— А сколько тебе лет, Марио? На вид тебе не больше тридцати.
— Да, тридцать мне еще не успело стукнуть — мне неполных двадцать восемь.
— А мне полных двадцать семь — ровесники мы.
— Двадцать семь, говоришь? Думал, что двадцать четыре, не больше, — разглядывая чарующий и, действительно, моложавый лик собеседницы, ответил Марио.
— Ой, спасибо! Ты, наверное, всем девушкам подряд делаешь такие комплименты.
— Да нет. Я с комплиментами осторожен. Некоторым девушкам как скажешь из любезности, что красивые, так потом они всю жизнь живут с верой в то, что это правда. Поэтому я говорю комплименты только по-настоящему красивым.
— А своей девушке ты искренние комплименты подбрасываешь или не совсем?
— Мы с ней месяца четыре назад расстались. Так что я за это время никому еще не успел навешать лапшу на уши. А тебе я правду говорю.
— Интересный ты тип, Марио. Как-то плохо вписываешься в образ разбойника, — глядя прямо в глаза разносчика пиццы, задумчиво сказала Лиза.
— Ну, я и на образ хорошего мальчика вряд ли подойду. Да и я этим делом занимаюсь далеко не из удовольствия. У меня пока других вариантов нет. Хотя… какой-то азарт в этом, все-таки, есть. Знаешь, как бьется сердце, когда тебе наступают на пятки? Когда ты на грани фола и не знаешь, успеешь ли выкарабкаться?
— Не знаю, я до крайности пока не доходила.
— А тебе это и не надо, Лиза. Оставь это дело профессионалам… — с легкой грустью в глазах сказал Вегерс. — А вот ты сказала, что Георг знакомит тебя с нужным ему человеком и он тебя приводит в свой дом. А если тебе этот человек не нравится? Ты все равно к нему едешь?
— Ну, Георг, все-таки, мне не сутенер. Если мне кто-то неприятен, я с ним ничего делать не буду. Мне, в общем-то, не приходится делать нечто настолько противное — ведь те, с кем имеет дело Георг — разные толстосумы, с которыми мечтает быть рядом любая столичная девушка. Да и это для меня просто работа, ничего личного… А мне, кажется, уже пора идти, — посмотрев на часы, сказала Лиза, — нужно еще кое-куда зайти, пару мелких дел сделать.
— Да и я тоже должен идти, — добавил Марио и потянулся к рюкзаку и шлему.
— Давай номерами обменяемся. Если тебе вдруг будет нечего делать, смело звони. В кафе сходим, по городу погуляем. У меня сейчас свободного времени вдоволь.
— Хорошо… а Георг случайно не роется в твоем телефоне? Сообщения не читает?
— Нет, мне никто не указ, Марио. Мы с Георгом скорее партнеры, нежели любовники. У каждого полная свобода действовать, как ему хочется. К тому же, он не знает, какой у моего телефона пароль, — ехидно улыбнулась Лиза.
— Ну, тогда я спокоен, — улыбнулся Марио. — Я, кстати, послезавтра весь день свободен. Могу тогда позвонить.
— Давай, позвони…
Минуты через две молодые мужчина и женщина вышли на широкую парковку перед торговым центром и, попрощавшись, расстались. Лиза направилась к дорогому серому внедорожнику, предоставленному ей Георгом Кесселем, а Марио — к своему мотоциклу, стоявшему немного поодаль, у решетчатой ограды.
Вегерс сел на горячее седло и нацепил на голову перекрашенный шлем, проследив краем глаза отъезжающий серый автомобиль.
«Интересный парень. И хорош собой. Нет, не пиццу ему нужно возить взад-вперед… мозгов у него хватит и на нечто более серьезное… а как он меня пожирал глазами, ах! Что удивляться — какой мужчина, если он нормальный, устоит перед божественными формами мадемуазель Лизы Вайс? — с гордостью про себя думала Лиза, крутя руль, — абсолютно никакой!».
11
Следователь Муус сидел за своим рабочим столом и перебирал кипу бумаг, которая регулярно прибавляла в весе, так как почти каждую неделю в полиции регистрировалась очередная кража из какого-нибудь музея или частной коллекции.
На первый взгляд музеи выглядят очень легкой мишенью — уровень защищенности многих из них сравнительно низкий, так как хорошая защита стоит дорого и не все могут себе ее позволить (или предпочитают на ней просто сэкономить), хотя в их залах выставляются произведения искусства, стоящие сотни миллионов долларов.
В теории, украсть картину из музея очень выгодно — вырезаешь ее из рамы и быстро уносишь ноги, потом продаешь ее с большой выгодой. Но в реальности выходит совсем иначе — найти покупателя для известной картины, которую может узнать любой прохожий на улице, практически невозможно. Она может стоить баснословную сумму денег, но если ее нельзя продать, она становится для вора мертвым грузом.
Вариантов тут несколько — потребовать за картину выкуп, хотя вероятность, что его выплатят, минимальна, обменять ее, скажем, на наркотики, скостить себе срок с ее помощью, если, конечно, сыщики не найдут ее сами, но и это ничего не гарантирует — прокуроры и судьи не всегда идут на подобные сделки. Можно подождать и пока за полотно не объявят награду, но и это тоже может оказаться уловкой — ведь музей (или страховщик) попытается одновременно вернуть себе украденную вещь и при этом не заплатить ни копейки. Скорее всего, к делу подключится и полиция и тот, кто надеялся получить награду, в итоге не только останется с пустыми руками, но еще и будет иметь проблемы с законом.
Существует и еще одно, самое варварское из всех, решение — уничтожить бесценный шедевр, что ужасно не только для ее владельца, но и для всего общества, для будущих поколений. Как ни парадоксально, цена произведения искусства может быть столь высока, что за него невозможно будет получить ни ломаного гроша, обрекая его на гибель.
Работу следователя Мууса по поиску подобных шедевров нельзя было назвать ни легкой (по словам некоторых экспертов, сорок процентов украденных полотен возвращаются в течение семи лет, а если их не удается разыскать в течение десяти лет, шансы вернуть их становятся крайне призрачными), ни такой уж завораживающей. Вместо голливудских погонь и зрелищных перестрелок, полицейским нужно было точно следовать предписаниям закона и выполнять разнообразные бюрократические процедуры, что со стороны выглядело не только скучным, но и крайне муторным занятием.
Список пропавших ценностей был длинным не только потому, что злоумышленники действовали без выходных, но и потому, что в отделе Теодора Мууса, кроме него самого, было всего два штатных сотрудника. С одной стороны это было обусловлено ограниченным бюджетом полиции и нехваткой кадров, а с другой — тем, что преступления, связанные с искусством, несмотря на порой заоблачную стоимость похищенных картин, считались менее опасными для общества, чем наркотики, убийства и финансовые махинации.
Тем не менее, Муусу, которому в прошлом приходилось расследовать в основном разбойные нападения и угоны автомобилей, и его коллегам удалось за последние три года отыскать и вернуть в музеи и галереи свыше ста пятидесяти ценнейших экспонатов.
Только следователь хотел взяться за очередную папку, как вдруг зазвонил служебный телефон на краю стола. Муус отложил бумаги и протянул руку к аппарату.
— Слушаю.
— Алло, следователь Муус?
— Да, это я. Слушаю вас.
— Здравствуйте, это Борис Ховац из НАМСИ.
— Здравствуйте, Борис, вы насчет пропавшей картины, наверное, звоните?
— Да, именно. Я вспомнил, что о картине мог знать и Фердинанд Золик. У него есть антикварный магазин и аукцион на улице «Кадетов», вы его, наверняка, знаете.
— Золик? Да, я догадываюсь, о ком идет речь. А как он узнал о картине?
— Он иногда приносит свои картины в музей для частной экспертизы. Он заходил в мой кабинет и случайно увидел картину у меня на столе. Это было еще в начале лета, когда я ее исследовал. За пару дней до кражи он снова приходил ко мне, чтобы забрать результаты экспертизы одного из своих полотен. Вот тогда он меня спросил насчет картины Яна Икса.
— И о чем конкретно он вас расспрашивал?
— Ну, он, как бы между делом, спросил, не настоящей ли оказалась картина.
— Вы ему сказали, что она настоящая?
— Ну, да. Я думал, что он просто так, из любопытства спрашивает.
— Он у вас не спрашивал адрес или телефон Икса?
— Нет, он об этом не спрашивал, да и я бы не дал ему адрес Яна Икса. Я его точного адреса, кстати, и не знаю.
— А Альберт Хоман вам не давал адрес Икса?
— Нет, господин Муус, не давал. Он мне не был нужен.
— Другие вопросы Золик вам не задавал?
— Нет, другим не интересовался.
— А когда Хоман передавал вам картину, она была во что-то упакована? Или он вам ее просто так дал, без упаковки?
— Она в бумажный пакет была завернута, вроде, из-под какой-то почтовой посылки.
— На нем был написан адрес Яна Икса?
— Там были написаны какие-то адреса, но я особо на них не обратил внимания. Вы у Икса лучше об этом спросите.
— Золик видел этот пакет?
— Не знаю, может и видел. Он, хотя бы, не подавал виду, что заметил пакет.
— Вы мне не дадите его номер?
— Да, я его вам сейчас продиктую…
Закончив разговор с главным экспертом музея НАМСИ, следователь взял свой личный мобильный телефон и набрал номер Яна Икса.
— Алло, господин Икс?
— Да, я вас слушаю.
— Здравствуйте, это следователь Муус вас беспокоит. Я хотел одну деталь у вас уточнить. Ваша картина была упакована в бумажный пакет, да?
— Да, моя жена нашла дома старый пакет от какой-то посылки и завернула в него картину.
— На пакете был ваш адрес?
— Да.
— Вам случайно не знакомо имя Фердинанда Золика? Есть такой арт-дилер.
— Нет, господин Муус, я такого не знаю…
— Кроме Эдуарда Хори, с вами кто-либо другой не связывался насчет картины?
— Нет, никто больше не звонил.
— Хорошо, господин Икс, спасибо за информацию.
Муус положил мобильник на стопку бумаг и встал из-за стола, чтобы размять ноги и подумать над своим следующим действием. Нежданный звонок Бориса Ховаца и появление нового персонажа в этом запутанном деле — Фердинанда Золика — могли заметно ускорить ход расследования. Первым делом, однако, нужно было разыскать этого самого Золика, а потом выяснить, действительно ли он спросил Ховаца об эскизе нагой девицы просто так, из любопытства, или за этим скрывалось что-то еще. Чутье Мууса подсказывало ему, что второе предположение было ближе к истине.
Следователь вернулся к столу и подобрал мобильный телефон, чтобы сделать еще один звонок.
— Слушаю?
— Добрый вечер, я говорю с Фердинандом Золиком?
— Да, это я… а вы, простите, кто будете? — недоверчивым тоном спросил Золик.
— Я следователь Теодор Муус из центрального управления полиции. На днях была совершена кража одной картины, которая, предположительно, является подлинной работой художника Леонарда Эуса. Ее некоторое время назад исследовал Борис Ховац из НАМСИ. Он заявляет, что вы посещали его кабинет и видели картину. Вы это подтверждаете?
— Да, я иногда заказываю экспертизы в музее и поэтому бывал в его кабинете много раз. Я, действительно, видел одну картину, которая, по его словам, могла быть написана Эусом. Но это все, что я знаю о ней.
— Вы спрашивали Ховаца о ней и когда были у него за пару дней до кражи.
— Я просто так спрашивал. Все-таки, не каждый день на глаза попадаются неизвестные работы Эуса.
— А Ховац сам достал картину из пакета или вы его попросили вынуть ее и показать вам?
— Что? — удивленным тоном спросил Золик и на секунду замолк, видимо, соображая, что ответить, — картина лежала на столе Ховаца, я не помню, чтобы там был и пакет.
— Ну, хорошо, господин Золик… — хмыкнул следователь, — вы не могли бы завтра до обеда зайти в центральное управление, чтобы мы подробнее поговорили о картине?
— В смысле, на допрос?
— Нет, пока не на допрос, просто на разговор. Я провожу беседы со всеми, кто имел доступ к картине. Так вы придете завтра? — с интонацией, которая подразумевала, что у Фердинанда нет другого выбора, кроме как согласиться, спросил Муус.
— Да, конечно. А во сколько часов мне к вам зайти?
— Ну, не позже одиннадцати.
— Ладно, опаздывать не буду…
— Мой кабинет на третьем этаже, последняя дверь справа…
«Пакет с адресом, говоришь, не видел? Молодец, Золик, быстро сообразил, как надо отвечать. Ничего, я к тебе все равно найду подход… — подумал про себя полицейский, закончив разговор».
«Ховац, выходит, запомнил, что я интересовался картиной, а следователь догадался об адресе на пакете. Неплохо работаешь, гад. Пока у тебя на меня, однако, ничего нет… ну, и не будет. Так, он меня, наверное, завтра попробует расколоть на этом пакете. Надо сейчас хорошенько над всем подумать… — размышлял Золик, отложив телефон в сторону».
Между тем, неизвестный эскиз обнаженной девицы становился все более известным, и молва о нем уже успела вырваться за пределы музея НАМСИ и кабинета Теодора Мууса, распространяясь среди имагинерских торговцев искусством, постоянно нагнетая вокруг него ажиотаж. Подтверждалась мысль, что если тайна сегодня известна одному человеку, то завтра о ней будет шептать весь город.
Очевидным было, что в конечном итоге эта запутанная история станет достоянием прессы и — что еще очевиднее — она состряпает из нее очень громкую сенсацию. А как иначе, если творение самого знаменитого в стране художника, которого знают далеко за пределами Имагинеры, сваливается, в буквальном смысле, как снег на голову.
Пока Теодор Муус — ему совсем скоро тоже предстояло столкнуться с навязчивым любопытством СМИ — опрашивал поочередно всех, кто имел хоть малейшее отношение к картине, журналисты, как только до них докатились слухи о загадочном эскизе (с появлением фотографии эскиза в разделе с пропавшими предметами на сайте МВД все сомнения в правдивости этой истории тут же отпали), затеяли собственное расследование, пытаясь понять, кто первым заговорил о нем.
Определить личность этого человека не составило большого труда для вездесущих газетчиков. Все указывало на то, что это был называющий себя экспертом по безопасности музеев Денис Тальман, более известный общественности как бывший дилер контрабандных артефактов и поддельных картин.
За него, не теряя времени даром, и взялись журналисты.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВСЕ ИЩУТ БЕСЦЕННУЮ НАХОДКУ
12
В тот момент, когда Фердинанд Золик должен был прибыть в центральное управление полиции для разговора со следователем, на столе в гостиной Дениса Тальмана (после второго развода он переехал в съемную квартиру, которую использовал и как офис) зазвонил телефон. Тальман угрюмо посмотрел на экран аппарата, на котором высветился незнакомый номер.
— Алло? — серьезным тоном спросил эксперт по безопасности музеев.
— Здравствуйте, можно мне поговорить с Денисом Тальманом? — спросил молодой мужской голос.
— А кто хочет с ним поговорить?
— Это Алекс Карман из журнала «Арт Перспектива», вы мне давали интервью не так давно. Помните меня?
— Карман? Да, припоминаю, — тон Тальмана немного смягчился, — а по какому поводу вы мне звоните?
— Я хотел спросить вас насчет неизвестной работы Леонарда Эуса, которую на днях похитили, и сейчас разыскивает полиция. Говорят, что вы ее лично видели и знаете, кто ее владелец.
— Ну, да, я видел одну картину, которая может быть подлинником Эуса, хотя это точно не установлено. Ее, действительно, на днях похитили.
— То есть, подлинник ли это или нет, вы точно сказать не можете?
— Точно не могу, но вероятность большая.
— Денис, а вы не расскажите, при каких обстоятельствах вы ее увидели? Вы знакомы с ее владельцем, вам предлагали ее купить?
— Я о ней узнал случайно. Ее владелец не коллекционер и не связан с искусством. Он не собирался ее продавать.
— Ясно… — буркнул Карман, пытаясь понять смысл уклончивых объяснений Тальмана, — а вы мне не подскажите имя владельца картины?