считаете ли вы, что лечение здесь прошло вам на пользу?
– О да, бесспорно, мне уже намного лучше.
– А как же Каролина? Она больше вам не является?
– Нет, я ее давно не видел...
Мне стало больно на душе, здесь он задел за живое и, судя по выражению лица, даже не заметил. Доктор Васнокер, вращая в руке свою синюю ручку и медленно покачиваясь на кресле то вправо, то влево, пристально смотрел мне в глаза, словно изучая. Его взгляд создавал впечатление, будто он видел меня насквозь и знал, что я вру.
– Хорошо...
Он прекратил вращение ручки и подписал ей на каком-то листе бумаге заключение.
– Разрешаю выход в общий зал, но первое время за вами будет вестись пристальный контроль.
– Конечно, я понимаю.
– Можете идти...
Я встал с кресла, и пошел мимо того психа, что грозил мне пистолетом не обращая на него никакого внимания. Он тихо смеялся своим грубым и небрежным смехом. Выйдя из кабинета меня, встретила Милдред.
– Ну что? Он дал одобрение?
– Да.
– Прекрасно! Пошли я покажу тебе твою палату.
– Не прими за оскорбление, но у тебя разве нет других дел? Ты сейчас только со мной возишься.
– Видишь ли, доктор Васнокер назначил меня быть ответственной за твое благосостояние. Если ты пойдешь на поправку, то он назначит меня психотерапевтом.
– Давно?
– С того дня, как тебя доставили к нам. Признаться, я думала, что это невозможно, но не оставляла надежды.
– Ясно.
Милдред повела меня дальше. Судя по тому, как она здесь ориентируется можно сделать вывод, что работает она здесь достаточно давно.
– Слушай Милдред.
– Да? – протянула она.
– А почему ты выбрала именно эту профессию? Почему не пошла в обычную больницу?
– Я раньше я была хирургом. В другом городе, правда. У меня была лучшая подруга, Каролина Эбель. С самого колледжа мы были вместе, даже пошли вместе в один госпиталь. Она была очень умна, и это не осталось незамеченным. Ее повысили до нейрохирургии, а я так осталась в брюшной хирургии. Но дружба наша не иссякала, мы продолжали общаться. Правда, однажды настал период, когда она сильно охладела. Ей было практически плевать на всё. Мы все реже ходили вместе в “Алую Розу”, где обычно засиживались по вечерам, и, где-то через полгода, она позвонила мне, попросила прощения и не успела я ничего ответить, как она повесила трубку и больше не брала ее. Без неё в больнице стало скучно, подруга у меня была только одна, и она пропала. И тогда я решила сменить обстановку, бросила работу и переехала сюда. Мне не хотелось больше ковыряться в животах, и я выбрала работу побезобиднее. Зарплата здесь поменьше, зато я довольна.
Я стоял в ступоре. Каролина Эбель… Моя Каролина. Так звали её до того, как мы сменили место дислокации…
Немного дрожащим голосом я спросил у нее:
– И ты совсем не знаешь, что случилось с ней?
Милдред вздохнула, и, смотря в пол, ответила:
– Нет, говорила же. С тех пор она не брала трубки, и дома ее тоже не было, туда уже кто-то вселился. Ну да ладно, не зачем тебе это знать. Вот твоя палата.
Она открыла дверь своим ключом, и я зашел внутрь. Стены были бетонные, железная кровать, белые простыни, над кроватью окно. Прекрасно, будет хоть чем заняться. А в углу... Я не могу поверить! Личный туалет! Наконец-то, а то было как-то неудобно, когда в туалете на тебя постоянно кто-то таращится. «Зачем?» – спрашиваю я. – Они боятся, что я утоплюсь в унитазе? Хотя когда я спросил об этом у Милдред, она сказала, что был такой случай, и с тех пор все ходят под надзором. Я прошёл глубже в комнату. Милдред следила за моей реакцией.
– Это конечно не класс люкс, но, думаю, здесь уютнее, чем в камере одиночке.
– Конечно, спасибо. Но когда можно будет рассмотреть вопрос о моей вменяемости?
– Всему свое время, но я постараюсь ускорить процесс.
– Еще раз спасибо.
– Если хочешь, можешь пойти, прогуляться по залу, познакомиться с остальными пациентами.
– Хорошо, я позже выйду.
– Твой выбор. Дверь закрывают на ночь. Завтрак скоро будет.
Милдред вышла из палаты. И я остался один. Я мог пройти прогуляться, но, если честно, мне было глубоко плевать на других пациентов. Меня заботило только одно: как бы побыстрее выйти отсюда. Интересно, а что стало с моим имуществом? Кому достались все фабрики? Небоскреб и вообще имя нашей компании? Права была Каролина, надо было раньше задуматься о наследниках. Хотя, вообще-то, если меня признают вменяемым, то мне вернут все, чем я владел. И тогда-то наступит мясорубка, я уже вижу то, как армия моих роботов собранных из протезов штурмует мэрию, конгресс, а затем и белый дом. Оттуда, я думаю, мне будет несложно найти и того, чей образ преследует меня снова и снова, я не психолог, но, думаю, это поможет. Формально, выход из одиночной камеры нужен был мне не столько из-за комфорта, сколько, как ступень выше в пользу вменяемости. В комнате было пусто. Со стороны окна послышался голос:
– Я рада за тебя Ричард, совсем скоро ты обретёшь свободу.
Я, молча, подбежал к двери, посмотрел по сторонам, и, удостоверившись, что никого нет, закрыл дверь и шепотом ответил:
– Что же ты все время так неожиданно являешься, меня же могут заметить.
– Извини, просто соскучилась.
– Я тоже скучал.
Я несколько не уставал обнимать свою “воображаемую” жену.
– Слушай, я тут сегодня кое-что от Милдред узнал, почему ты мне раньше не сказала, что твоя подруга с работы и есть та, что теперь проглядывает за мной?
– Ну не знаю, как то не доходило.
И тут я вспомнил: а ну да, она же не призрак, и даже не Каролина. Каролина мертва. А этот фантом – всего лишь остатки моей памяти о ней, но, зато, задавая ей вопросы, я могу пробудить глубины своего сознания. Как бы ни было прискорбно это признавать, но это так. Она знает только то, что знаю я, и пусть! Мне и так неплохо.
– Что же я о ней ничего не слышал?
– Ты скорее не слушал.
– Думаешь, она знает? Про меня, про то, что Каролина Эбель и Каролина Лоренс – это один человек?
– Если да, то нет причин ворошить прошлое. А если нет, то лучше не стоит говорить, никому неизвестно как она на это отреагирует.
– Ну, хорошо, буду держать язык за зубами.