— Отсюда следует, что Омура не кто иной, как китаец или японец.
— Это заключение можно считать окончательным? — переспросил обескураженный Куросима. Он ожидал более определённого ответа.
Профессор подтвердил свой вывод, сопроводив его ещё некоторыми пояснениями.
— Я всё отлично понял, господин профессор, — сказал Куросима и без всякого стеснения добавил: — Но ведь для нас главный-то вопрос именно в том, китаец он или японец!
— Взгляните, пожалуйста, ещё раз на схему, — ответил профессор и снова стал терпеливо её разъяснять. — Вот видите, что получается: длина головы Омуры совпадает с максимальной длиной головы у китайцев, а ширина с минимальной у японцев. Следовательно, его в равной мере можно отнести и к тем, и к другим.
— Как же так! — вырвалось у Куросимы.
— А так. Омура, как вы говорите, утверждает, что он японец, и это вполне вероятно. Но, с другой стороны, судя по тому же индексу, нет никаких оснований отрицать и его китайское происхождение. — На этот раз профессор говорил холодно и строго. От его стариковского добродушия не осталось и следа, и чувствовалось, что больше он ни в какие дискуссии вступать не намерен.
— Да, профессор, но в таком случае… — начал было Куросима, но профессор тут же прервал его:
— Видите череп Тамако-сан? Я потому и назвал его точной копией вашего Омуры, что по индексу он также одинаково характерен как для китайца, так и для японца.
— Значит, всё было напрасно! — удручённо произнёс Куросима и опустил голову.
Антропологическая экспертиза определённого вывода не давала. Психиатр не спешил с окончательным заключением, а антропологу объективные данные не позволяли дать точный ответ на вопрос. На что же надеяться? Никогда ещё наука не казалась Куросиме столь бесполезной.
Как бы желая его утешить, профессор Сомия оживился и снова заговорил:
— Я придерживаюсь такой концепции… Японский народ сложился в результате смешения различных племён, селившихся в Японии на протяжении нескольких тысячелетий. Поэтому антропометрические данные разных японцев могут оказаться совершенно разными и могут полностью совпасть с данными совершенно других народов… Я не знаю, в чём ваши трудности, но лично я ставлю вопрос так: если этот человек сам себя считает японцем, то и следует его признать японцем… Дело не в государственных границах или подданстве. Главное — это людские чувства, сознание, дух человеческий.
— Я понимаю вашу точку зрения, — сказал Куросима, растерянно взглянув на профессора. Вы человек науки и, естественно, судите по-своему.
ПОХИЩЕНИЕ
1
Куросима чувствовал себя как побитая собака. Пока они спускались с четвёртого этажа на первый, он не проронил ни слова. Перед профессорской находившейся рядом с пустой приёмной, он впервые обратился к Фусако.
— «Нужно проверить, иначе вообще ничего не узнаешь», — так, кажется, сказал профессор?.. Ну что ж, вы довольны?
— Разве заметно? — спросила Фусако, поворачивая к нему чуть побледневшее задумчивое лицо.
Хотя она была его противником, Куросиме показалось, что и она обманулась в своих ожиданиях, разочарована и немного раздражена.
— Я отброшен на исходные позиции! А вы снова ускользаете из моих рук и имеете возможность выиграть время. Почему же вам не быть довольной?
— Всё это не так, — отрицательно покачала головой Фусако.
Ответ был неожиданный, но Куросима пропустил его мимо ушей и быстро вошёл в раскрытые из-за духоты двери. Столики были расставлены, точно в зале заседаний, в виде буквы «П», что свидетельствовало об отсутствии вкуса у хозяев. За ближайшим столиком сидел ассистент профессора Сомия и что-то писал на большом листе бумаги.
Омуры в комнате не было.
Увидев вошедшую пару, ассистент удивлённо поднял глаза.
— Чем могу служить?..
— Простите, — предчувствуя недоброе, заговорил Куросима, — профессор сказал, чтобы мы зашли к вам… — Он ещё раз обвёл глазами комнату и убедился, что Омуры нет — Где же Омура?
— А вы разве не поднимались на четвёртый этаж? Минут десять назад…
— Что минут десять назад? — резко перебил его Куросима.
— Пришли люди из вашего лагеря. Они сказали, что должны препроводить его на четвёртый этаж, и увели с собой.
— Какие люди? Как они выглядели?
— Двое молодых людей в белых рубашках с отложными воротниками, — ответил ассистент и, поняв, наконец, что случилась серьёзная неприятность, стал растерянно оправдываться: — Понимаете, я хотел спросить профессора, как быть, но, к сожалению, в каникулярное время внутренний телефон не работает, а я тут как раз приводил в порядок полученные данные.
— Да, здорово я влип! — прикусив губу, прорычал Куросима.
Чтобы из профессорской попасть наверх, нужно было пройти мимо приёмной, затем мимо вестибюля и, повернув по коридору налево, подняться по лестнице. Через вестибюль можно было совершенно спокойно и незаметно выйти из здания во двор. Тем более в каникулярное время, когда университетским служащим до посторонних посетителей было мало дела.
— Следовательно, эти люди… — запинаясь, проговорил побледневший ассистент.
— Эти люди похитили его, — резко ответил Куросима. — Никогда не думал, чтобы это могло случиться в подобном месте!
Ассистент растерянно молчал.
— Что ж, давайте искать вместе, — бросил ему Куросима и, резко повернувшись к Фусако, сказал: — И вы тоже!
Втроём они выбежали из профессорской. Ассистент быстро зашагал по панели, тянувшейся вдоль двора, а Куросима с Фусако — по боковой дорожке через сад. Через каких-нибудь пять минут они обогнули с обеих сторон новый восьмиэтажный корпус и подошли к главным воротам.
Учащённо дыша, ассистент отрицательно качал головой: никакого, мол, следа.
— Но знаете, — начал он слова оправдываться, — они ведь сослались на вас… Сказали, что Куросима-сан поручил.
— Да, они, видно, всё продумали, — ответил Куросима. — Ничего не попишешь, я допустил оплошность.
Похитители уже опередили его почти на двадцать минут. Если они воспользовались машиной, их не догонишь. Было бы естественно прибегнуть к помощи городской полиции, но в Куросиме заговорила гордость чиновника иммиграционной охраны, у которого ещё не было ни одного серьёзного промаха, и он сразу отказался от этой мысли.
— Это наверняка те парни, что были в кафе, — сказана Фусако.
— Я тоже так думаю, — ответил Куросима. — А вы не их сообщница?
Те парни походили на служащих, но в их лицах и повадках было что-то подозрительное. Они странно поглядели на Куросиму, когда он выхватил у Фусако сумочку с пистолетом. Но тогда Куросима не придал этому особого значения, подумал — простое любопытство.
— Моя организация здесь ни при чём! — решительно ответила Фусако. — Иначе я ведь тоже скрылась бы, верно? За полчаса до вашего приезда в университет эти парни слонялись здесь по двору. Поэтому я и насторожилась, когда они зашли в кафе.
Она говорила с такой горячностью, что Куросима невольно сбавил тон.
— Если ваша организация к этому не причастна, то, кроме вас, о сегодняшнем посещении университета знали… — Куросима хотел назвать Ундзо Тангэ, но воздержался (как-никак у него рекомендации от влиятельных лиц из Особого бюро при кабинете министров) и сказал: — Намиэ Лю…
— Вот именно. Это дело рук супругов Лю!
— Откуда такая уверенность? — натянуто улыбнулся Куросима и повернувшись к застывшему в недоумении ассистенту, спросил: — Откуда здесь можно позвонить?
Они вошли в главное здание университет, и ассистент провёл его в вахтёрскую. Городская станция сразу же соединила его с лагерем.
К телефону подошёл поручик Такума. Куросима коротко рассказал о происшествии и попросил послать двух человек из лагерной охраны к китайскому ресторанчику «Весна» в Иокогаме.
— Ну и ну! — воскликнул Такума. — Дело принимает интересный оборот. Надеюсь на успех, но учти, Куросима, для обыска нужен ордер. А достаточно ли у нас оснований…
Слышимость была не очень хорошая, и Куросима уловил лишь суть.
— Нет ли там для меня каких сообщений по делу Омуры? — молящим тоном спрашивал Куросима, сжимая телефонную трубку потной рукой. — Я сделал несколько запросов.
Прошло более пяти минут, а Такума всё не брал трубку. То ли связь прервалась, то ли Итинари разозлился на Куросиму и обдумывал свои меры? Куросима уже потерял всякую надежду, как вдруг послышался голос поручика Такумы.
— Алло! Есть письмо из городской полиции Иокогамы. Ответ на запрос по поводу супругов Лю Юн-дэ.
— Да, неделю назад я сделал запрос по телефону.
— Так вот, в письме сообщается, что обоих несколько раз арестовывали по подозрению в торговле наркотиками. Но каждый раз освобождали за недостаточностью улик. Видно, отпетые жулики.
— А больше ничего?
— Погоди-ка… тут ещё одна странная штука, — отвечал Такума. — Записка от инженера нефтехимического завода Косиро Сидзуи. Он заходил в обеденный перерыв, но так как тебя не было, оставил записку.
— Так, так. И что он пишет?
— «В результате химического анализа переданного нам обломка установлено, что по своему составу, в общем, он представляет собой неочищенный морфин[14]», — Прочитал Такума.
— Неочищенный морфин?!
— Да, а что ты отдавал на анализ? Какой обломок?
— Кусок хозяйственного мыла, которое было среди вещей Омуры. За ним-то и охотились супруги Лю.
— Ага, ясно, контрабандный ввоз наркотиков! — прокричал в трубку изумлённый Такума.
— Омура тут ни при чём. Он ничего не знал.
— Ну, а «мыло» это ещё не попало в их руки?
— Возможно, один из трёх кусков.
— Ладно, — ответил Такума. — Наша задача — в первую очередь вернуть Омуру в лагерь! Начальник отделения тоже так считает. Вся ответственность возлагается на тебя.
— Ясно. А вот кто такой Омура, до сих пор неизвестно. Но он ничего не знал…
Куросима повесил трубку. Мысль о ни в чём не повинном Омуре мучила его.
Кликнув дожидавшуюся в вестибюле Фусако, он буквально потащил её за собой из университета. Ассистент провожал их. За воротами Куросима сразу же поймал такси.
2
Машина быстро помчалась. Куросима закурил и, сделав глубокую затяжку, сказал:
— Итак, ваша организация — это шайка торговцев наркотиками?
— Вы глубоко ошибаетесь, — очень вежливо, но с оттенком некоторого превосходства ответила Фусако и неожиданно, как бы одним взмахом разрубая запутанный узел, сказала: — Я инспектор полиции по борьбе с торговлей наркотиками.
— Что?! — не веря своим ушам, воскликнул Куросима и растерянно уставился на Фусако.
Она открыла сумочку и из внутреннего кармашка достала удостоверение личности. Куросима схватил его и прочитал: «Кантоское[15] управление инспекции по борьбе с торговлей наркотиками. Инспектор Фусако Имафудзи».
Теперь ясно, откуда ей известны приёмы самозащиты, которые она применила, когда Омура вдруг схватил её в объятия. Ничего странного в том, что она носит с собой пистолет. Теперь всё понятно.
Ничего удивительного, что в момент, когда у неё не было другого выхода, она откровенно призналась. Они принадлежали к одному ведомству — юстиции, но работали в разных департаментах, а чиновники разных департаментов вполне могут конфликтовать, конкурировать, поддразнивать друг друга, а порой даже мешать один другому. Это в порядке вещей.
Куросима настолько растерялся, что не знал, сердиться ему или смеяться.
— А вам не кажется, что вы немножко переиграли? — спросил он наконец. — Подобный сепаратизм — вещь рискованная.
— Простите, но как раз перед тем, как позвонить от вашего имени Тангэ и Лю, начальник нашего управления сообщил обо мне начальнику вашего лагеря, и они обо всём договорились. — Машина круто свернула и Фусако чуть пригнулась, стараясь удержаться. — Мы получили информацию, — продолжала она, — что в связи с гражданской войной в Лаосе тайная пересылка наркотиков через Бангкок временно прекращается и устанавливается новый канал. Поэтому, как только в газете появилась заметка об Омуре, мы обратили на неё внимание, но ничего не знали о том, какие шаги предпримут местные контрабандисты. Поэтому до поры до времени мы решили действовать втайне от сотрудников лагеря и получили на это разрешение.
— Значит, вам известно, что хозяйственное мыло Омуры — это неочищенный морфин?
— Позавчера, когда вы мне его показывали, я унесла крошки в носовом платке! Если кусок, который я умышленно уронила на пол, был половиной бруска, то в целом куске, вероятно, содержится не менее трёхсот граммов морфина. В отличие от очищенного, белого героина этот наркотик называют красным сортом…Они прессуют порошок в бруски и выдавливают на них три девятки — фабричный знак мыла, изготовляемого в Таиланде. Если у Омуры было три таких бруска, то, считая по три тысячи иен за грамм, это составит сумму в два миллиона семьсот тысяч иен… К тому же провоз был, очевидно, пробным. Если здешняя контрабандистская организация имеет оборудование для очистки и даст телеграмму, что всё в порядке, наверное, наркотики начнут посылать большими партиями.
— Я убеждён, что Омура подставное лицо, его использовали без его ведома, — сказал Куросима. Ему казалось маловероятным, чтобы Омура, у которого при себе оказалось всего сорок бат и который с риском для жизни проделал далёкий путь в раскалённом трюме парохода, спасаясь от убийственной жары солью, мог сам оказаться контрабандистом. Да и весь облик его и поведение как-то с этим не вязались.
— А я считаю, что он их ценнейший сотрудник, — возразила Фусако.
— Значит, вы бросаете мне вызов?
— Отнюдь. Я вовсе не борюсь за честь мундира, но всё-таки… — сказала Фусако и запнулась.
Такси уже проехало мост Яцуяма через реку Синагава и катило но шоссе Кэйхин. Были вечерние часы «пик», дорогу запрудили машины.
На перекрёстке шофёр резко затормозил, и Куросима вдруг почувствовал сквозь тонкую плиссированную юбку Фусако теплоту её тела. Сладостное ощущение пробежало по его ногам и прихлынуло к сердцу.
Вечерело, и тени на дороге, идущей под уклон, становились длинней.
— …Но всё-таки, — чуть не сквозь слёзы снова заговорила Фусако, — я боюсь, как бы не рухнул весь мой план. Вы возили Омуру к психиатру и антропологу и этим спугнули супругов Лю. Они испугались, что вы разоблачите Омуру, и похитили его. Если их не поймать с поличным, они сумеют отвертеться, и все мои усилия пропадут зря: канал контрабанды останется невыясненным.
Было около семи вечера, когда машина подъехала к Китайской улице в квартале Ямасита. Закат ещё только догорал, но улицу уже окутало вечерней дымкой и кое-где зажглись неоновые вывески. Куросима и Фусако вышли из машины в самом начале улицы и дальше пошли пешком. У обоих было такое чувство, будто в машине они немного опьянели, душный вечер усиливал это ощущение, и они шли рядом, то почти касаясь друг друга, то отстраняясь.
Когда они поравнялись с соседней китайской харчевней, наискосок от кафе «Весна», к Куросиме с видом постороннего подошёл переодетый в штатское надзиратель Саданага и попросил прикурить.
— Странное дело, — сказал он, — у них висит табличке, что кафе закрыто.
— Да… и фонарь не горит, — поглядывая на противоположную сторону улицы, проговорил Куросима и спросил: — А где напарник?
— Акиока-кун ходит за углом. Мы с ним наблюдали с двух сторон, так что если сюда приведут или привезут Омуру, мы наверняка увидим.
— А муж и жена Лю дома?
— Наверное… Это такой лысоватый, толстый, в белом полотняном костюме? Минут тридцать назад вернулся домой, очень спешил. А из-за двери высунулась средних лет женщина, видимо, его жена.
— Что ж, давай постучимся?
Не самый удачный выход, но ничего другого не остаётся. Если Омуру и не привезли сюда, то, вероятнее всего, держат где-нибудь неподалёку отсюда. Медлить — только дать возможность Лю спрятать концы в воду.