Как-то поздним вечером Ферье сидел, погруженный в тяжелые размышления о своей беде, тщетно ища выхода. Утром он увидел на стене своего дома двойку, и, стало быть, следующий день — последний. И что тогда? Он представлял себе самое страшное. А дочь? Что станет с ней, когда его убьют? Неужели никак нельзя вырваться из этой невидимой паутины? Он уронил голову на стол и зарыдал от сознания своего бессилия.
Но что это? Ферье услышал какой-то скребущий звук, тихий и осторожный, но вполне различимый в вечерней тишине. Этот звук шел от входной двери. Ферье крадучись подошел поближе и прислушался. Некоторое время стояла полная тишина. Но затем этот еле слышный, пугающий звук повторился. Сомнений не осталось — кто-то очень осторожно постукивает в дверь. Быть может, это какой-нибудь полуночный убийца, который явился сюда, чтобы исполнить смертный приговор, вынесенный тайным трибуналом? Или вестник, присланный начертать на двери, что наступил последний день отпущенного срока? Джон Ферье решил, что смерть на месте всяко лучше, чем неизвестность, которая терзала его и заставляла холодеть сердце. Резким движением он выдернул засов и распахнул дверь.
Снаружи было все тихо и спокойно. Ночь была безоблачной, на небе высыпали яркие звезды. Перед глазами старого фермера лежал его небольшой огороженный сад, но ни в саду, ни на дороге не было ни души. С облегчением вздохнув, Ферье посмотрел направо и налево и случайно взглянул прямо себе под ноги. Он увидел какого-то человека, который ничком лежал, распластавшись на земле.
Тот лежал так неподвижно, что Ферье прижал руку к горлу, чтобы подавить невольный вскрик, другой рукой он оперся о стену дома. Сперва он подумал, что этот человек ранен или вовсе умирает, но тот вдруг пополз по земле прямо в дом, быстро и бесшумно, словно змея. Оказавшись в доме, человек вскочил на ноги и запер дверь. Ферье увидел перед собой суровое, решительное лицо Джефферсона Хоупа.
— Боже милостивый! — воскликнул старый фермер. — Как ты меня напугал! Но отчего ты являешься таким странным образом?
— Дайте мне поесть, — перебил тот фермера хриплым голосом. — Двое суток у меня не было времени, чтобы поесть и напиться воды. — Он набросился на холодное мясо и хлеб, которые остались на столе после ужина, с жадностью заглатывая целые куски. — Как Люси? — спросил он, утолив свой голод.
— С ней все в порядке. Она толком и не знает о грозящей нам опасности, — ответил Ферье.
— Вот и хорошо. За вашим домом следят со всех сторон. Поэтому мне пришлось ползти. Может, они там зорче сокола, но куда им выследить охотника из Уошоу.
Осознав, что наконец-то к нему подоспела подмога, Джон Ферье словно ожил. Он схватил загрубевшую руку молодого человека и крепко стиснул ее.
— Таким мужчиной, как ты, можно гордиться! — сказал он. — Не многие пошли бы на то, чтобы разделить с нами все беды и опасности.
— Да уж, приятель, — заметил молодой охотник с усмешкой. — Я очень вас уважаю, но честно говоря, если бы дело касалось вас одного, я бы дважды подумал, совать ли свою голову в это осиное гнездо. Я здесь из‑за Люси. И покуда в Юте еще жив кто-нибудь из семьи Хоупов, ни один волос не упадет с ее головы.
— Что нам делать?
— Завтра последний день. Если не сбежать этой ночью, все кончено. В Орлином ущелье у меня спрятаны две лошади и мул. Сколько у вас денег?
— Две тысячи долларов золотом и пять тысяч ассигнациями.
— Этого хватит. У меня примерно столько же. Нам нужно добраться до Карсон-Сити, перевалив через горы. Вам самое время разбудить Люси. И хорошо, что слуги не ночуют в доме.
Покуда Ферье отправился наверх, чтобы разбудить дочь и подготовить ее к предстоящему пути, Джефферсон Хоуп упаковал все, что нашел съедобного, и налил воды в глиняный кувшин, так как не понаслышке знал, что в горах родников мало и они находятся далеко друг от друга. Он едва успел завершить свои приготовления, как спустились фермер с дочерью, оба уже одетые и готовые отправиться в путь. Влюбленные поздоровались нежно, но торопливо, так как время было дорого, а многое еще нужно было успеть.
— Нужно уходить прямо сейчас, — сказал Джефферсон Хоуп тихо, но решительно, как человек, который прекрасно понимает всю рискованность предприятия и перед лицом опасности собрал свою волю в кулак. — За обоими выходами из дома следят, но, если повезет, мы выберемся через боковое окно, а дальше через поле. До Орлиного ущелья, где ждут лошади, всего две мили. К рассвету мы одолеем полпути через горы.
— А что, если нас задержат? — спросил Ферье.
Хоуп похлопал по рукояти револьвера, торчавшей из-под его куртки.
— Если их будет слишком много, мы прихватим с собой парочку на тот свет, — ответил он, мрачно усмехнувшись.
Все огни в доме были погашены, Ферье смотрел в темное окно на свое поле, которое он оставлял теперь навсегда. Он давно был готов к этой жертве, поскольку честь и счастье дочери были для него куда важнее потери состояния. Округа дышала миром и покоем, тихо шелестели деревья и широкая нива, и с трудом верилось: где-то рядом притаилась смерть. Однако бледное лицо Джефферсона Хоупа и его жесткое выражение говорили о том, что, подползая к дому, он увидел достаточно, чтобы не сомневаться в опасности положения.
Ферье взял мешок с деньгами, молодой охотник — скудный запас пищи и воды, а Люси прихватила с собой лишь маленький сверток, куда уместилось все ее самое ценное имущество. Осторожно открыв окно, они подождали еще немного, пока звезды не закрыла большая черная туча, а затем один за другим вылезли в сад. Они стали красться, затаив дыхание и пригибаясь к земле, и добрались до изгороди. Потом двинулись вдоль нее к пролому, который выходил в поле. Однако у самого пролома Джефферсон Хоуп резко остановил своих спутников и оттащил их в тень, где они приникли к земле, дрожа и не издавая ни единого звука.
Живя в прериях, Джефферсон Хоуп приобрел рысий слух. Едва они успели пригнуться, как почти рядом с ними раздался печальный крик горной совы, и сразу неподалеку раздался такой же ответный крик. В ту же минуту у пролома, к которому они направлялись, появилась какая-то размытая, темная фигура. Жалобный условный сигнал прозвучал снова, и в ответ на него из темноты выступил еще один человек.
— Завтра в полночь, — сказал первый, который, похоже, был начальником. — Когда трижды прокричит козодой.
— Ясно, — произнес второй. — Передать это брату Дребберу?
— Передай, а он пусть передаст остальным. Без девяти семь!
— Без семи пять! — отозвался второй.
Темные фигуры разошлись в разные стороны и исчезли в темноте. Две последние фразы были, по-видимому, паролем и отзывом. Едва звук шагов затих в отдалении, Джефферсон Хоуп вскочил на ноги, помог своим спутникам пролезть в пролом и со всех ног устремился через поле, поддерживая на бегу девушку, а потом, когда силы оставили ее, и вовсе подхватил ее на руки.
— Быстрее! Быстрее! — то и дело подгонял он. — Мы уже миновали их посты. Все в наших руках. Быстрее!
Они добрались наконец до тракта, и дело пошло на лад. Навстречу им попался лишь один человек, но они успели спрятаться в поле, так что их никто не заметил. Ближе к городу охотник свернул на узкую каменистую тропу, которая вела в горы. В темноте перед ними маячили две зубчатые вершины, провал между которыми и был тем самым Орлиным ущельем, где были спрятаны лошади. Повинуясь своему охотничьему инстинкту, Джефферсон Хоуп уверенно прокладывал путь между обломков скал по руслу высохшей речушки. Наконец он привел своих спутников в укромное место среди скал, где он оставил своих верных животных. Девушку усадили на мула, Джон Ферье с мешком золота сел на одну из лошадей, а Джефферсон Хоуп взял другую под уздцы и пошел вперед по опасной тропе над обрывом.
Это был трудный путь, и вдвойне трудный для того, кто не был близко знаком с природой в ее диком, первозданном виде. С одной стороны тропы на добрую тысячу футов круто и грозно вздымалась вверх черная скальная стена. На ее выщербленной поверхности, словно ребра какого-то окаменевшего чудовища, выступали огромные базальтовые столбы. С другой стороны — обрыв, а внизу — дикое нагромождение каменных глыб, продвигаться среди которых было совершенно невозможно. Сама же петляющая тропа была местами такой узкой, что двигаться по ней удавалось лишь друг за другом, причем такой неровной, что проехать по ней было под силу лишь опытному всаднику. И все же, несмотря на все опасности и тяготы пути, настроение у беглецов было приподнятое, потому что с каждым следующим шагом они были все дальше и дальше от ненавистного им деспотизма.
Однако вскоре они убедились в том, что все еще находятся в пределах досягаемости юрисдикции мормонов. Путники достигли самых дальних и диких мест на этом горном перевале, как вдруг девушка вскрикнула и указала рукой наверх. На скале, с которой просматривалась вся тропа, маячила черная фигура одинокого часового, четко различимая на фоне неба. Разумеется, он заметил путников, и в ночной тишине ущелья громом прогремел его окрик:
— Стой! Кто идет?
— Путники в Неваду! — ответил Джефферсон Хоуп, взявшись рукой за ружье, которое висело у его седла.
Они видели, что часовой взвел курок ружья и внимательно глядел на них, похоже, не очень-то удовлетворенный их ответом.
— Кто разрешил? — спросил часовой.
— Совет Четырех, — ответил Ферье, ибо опыт научил его тому, что высшей у мормонов является именно эта инстанция.
— Без девяти семь! — крикнул часовой.
— Без семи пять! — не замедлил с ответом Джефферсон Хоуп, не забывший пароль и отзыв, подслушанные ими в саду.
— Проезжайте! И да пребудет с вами Господь! — донеслось сверху.
За этим сторожевым постом тропа стала заметно шире, и лошади перешли на рысь. Обернувшись, беглецы могли видеть фигуру одинокого часового, который стоял, опершись на ружье. Они поняли, что это последний пограничный пост мормонов и что впереди — свобода!
Глава V
Ангелы Мщения
Всю ночь беглецы пробирались запутанными каменистыми тропами по извилистым теснинам. Несколько раз они теряли тропу, однако Джефферсон Хоуп, имея долгий опыт жизни в горах, неизменно отыскивал ее вновь. С рассветом глазам путников открылась восхитительная картина дикой, первозданной красоты. Со всех сторон их обступили огромные, увенчанные снежными шапками горные пики, которые как бы выглядывали один из‑за плеча другого, уходя к самому горизонту. Склоны ущелья по обе стороны тропы были столь крутыми, что сосны и лиственницы, казалось, были просто подвешены за крону, и достаточно легкого порыва ветра, чтобы сбросить их вниз. И это была не просто иллюзия, так как каменистое дно ущелья было сплошь усыпано обломками скал и стволами деревьев, которые именно таким образом сюда и попали. А кроме того, один раз прямо у путников за спиной с треском и грохотом, разбудившим в горных теснинах гулкое эхо, скатился по склону огромный обломок скалы, отчего усталые лошади перепугались и перешли с рыси на галоп.
Далеко на востоке медленно взошло солнце, и одна за другой, словно праздничные огни, вспыхнули огромные горные вершины, заливаясь алым сиянием. Это величественное зрелище подняло дух беглецов, придавая им новые силы. У горной речушки, которая обрушивала свои воды в ущелье, путники сделали привал, напоили лошадей и наспех позавтракали. Люси и ее отец хотели отдохнуть еще немного, но Джефферсон Хоуп был неумолим.
— За нами уже наверняка пустились в погоню, — сказал он. — Все зависит от нашей быстроты. Вот доберемся до Карсона и можем отдыхать хоть до конца своих дней.
Весь день беглецы пробирались по ущельям и к вечеру, по их расчетам, оторвались от погони миль на тридцать. На ночь, чтобы хоть как-то защититься от ледяного ветра, они устроились под нависшей скалой, где, прижавшись друг к другу, чтобы было теплее, на несколько часов предались сну. Однако они встали еще до рассвета и снова пустились в путь. Никаких признаков погони не было видно, и Джефферсон Хоуп начал подумывать о том, что, похоже, они находятся уже вне пределов досягаемости ужасной организации, гнев которой они навлекли на свою голову. Однако он и понятия не имел, насколько эти железные руки длинные и как скоро они схватят беглецов и уничтожат их.
К полудню второго дня их скудный запас пищи подошел к концу. Однако Джефферсона Хоупа это не сильно беспокоило, потому что в горах такое было обычным делом и ему не раз приходилось добывать себе пропитание с помощью ружья. Выбрав укромный уголок для стоянки, он сложил горкой несколько сухих веток и развел яркий костер, подле которого его спутники могли согреться, потому что находились они на высоте пяти тысяч футов над уровнем моря и воздух здесь был сухим и морозным. Стреножив лошадей и попрощавшись с Люси, охотник закинул за спину свое ружье и отправился на поиски какой-нибудь добычи. Обернувшись, он бросил взгляд на старика и девушку, которые склонились над костром, позади них спокойно стояли три лошади. Затем, свернув за скалу, он потерял их из виду.
Он прошел мили две, перебираясь из одного ущелья в другое, — и все тщетно, хотя по царапинам на коре деревьев и по некоторым другим признакам он заключил, что в этих местах живет немало медведей. Наконец после трех часов бесплодных поисков, упав духом, он решил возвращаться ни с чем, но вдруг увидел перед собой нечто такое, отчего его сердце радостно забилось.
На краю крутой скалы, в трех-четырех сотнях футов над ним, стояло напоминающее овцу животное, которое, впрочем, имело пару огромных рогов. Этот снежный баран — а это был именно он — являлся, похоже, дозорным стада, которого снизу охотнику было не видно. К счастью, баран смотрел в другом направлении и не заметил опасности. Джефферсон Хоуп лег на живот, пристроил ружье на камне и долго целился, прежде чем нажать на курок. Баран взвился на месте, сделал еще несколько шагов по краю обрыва и рухнул вниз.
Баран оказался слишком большим и тяжелым, чтобы нести его целиком, поэтому охотник взял лишь баранью ногу и часть бараньего бока. Дело было уже к вечеру, и Джефферсон Хоуп, взвалив добычу на плечи, поспешил назад, к лагерю. Однако, едва начав свой обратный путь, он обнаружил, что все далеко не так просто. Выяснилось, что в охотничьем пылу он забрел в места совсем ему незнакомые, и теперь не очень-то понятно, как вернуться назад. Ущелье, где он находился, разделялось на несколько лощин, которые были так похожи одна на другую, что отличить их было невозможно. Пройдя по одной из лощин около мили, Джефферсон Хоуп оказался у совершенно незнакомой ему горной речушки. Сообразив, что выбрал неверный путь, он вернулся и пошел по другой лощине, но результат был таким же. Быстро надвигалась ночь, и уже почти в полной темноте он нашел наконец знакомую ему лощину. Но и тут было нелегко отыскать верную тропу, так как луна еще не взошла, а нависавшие с обеих сторон склоны лишь усугубляли и без того почти безнадежное дело. Однако молодой человек, с тяжелой ношей на плечах и утомленный долгими поисками, продвигался все дальше и дальше, поддерживая свой дух мыслью о том, что каждый шаг приближает его к возлюбленной девушке и что он несет с собой запас провизии, которого хватит до конца пути.