Омура молчал. Видно было, что он ничего не понимает.
— Да, ты подозреваешься в том, что принадлежишь к коммунистической шпионской сети, охватывающей весь Дальний Восток. Больше того, считают, что ты проник в лагерь, чтобы спровоцировать здесь забастовку. Я-то не верю. Ловкий провокатор и вообще опытный агент не стал бы делать того, что бросается в глаза. Это слишком глупо, не так ли?
— И ты своровал? — повторил по-японски Омура.
Всё, что говорил ему Куросима, по-прежнему отлетало от него, как от стенки горох. Куросима не мог прибегнуть к таким средствам, как наркоз или гипноз, которыми пользовался врач-психиатр. А так называемой «непринуждённой беседой» из него вряд ли что можно вытянуть. Может, всё напрасно?
— Кому нужно твоё поганое мыло! — воскликнул Куросима. — Лучше отвечай, что говорил тебе об этом мыле человек, который тебя сопровождал?
Омура, как глухонемой, читающий по губам, пристально смотрел на рот Куросимы.
— Что он говорил тебе об этом мыле? — повторил Куросима, сказав слово «мыло» по-китайски.
— Он сказал, — отвечал по-китайски Омура, — когда вернёшься на родину, к тебе придут за ним и дадут деньги.
3
Из больничной палаты Куросима вышел разочарованный. Что, если Омура врёт? Говорят, люди, утратившие память, чтобы заполнить «белые пятна», нередко прибегают к вымыслу. Но если это вымысел, то уж слишком детский, примитивный. Привезёшь его в Японию, за ним придут и дадут тебе денег! Ни Тангэ, ни Намиэ, ни самая подозрительная из них Фусако что-то такого намерения не выказывали.
Ну, а если Омура не врёт? Тогда он совершенно не представляет, что было спрятано в мыле. И Куросима снова начинал сомневаться.
Идти в отделение Куросиме не хотелось. Кислая физиономия начальника ещё больше испортит настроение.
Он остановился у окна в коридоре и стал смотреть во внутренний двор. Вчерашний тайфун повалил волейбольную сетку. В больнице нужно отремонтировать стену, здесь — привести в порядок баскетбольную площадку, размышлял Куросима.
— Куросима-сан, вы здесь? — окликнули его сзади. — Что вы тут делаете?
Обернувшись, он увидел перед собой сотрудника секретариата Канагаи, невысокого роста сухощавого человека средних лет.
— А вот гляжу, какой ущерб нам причинил тайфун.
— Ничего, всё поправим, положитесь на меня, — сказал Канагаи. — А я вас ищу. Сходим — вместе на завод?
Куросима вспомнил, что вчера во время его вечернего дежурства с завода звонили и просили прийти для переговоров с их техническими специалистами. У Куросимы не было основания отказать Канагаи, — тот очень любезно просил его. Завод собирался давать какие-то разъяснения, и особой радости переговоры не сулили. Поэтому Куросиме, который вчера вечером, и самый разгар забастовки, своими глазами видел, что творилось на канале, хотелось поддержать Канагаи.
— Хорошо, пойдёмте, — ответил он.
— Буду вам очень обязан, — обрадовался Канагаи. — Признаться, один я как-то робею. Вы, конечно, сейчас очень заняты после забастовки, но окажите мне дружескую услугу.
— С удовольствием. Правда, мне бы надо допросить старосту Чэня, но он слишком возбуждён, займусь им завтра… К тому же вопрос о зловонном газе тоже имеет отношение к забастовке.
Куросима действительно так думал. Хотя газ и помог быстро пресечь забастовку, но он же и главная её причина. Нужно постараться её устранить.
Куросима и Канагаи тут же вышли из лагеря. Пройдя по заводскому шоссе, они перешли через мост, поднялись вдоль канала в направлении, противоположном муниципальной пристани, и оказались перед воротами завода. На весь путь ушло минут десять.
Часы в проходной показывали начало шестого. Навстречу попадались возвращавшиеся с работы люди, их было удивительно мало. В сопровождении работника бюро пропусков они направились к зданию заводоуправления. На заводском дворе тоже почти никого не было. Куросима и Канагаи были, можно сказать, в самом логове своего противника, но они невольно залюбовались видом этого завода, как говорили, полностью автоматизированного.
Здание, к которому они подходили, расположилось ниже огромных шарообразных сверкающих серебром цистерн. Через железную решётку, окружавшую здание, виднелся канал, полный мутной стоячей воды. Это место Куросима и видел вчера при свете прожекторов, забравшись на доски.
В конторе заводоуправления их ожидал всего лишь один инженер. Это был полный человек средних лет, в спецовке и в очках. Он сидел под вентилятором.
Комната была обставлена скромно: четыре или пять столов на полых металлических ножках и такие же стулья. За закрытой дверью напротив, по-видимому, находилось рабочее помещение.
Предложив гостям сесть, инженер встал и с улыбкой заговорил:
— Извините, что побеспокоили. Завтра мы посылаем начальнику лагеря официальный ответ за подписью директора завода по вопросу о злополучном газе. Но предварительно нам хотелось лично разъяснить вам как добрым соседям, что мы не виноваты.
Улыбка у инженера была самоуверенная. Куросима взглянул на его визитную карточку. На ней значилось: «Инженер-технолог по десульфуризации Косиро Судзуи». Должность не очень крупная, с виду человек мягкий, спокойный. Но в улыбчивом лице ощущалась сила.
Канагаи покраснел и сразу перешёл в атаку:
— Не виноваты? Позволив, это пустые слава. Стоило ли приглашать нас для подобного разъяснения.
— Вина наша только в том, что не позвали вас раньше. Но когда вы ознакомитесь с технологическим процессом, досмотрите, как производится десульфуризация, тогда, надеюсь, вы сами в этом убедитесь.
— Что из того, что вы нам покажете машины? — возразил Канагаи.
— Мы в технике не разбираемся. Вы, очевидно, помните, что городская комиссия по борьбе с загрязнением воздуха неоднократно вам делала предупреждения.
— Да, но вчера и сегодня эта комиссия ознакомилась с нашим производством и, кажется, окончательно убедилась в нашей правоте.
— Убедилась? — растерянно переспросил Канагаи.
— Как бы то ни было, мы выслушаем ваше объяснение, — вмешался Куросима. — Только учтите, наш лагерь особый, и может возникнуть международный инцидент — ведь речь идёт о покушении на человеческие права. Поэтому, хотя вы и назвали нас любезно добрыми соседями, в данном случае мы не можем допустить благодушия. Согласитесь, мы вправе ожидать от вас полной откровенности.
— О да, я вполне согласен, — поклонился инженер, поправляя очки.
— Дело в следующем, — начал он своё объяснение. — Газ, о котором идёт речь и который раньше смешивался с другими газами в городе, представляет собой сернистые соединения — меркаптаны. Образуются они при очистке нефти. Метил-меркаптан CH3SH и этилмеркаптан C2H5SH. У нас они образуются при удалении серы из сырой нефти. Это, так сказать, отходы производства… Как правило, у нас они полностью сгорают в установке для десульфуризации и уже никакого запаха не дают.
— Коли так, значит у вас испорчена установка? — перешёл в контратаку Канагаи.
— О нет, — ответил инженер. — Не дай бог! Дело обстоит так: на единицу плотности атмосферы приходится микроскопическая, всего одна 460-миллионная доля отвратительного запаха. Будь она побольше, мы бы уже имели дело с ядовитым веществом, поражающим нервную систему.
Куросима делал пометки в записной книжке. «Надо поставить его на место», — подумал он и, отложив карандаш, сказал:
— Позвольте вам возразить. Вчера в начале одиннадцатого вы сбрасывали большое количество меркаптана в канал. Стоя на берегу канала, я собственными глазами видел, как со стороны вашего завода поднималось густое облако белого тумана.
— Да, мы должны перед вами извиниться, — смущённо развёл руками инженер.
— Мы чуть не задохнулись! — выкрикнул Канагаи. — И заключённые, и сотрудники. Как раз в момент, когда на время затих тайфун, хлынул этот ужасный газ.
— Я не думаю, чтобы количество меркаптана было столь уже велико, — по-прежнему спокойно отвечал инженер. — Я ещё раз подтверждаю, что в нашей установке для десульфуризации никаких повреждений, никаких изъянов нет. Просто вчера мы в порядке эксперимента попробовали сбросить меркаптан вместе с другими отходами в воду… Вы говорите, что густой туман был белого цвета, но меркаптан бесцветный газ. По всей видимости, это был просто отработанный водяной пар. У нас имеется специальный измерительный прибор, так называемый газохроматограф, и он показал, что было выпущено обычное количество газа. Беда в том, что в тот момент воздух был неподвижен и много газа перекинулось через канал.
— Значит, это был эксперимент? — спросил Куросима, и его задор сразу ослаб. — Только эксперимент…
— Но это… это ведь не ш-шутка! — заикаясь от возмущения, проговорил Канагаи.
— Да, мы допустили непростительную ошибку, — покорно опустил голову инженер. — Надеюсь всё же, что расстанемся мы друзьями.
— Простите, но я не понимаю, — раздражённо заговорил Куросима. — Вы утверждаете, что, как правило, ваш завод не выпускает в воздух этот вонючий газ. Откуда же он тогда берётся? Может быть, виноват нефтяной завод Мэйте или химический завод Тэнко, расположенные выше по каналу?
— О других я ничего не могу сказал, — ответил инженер, но выражение лица говорило об образном.
Вряд ли он просто старается снять вину со своего завода. Значит, виноваты другие? Полное поражение. Оставалось только связаться с городской комиссией по борьбе с загрязнением воздуха и вместе искать виновников.
Оба поднялись, чтобы откланялся, и Куросима заметил в углу конторы мензурки, колбы и другое лабораторное оборудование. «А ведь, наверно, они здесь не просто так валяются», — подумал он вдруг и обратился к инженеру:
— У вас здесь, я вижу, оборудование для целой химической лаборатории!
— Да, приходится делать кое-какие анализы, — подозрительно покосился на него инженер.
Тогда Куросима вынул из кармана кусочек мыла, покрупнее из тех, что подобрала Фусако, и спросил:
— Простите за нескромность, вы не могли бы определить, состав этого мыла, изготовленного в одной из стран Юго-Восточной Азии?
— Какой странный цвет, — удивился инженер.
— Один из наших заключённых целое лето продержал его в азиатских тропиках… наверное, поэтому… Вы не могли бы определить состав мыла?
— Видите ли… Обычно мыло изготовляется путём добавления кальцинированной соды к жирным кислотам, получаемым посредством гидролиза масел или жиров. Определить состав по виду невозможно… Оставьте его у нас, и дня через два-три мы дадим ответ.
— О, это очень любезно с вашей стороны, — обрадовался Куросима.
Ему даже показалось, что он только ради мыла и пришёл.
АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА
1
Такси въехало во двор университета Тодзё на Суругадай. Куросима через игровое стекло отыскивал глазами Фусако.
Был разгар летних каникул, и кругом ни души. Залитый лучами палящего солнца пустынный университетский двор словно вымер. Какая-то студентка прошмыгнула в подъезд, Куросима чуть не принял её за Фусако. Такси остановилось возле старого, увитого диким виноградом пятиэтажного здания.
Фусако нигде не было. Значит, она всё-таки испугалась и решила не играть с огнём.
Куросима был глубоко разочарован.
Поторапливая Омуру, удивлённо озиравшегося вокруг, он вошёл с ним в здание. Несмотря на каникулярное время, профессор Сомия оставался на факультете. Ему предстояло осенью возглавить экспедицию по раскопкам древних стоянок человека в Западной Азии, и сейчас он занимался её подготовкой.
Шагая по тускло освещённому гулкому коридору с каменным полом, Куросима вдруг удивлённо остановился. Из-за раскрытой створки двери, отливавшей чёрным блеском, неожиданно показалась молодая женщина. Это была Фусако.
— Я приехала на полчаса раньше, — улыбаясь, заговорила она, — и решила ждать здесь. Слишком жарко на улице.
От неё пахло тонкими духами. Она была в блузке из органди и в жёлтой плиссированной юбке, и от всей её тонкой, гибкой и крепкой фигурки веяло каким-то новым очарованием. Ни тени страха или тревоги не было на её лице.
— О, я не ожидал от вас такого энтузиазма! — скорее с восхищением, чем с иронией, воскликнул Куросима.
— Вот несносный! — иронически щуря глаза, засмеялась Фусако. — Сам приказал мне явиться сюда в качестве свидетельницы, и нате вам!..
— Продолжая улыбаться, она, как бы ища сочувствия, перевела взгляд на лицо Омуры, по-прежнему похожее на маску. Куросиму снова кольнула ревность.
Ясно, что никакие они не брат и сестра. Так для чего же ему помогать сближению умной, своенравной женщины с утратившим память здоровенным парнем, похожим на первобытного человека? Просто смешно. Но его к этому привело разбирательство дела Омуры.
Они стали подниматься по лестнице. Омура в середине, они по бокам. Прохлада, веявшая от каменных стен здания, охладила ревность Куросимы. В антропологическом отделении на четвёртом этаже стоял трупный запах. Коридоры по обеим сторонам были уставлены застеклёнными шкафами с каменными и медными сосудами. Простенки до самого потолка увешаны длинными пиками, мечами и другим оружием первобытных людей и диких племён. Проходя мимо, вы как бы возвращались к доисторическим временам.
В стенах были устроены небольшие ниши и в них узкие двери. На дверях висели таблички с фамилиями учёных. Табличка с фамилией профессора Сомия оказалась на самой последней двери по коридору.
Когда Куросима постучался, откуда-то издалека, точно эхо, отозвался едва различимый надтреснутый голос:
— Пожалуйста.
Держа Омуру за широкое запястье, Куросима ввёл его в тускло освещённый кабинет. За ними следовала Фусако.
Профессор сидел у окна. Это было единственное место в комнате, куда через окно сквозь листву тополей проникали лучи солнца. Тем не менее на письменном столе профессора горела лампа дневного света. На профессоре была белоснежная сорочка и галстук бабочкой. Блестели толстые стёкла очков. Он даже не шевельнулся, продолжая читать объёмистую книгу на каком-то европейском языке.
Куросима оторопел. Фусако вздрогнула. Лишь Омура сохранял полное спокойствие. Но испугало их вовсе не суровое лицо профессора, наполовину затенённое абажуром. Стена за спиной профессора и ещё две стены от самого пола до потолка были заставлены застеклёнными шкафами. В каждом было не менее десяти полок, и на этих полках сплошными рядами лежали человеческие черепа. Наверняка их было здесь не меньше тысячи. Были черепа с проломленными макушками, выщербленными зубами, с сильно выступавшими вперёд нижними челюстями. Некоторые, казалось, сделаны из истлевшего пергамента, и стоит к ним прикоснуться, как они рассыплются в прах. Одни были тёмные, цвета бронзы, другие лоснились, отливая жемчужным блеском, и все застыли в вечном, нерушимом молчании, но каждый выражал что-то своё, и от этого становилось особенно жутко. У мертвецов, как и у живых, — у каждого своя индивидуальность, свои характерные черты.
— Что, страшновато? — спросил профессор Сомия, наконец поднявшись из кресла и подходя к посетителям.
Лицо его, такое суровое, пока он сидел в тени абажура у окна, неожиданно превратилось в лицо добродушного старика. Трудно было поверить, что это учёный, целые дни проводящий наедине с тысячью черепов.
Куросима смутился и поспешил вручить ему письмо от начальника лагеря и свою визитную карточку.
— Хорошо, прошу садиться, — сказал профессор, указывая на стулья вокруг круглого стола посредине комнаты. Он снял трубку старенького телефона и попросил к себе своего ассистента. Потом он тоже сел на стул и поднял глаза на Фукуо Омуру. Взгляд был внимательный и цепкий.
— Ого, рост у него хоть куда! — улыбнулся профессор. Будь он чуть повыше, его можно было бы принять за скандинава.
— То есть шведа или норвежца? — весело заулыбался в ответ Куросима. — У нас они в лагере бывают. Высоченные парни! Но Омура до них не дорос. В нём около ста восьмидесяти сантиметров. К тому же и лицо…
Куросима вспомнил особу из царствующего дома. Он только однажды его видел. Тот шёл, точно на ходулях, и, казалось, размахивал руками над головами прохожих. По сравнению с ним Омура мог сойти лишь за подпоручика бывшей японской армии.
— Я ведь ничего и не утверждаю, — сказал профессор и посмотрел с таким видом, что вообще, мол, пока ещё ничего не ясно. Добродушное выражение не исчезло с его лица, но в глазах вспыхнул насмешливый огонёк. Судя по цвету глаз, форме носа, ушей, он, несомненно, азиатского происхождения… Но делать вывод только на основании этих данных нельзя. Нужно произвести антропологические измерения.