Крымов наклонил благородную голову, показывая, что понимает меру доверия шефа.
— Мне, Алексей, нужно, чтобы ты всерьез понял: вокруг нас с тобой не так много людей, которым можно довериться полностью. Мы оба карты из распечатанной колоды. А в политике для каждой новой партии берут только что купленную колоду. Нами уже сыграли. И бездарно.
— Почему сыграли? Еще не вечер.
— Это так, но ты приглядись — Бизон все чаще проигрывает ставки. И главное — по мелочам. Больших выигрышей в последнее время он не имеет, а мелкие у него растаскивают из-под пальцев.
— Разве мы одни в таком положении? Возьми Петю Хры-чева, Колю Мерина, Семена Бескозырного — все одной ниткой повязаны. Или Сережа Пилатов, разве он не в нашей команде?
— Все так, в команде мы одной, но когда убирают тренера, команду под себя подбирает уже другой. Это как в старинной усадьбе, которую продают после смерти хозяина. Старого дворника новый может и оставить. Садовника — тоже. А дворецкого и сторожевых псов непременно меняют. Псы должны быть свои…
— Значит, мы с тобой псы?
— Ты в этом когда-то сомневался? Или не нравится определение? Стерпи. Только тот, кто видит и понимает правду, может рассчитывать на успех.
Крымов мрачно качнул головой и выматерился:
— Мать его! Ну, политика! Вот, помню, у нас в бригаде…
Дружков улыбнулся.
— Потом воспоминания, потом. Сейчас надо заглянуть в будущее.
Крымов подошел к скамейке.
— Присядем?
Они устроились рядом, придвинувшись плечом к плечу.
— Ты должен ясно представить расклад сил, — начал Дружков. — Скоро выборы, и уже началась возня вокруг президентского места. Есть два вида сил. Внутренние и внешние. Внутренние — это команда Бизона. Она себе изрядно подмочила репутацию, и шансов у нее мало. Все вроде бы это понимают, но действуют каждый сам по себе. Они моложе Бизона и рассчитывают выплыть поодиночке. Случись что с Бизоном, начнется такое… Короче, все надо предвидеть.
— Надо, — эхом откликнулся глубокомысленный Крымов.
— Рассмотрим своих. Кто может нас с тобой поддержать? Начнем с Хрычева. Он весь в дерьме, и на него делать ставку неразумно. Было бы желательно вообще убрать его с доски. Теперь Мерин. Внутренние дела. Ты ему доверяешь?
— Доверять никому нельзя, — глубокомысленно изрек Крымов.
— Здраво мыслишь. Пойдем дальше. Федеральная контрразведка. Спору нет, они нас информируют. Но ты уверен, что обо всем и в полной мере? Лично я сомневаюсь. Играют как и все. Рубль на кону, два — в заначке. Именно их надо остерегаться больше всего.
— Что же делать?
— Почаще всех макать в дерьмо. Поодиночке. Пусть от них пованивает. В конце концов Бизон учует. Теперь о силах внешних. Они для нас куда опаснее внутренних.
Дружков взял с газона прутик и нарисовал на песке дорожки три кружка.
— Представим, это оппозиция. Первый кружок — патриоты. Так называемые, поскольку незаслуженна презрительность, которую в это слово вкладывают демократы. Если разобраться, Алексей, мы с тобой разве не патриоты? Впрочем, не станем отвлекаться. На первый кружок внимания обращать не будем. Это для нас — ноль. Отсутствие лидера, единства во взглядах, слабость финансовой базы, готовность многих функционеров в любой момент переметнуться на сторону сильных делают патриотов на этом этапе безопасными. Второй кружок посильнее. Юрий Тимурычев со товарищи. Может, со господа, не знаю, как точнее. Это все демократы проамериканской ориентации. Они вышколены долларом, имеют пути отступления на случай неудачи. Для них приготовлены тепленькие места за рубежами. И, конечно, деньги.
— Ты это всерьез, Иван Афанасьевич? Насчет тепленьких местечек?
— Более чем всерьез. Обрати внимание, как американцы строят тактику. Все деятели первой волны так называемой «перестройки» — коротичи, евтушенки, которые сделали свое дело, поливая дерьмом Россию, уже укрылись в Штатах. Точно так же в случае неудачи туда уйдет и вторая волна. Состав ее пока что отрабатывает чаевые и потому знает: в лидеры без разрешения лезть нельзя, затевать свару между собой тоже.
— Понял, — сказал Крымов. — Но эти для нас не очень опасны.
— Почему? — вскинул брови Дружков, дивясь проницательности Крымова.
— Слишком уж они обделались с обещаниями скорого наступления благоденствия. А взять прихватизацию? Народ чует — от них плохо пахнет.
— Если народ чует, ладно. Но трогать их мы пока не станем по иной причине. Затевать войну, даже тайную, со всеми сразу нельзя. Поэтому сосредоточимся на третьем кружке. Это группа деятелей произраильской ориентации. Она сейчас наиболее активна и собрала вокруг себя все компоненты, нужные для переворота.
— Что ты имеешь в виду? — высокомудро спросил Крымов.
— Любой заговор, Алексей, если он серьезен, бывает подвешен на четырех ниточках. Это влиятельные армейские генералы. Это пресса, служба безопасности и деньги, деньги, деньги. Если говорить о группе Васинского, то все четыре нитки просматриваются отчетливо. Генерал — это Володя Дронов, заместитель Хрычева. Пресса — это «Московские вести», «Нынче», «Новости». Безопасность — генерал Касьянов. Деньги — сами Васинский и Шарадзенишвили.
— Не понимаю, что их связывает? — удивился Крымов. — Васинский — русский…
— А Шарадзенишвили — грузинский, — Дружков засмеялся.
Крымов широко раскрыл глаза и вскинул брови:
— Вот уж не думал!
Вообще-то Крымов Шарадзенишвили знал хорошо. Это был человек, щедро соривший деньгами и умело использовавший их для дела. Ловко раскинув по столице сеть грузинских рэкетиров, Резо Иосифович контролировал сферу интимных услуг, подпольный игорный бизнес — рулетку, собачьи бои, зрелищные учреждения. Все это давало Резо доходы, которые не снились даже налоговой службе. Щедрой рукой часть из них Резо отстёгивал чинам столичной власти (чем выше чин, тем крупнее куш обламывался ему от рук мецената), дарил деньги обедневшим артистам, сошедшим с круга спортсменам. В желании получить «на лапу» вокруг Резо крутились журналисты газет и телевидения, и потому фамилия «мецената» всегда была на виду и на слуху. При этом лишь немногие интересовались, куда идет львиная доля доходов Шарадзенишвили. А шла она в тайный фонд поддержки политиков партии Васинского.
— Выходит, будем бить по банкиру? — спросил Крымов.
— Не надо. Знаешь, есть хорошее правило: хочешь предупредить хозяина, застрели для начала его собаку.
— Кого назначим собакой?
Дружков засмеялся.
— Хороший вопрос, Алексей. Только назначать не придется. Собаки уже определились. И мы их поодиночке начнем выбивать. Васинский мужик с головой, он поймет намеки.
— А если нет?
— Найдем другие методы вразумления.
— С кого начнем? — спросил Крымов, показывая, что теория вопроса ему ясна. — Мне самому выбрать?
— Давай так. Первый — Резо. В последнее время у соратников на него появился зуб. Дело об ограблении обменного пункта. Смотрел в сводке происшествий? Погибло три боевика. Это кое-кому не понравилось. Убирать Резо надо так, чтобы все выглядело разборкой. У Васинского люди умные. Они намек поймут.
— Это сделаем. Исполнителя придется убрать?
— Как ты сам думаешь?
— Дело в исполнителях. Если убирать, придется долго искать. Если оставим, у меня есть мастер…
Дружков мрачно усмехнулся. Затер ногой кружки, которые рисовал на песке.
— Разве потом нельзя убрать мастера?
— Этого нельзя. Тертый калач. Крепко страхуется.
— Такому доверяться опасно.
— Нисколько. Он такими делами живет уже лет десять, а вы о нем и не слыхали.
— Кто такой?
— Один приятель по спецназу. Вместе в бригаде служили…
Дружков поднял руки, сдаваясь.
— Решай сам, Алексей. Промахнешься — я тебя в упор не узнаю.
Крымов пожал плечами.
— А как иначе? Закон службы. Кто второй?
— Писака из «Московских вестей». Мальчике пальчик, но там за него держатся.
— Попугать?
— Удивляешь, Алексей. Если резать нитки, так резать. Их заговор надо сломать.
— Неужели писака в курсе их дел?
— Ни в малой вере. Он служит правде, как ему кажется. А эта правда бьет по Бизону.
— С писакой будет сложнее, чем с Резо. Я этих газетчиков знаю. Вон их сколько в последнее время перещелкали. В зонах конфликтов, в других местах. А они все не унимаются, лезут туда и лезут.
— Все зависит от того, как убирать. Когда человека убьют в боевой обстановке — это случайность. Каждый новый думает — а я проскочу, меня так просто не возьмешь, я ловкий. Вон, пропали двое в Югославии, что там теперь меньше корреспондентов стало? Зато, если ударить прицельно, так, чтобы все вокруг поняли: есть запретные зоны, куда нос совать небезопасно, дрогнут многие. И это важно. Строй, в котором солдаты дрожат, это уже не строй. Поэтому, Алексей, потребуется побольше грохота.
— Понял.
— И еще. Фигура Щукина рядом с Бизоном новая. Он сам его выбрал, без нас. Поэтому генерала надо пустить под рентген. Возможно, он готовит свою игру. Надо к нему подвести нашего человека.
— Имеется кандидатура? — спросил Крымов, заранее уверенный, что Дружков не начнет разговора, не имея козырей.
— Есть, но поработать придется. Тебе.
Дружков подал Крымову фотографию, которую вынул из внутреннего кармана. Крымов внимательно рассмотрел ее.
— Красивая бабенка, но кто она — не знаю.
— Вера Николаевна Самохвалова. Журналистка. Уже неделю сидит в штабе Щукина. Готовит для редакции статью о нем. По-моему, у них с генералом наметилось, — Дружков пощелкал пальцами, — как бы это лучше сформулировать…
— Секс? — подсказал Крымов.
— Лучше скажем — сближение.
— Понял.
— Тебе надо найти в контрразведке человека, которым, — Дружков снова пощелкал пальцами, — короче, которым в случае провала не жалко пожертвовать. Сумеешь найти такого?
— Непросто, Иван Афанасьевич. ФСК вряд ли позволит нам делать подставки за их счет.
— А ты придумай что-нибудь. Ради крупного выигрыша. С кем ты в ФСК можешь быть открытым?
— Могу с Колотовкиным. Мы с ним в одной бригаде служили.
— Хорошо, поработай с ним.
— А если что сорвется? С него голову снимут.
— Не бойся. Твой Колотовкин явно засиделся в полковниках. Если он для нас провернет дело, я его возьму на генеральскую должность.
* * *
Деревня Мартыновка красиво располагалась на крутогоре, под которым протекал ручей. От каждого дома по склону вниз была протоптана тропинка: из ручья люди брали воду на домашние нужды.
С попутчиком Синицын распрощался у околицы. Протянув руку, тот впервые назвал себя:
— Козлов Федор Сидорович. Будет время — загляните. Чайку попьем. Из сахара.
— Гоните? — спросил Синицын напрямую.
— Не пить же нам спирт «Рояль», да еще покупной. Нехай его городские жрут…
Красивый кирпичный дом Лазарева с остроконечной крышей и мансардой выделялся на улице своей ухоженностью и даже какой-то неуловимой аристократичностью. От калитки в зеленом заборчике к зданию вела дорожка, посыпанная желтым сеяным песком и тщательно подметенная. По сторонам ее росли цветы самых разных оттенков — красные, оранжевые, розовые, желтые, белые. В теплом воздухе плавал пьянящий медовый запах. Гудели пчелы. За домом высились огромные сосны с золотистыми стволами, возле которых Синицын увидел раскладушку и гамак, подвешенный к столбам, врытым в землю.
Ни сада, ни огорода в усадьбе Синицын на первый взгляд не обнаружил, но то, что они должны были быть, догадался сразу. Стол на веранде с открытыми настежь окнами был завален зеленью, овощами и ягодами. На блюде лежали пучки сочной петрушки, кориандра, эстрагона, укропа. В хрустальной вазе пламенели ягоды садовой земляники — крупные, ноздреватые.
Хозяин встретил гостя на крыльце. Это был сухощавый благообразный старик с ярко выраженными кавказскими чертами лица, с сединой в волосах и небольшими седыми усиками над верхней губой. Одет он был в белые брюки и легкую цветастую рубашку-безрукавку.
Когда Синицын приблизился, хозяин протянул ему руку и прищелкнул (а может, это только показалось) каблуками сандалей.
— Давайте знакомиться. Я Гарегин Тигранович Мелик-Лазарян. Вас, Валерий Алексеевич, мне по телефону представил Георгий Петрович Климов.
Они пожали друг другу руки.
— Хороший гость, — сказал хозяин, — приходит вовремя. Вы пожаловали к обеду. Милости прошу разделить со мной трапезу.
Обед был вкусный — острый суп с фасолью и травами, долма — мясо с рисом, завернутым в листья смородины, белое сухое вино, в меру терпкое и приятное.
Жена хозяина, худая молчаливая женщина, в обеде участия не принимала. Она появлялась у стола только тогда, когда требовалось что-то принести и унести.
Хозяин оказался человеком общительным и разговорчивым. Обед прошел в интересной застольной беседе.
Уже после первого бокала, выпитого за знакомство, Мелик-Лазарян сказал:
— Я вас, молодой человек, сразу поставлю в известность о двух фактах. Чтобы между нами не было непонимания. По национальности я армянин. Это первое. По социальному статусу — русский дворянин и русский офицер. Это второе.
Синицын с удивлением посмотрел на старика, не понимая, к чему тот завел этот разговор.
— Пусть вас не смущает, что я именно русский дворянин. Подчеркиваю это потому, что мои корни идут от знаменитого рода Лазарянов. От рода, который посвятил себя укреплению дружбы Армении с Россией. Моя дядя имел честь быть командиром гусарского полка русской армии. Я, как принято говорить, прошел путь от курсанта до полковника. И считаю себя русским офицером без малейших изъятий. Иначе не служил бы в Нерчинске, в Чирчике, в Виннице…
— Понимаю вас, товарищ полковник.
— Можно и проще, молодой человек. Я — Гарегин Тигранович. По убеждениям сторонник социализма и твердой власти. Все, что произошло с отделением Армении от России, я глубоко и болезненно переживаю. Маленький народ, даже если он предельно горд, не должен себя вести так, как повел. Армянами много сделано обидного для русского сердца, хотя русские ни в чем не виноваты перед Арменией. Больше того, Баграмян, Бабаджанян — это русские полководцы…
— Давайте лучше уйдем от национальной темы? Я не специалист, вопрос этот деликатный. Скажите, вы назвали себя сторонником социализма. Как это понимать?
— Для меня социализм — это идеал. Он вдохновлял и вдохновляет христиан, мусульман, коммунистов. Однако любой идеал — во все времена розовая мечта. Любые попытки ввести принципы социализма в практику нарушают законы природы. В диком мире главный закон — выживает сильнейший. Когда в лесу исчезают волки, то зайцы начинают хиреть и вымирать. И знаете почему? Косые жиреют, перестают бегать, становятся домоседами и спариваются с самками своего же помета. Это ведет к вырождению. Есть русская пословица: «На то и щука в море, чтобы карась не дремал». Народ инстинктивно или по другим каким-то причинам понимал — щука не просто хищник. Она — регулятор карасиного благополучия. Социализм нарушил законы естественной смены власти в обществе. Волки, оказавшиеся наверху, окружали себя баранами, лишь бы не ощущать присутствия молодых и опасных конкурентов. Так постепенно власть переходила в руки социально пассивных элементов общества. К брежне-вым, Черненкам. Они заботились только о том, как самим посытнее поесть, поспать, выслушивать здравицы и аплодисменты в свой адрес. Наличие баранов на руководящих постах не отрицало права волков рождаться и существовать. Отсюда и переворот. Волки никогда никому не позволяют держать себя долгое время в униженном состоянии. Конечно, в силу долгого пребывания в низах они вынуждены были рядиться в зайцев-демократов. Но зубы в конце концов никуда не спрячешь.
— Вы говорите об этом так, словно вам нравятся те, кто позубастей.
— А почему нет? Законы природы отменить невозможно. И не обойдешь их при всем желании. Куда правильнее знать и понимать: волк — это волк, баран — это баран. И, если родился пескарем, то не хозяином страны должен себя ощущать, а обычным мальком, хамсой…