2
В это время в приёмную постучались. Куросима открыл дверь и увидел перед собой Фусако.
— Ой, я, кажется, помешала, — и она смущённо взмахнула рукой.
Секунду поколебавшись, Куросима представил её Тангэ. Он решил, что сейчас, пожалуй, самый удобный момент устроить им очную ставку.
— Хо-хо! Следовательно, вы думаете, что этот человек — рядовой солдат из наших экспедиционных войск в Бирме? — Тангэ снисходительно посмотрел на Фусако, всем своим видом говоря, что отнюдь не намерен с ней согласиться.
— Вы, значит, не бывший командир моего брата? — довольно спокойно ответила вопросом на вопрос Фусако, с некоторым любопытством поглядывая на мундир Тангэ. Фусако, предположив, что бывший командир её брата явился для его опознания, должна бы сначала испытать чувство радостного волнения, а потом глубокого разочарования. Но лицо её не выражало ничего подобного.
— Брата? — переспросил Тангэ. — Да он ни капли на вас не похож!
— Брат и сестра не всегда похожи друг на друга, — спокойно возразила Фусако.
— Да ведь и вы, господин Тангэ, — поддержал её Куросима, — рассматривая вчера Омуру во время прогулки, заявили, что он не похож на подпоручика Угаи.
— Да, но ведь я ещё вчера разъяснил, что он был сразу же послан на выполнение задания и я его не успел как следует рассмотреть. К тому же выпускники школы Накано мастерски владеют искусством перевоплощения.
— Это я усвоил и против этого не спорю, — ответил Куросима. — А что вы скажете о результатах сегодняшней встречи?
— Я убедился в своей правоте, — ответил Тангэ.
Куросима был ошеломлён. Фукуо Омура совершенно ясно по-китайски ответил Тангэ, что он ничего не понимает. Бывший майор прочитал ему целую лекцию по военной истории, требовал от него рапорта, а всё так и кончилось «сольным» выступлением этого господина.
— О, значит, вы собираетесь передать его семье?! — воскликнула Фусако.
— Да нет, какой там семье! Он навсегда вычеркнут из посемейного списка. Никаких сведений о том, из какой он провинции, префектуры, уезда и так далее нигде нет. Никто не знает, откуда он родом и из какой семьи. Даже бюро по делам демобилизации такими данными не располагает. Это можно узнать только от него. А он пока ещё в таком состоянии, что даже мне не доверяет.
— Следовательно, вы будете приходить, пока вам не удастся всё у него выяснить? — спросил Куросима.
— Да уж придётся, — усмехнулся Тангэ. — Простите, но не могу же я довериться вам. Вы ведь ничего не в состоянии из него выжать.
— А всё-таки кое-что сумели, — раздражённо сказал Куросима. — Вчера вечером, например, Омура заговорил со мной по-японски.
— Заговорил по-японски?! — одновременно воскликнули Тангэ и Фусако Омура.
— Да, — невозмутимо ответил Куросима. — Правда, он произнёс всего две фразы: «Виднеется жар» и «Пожалуйста, оставьте меня одного».
— «Виднеется жар»? Да ну?..
Бывший майор разведки, шевеля толстыми губами, несколько раз шёпотом повторил это странное слово «жар». Фусако, широко раскрыв глаза, с каким-то беспокойством следила за ним. На губах майора заиграла хитрая усмешка.
— Вам известно значение этого загадочного слова? — нетерпеливо спросила Фусако.
— Хм! Пожалуй, известно. — Вид у Тангэ стал ещё самоувереннее. — Но к вам это не имеет никакого отношения. Подпоручик Угаи и какой-то удравший в Таи солдат из остатков разбитых войск, отступавших из Бирмы, совершенно разные люди.
— Удравший солдат! Из остатков разбитых войск! Откуда такое пренебрежение? — Щёки Фусако покраснели от негодования.
— Ведь верно я говорю, подпоручик? — не обращая на неё внимания, засмеялся Тангэ и повернулся к Фукуо Омуре, одиноко стоявшему в углу.
Вместо ответа Омура поочерёдно взглянул на обоих мужчин и женщину. Это был не только взгляд затравленного подопытного животного, но и взгляд беспристрастного судьи, желающего разрешить трудный конфликт. Тишина в маленькой приёмной стала зловещей.
— Ну, ладно, ладно, — щёлкнув языком, проговорил Тангэ, чтобы нарушите тишину. — Я понимаю твоё состояние… Ну что ж. Я вас покидаю. Мне ещё нужно засвидетельствовать почтение господину Итинари. Я пошёл, Господа!
— Постойте, подождите минутку! — вскочила с места Фусако.
Самоуверенность Тангэ, решившего, что Омура уже полностью в его руках, по-видимому, возмутила её и привела в замешательство.
Но Тангэ даже не обернулся. Пока она нагибалась за уроненной впопыхах сумочкой, он скрылся за дверью.
Охранники, которые собрались за стеклянной дверью и глазели на диковинный мундир, в испуге расступились.
Опередив Фусако, Куросима поднял упавшую сумочку и, подержав её в руках, сказал:
— Что-то тяжеловата для дамской сумки…
— Возможно, — резко ответила Фусако, выхватывая её у него из рук.
«По-видимому, ещё не успокоилась, — подумал Куросима. — Волнение, пожалуй, естественное, но, с другой стороны, не слишком ли? А сумка и в самом деле тяжеловата. Что в ней может быть? Смутное подозрение шевельнулось в его душе.
— Вы захватили с собой семейные фотографии или какие-нибудь другие вещи, которые бы напомнили ему прошлое?.. Хорошо бы.
— Нет. К сожалению, всё сгорело в войну во время пожара… Я хочу сегодня ещё раз поговорить с ним наедине. Вы разрешите?
— Вы меня удивляете. Ведь может повториться вчерашняя история. Я не могу взять на себя такую ответственность.
Куросима разозлился. Вдруг Омура, как похотливая обезьяна, снова схватит эту милую девушку в тонком шёлковом платье и начнёт тискать её нежное тело длинными, как у гориллы, ручищами?! Мысль о том, что он может опять стать свидетелем такой сцены, была для него нестерпима.
— Да, и всё-таки… — Закусив верхнюю губу белоснежными зубами, Фусако замолчала. По напряжённому выражению её лица Куросима понял, что решение её непреклонно.
— Мне понята ваша тревога, — сказал он уже более мягким тоном — Этот Тангэ слишком уж напорист. Не имея явных доказательств, он заведомо считает этого человека своим бывшим подчинённым, подпоручиком Угаи. Впрочем, возможно, доказательства у него есть. На Омуру претендует и ещё одна особа — хозяйка китайского ресторанчика «Весна» в Иокогаме. Хочет взять его на своё попечение. Откровенно говоря, лагерная администрация и не ожидала, что будет такой отклик.
— Разрешите мне разговор с ним, — повторила свою просьбу Фусако, устремляя взгляд на Омуру. Внимание её явно привлекали кровоподтёки, похожие теперь на полоски старой резины.
Чтобы избежать расспросов, Куросима поспешил дать согласие. Оставив их наедине, он вышел в коридор и попросил охранника понаблюдать за приёмной.
3
В глубине коридора, чуть подальше комнат охраны, находился кабинет начальника. Дальше, за поворотом, следовали кабинет медосмотра и стационар. Затем начиналось уже помещение первого корпуса, и здесь, возле запасного выхода, была кладовая. Место это считалось тихим и укромным, поскольку для сообщения между управлением лагеря и первым корпусом пользовались другим ходом: из главного вестибюля поворачивали налево, проходили мимо столовой и попадали в коридор первого корпуса.
Вытащив из кармана ключ, Куросима открыл висячий замок и вошёл в кладовую. В нос ударил запах плесени и застоявшегося воздуха, и тело мгновенно окутала липкая духота.
Куросима повернул выключатель и увидел по одну сторону стеллажи, заваленные запасными тюфяками, обмундированием и другим казённым имуществом. На противоположной стороне на полках в строгом порядке были разложены принятые на хранение мешки с личными вещами заключённых. Отыскав среди них мешок с биркой, на которой значилась фамилия Омуры, Куросима снял его с полки. Он решил ещё раз просмотреть содержимое. Развязывая мешок и вытирая пот со лба, Куросима улыбался. Улыбка была беспомощная.
Обе женщины и мужчина, приходившие на свидание к Омуре, интересовались его имуществом. Куросима даже пообещал показать эти вещи Фусако. Но здесь не было ни одного предмета, который служил хотя бы намёком на то, что Фукуо Омура японец. Не обязательно было срочно пересматривать вещи Омуры и для того, чтобы избавить начальника отделения Итинари от домогательств назойливого Тангэ.
Тем не менее Куросима стал вытаскивать вещи из мешка. И чего, тут хранить! Всё такая дребедень, просто курам на смех.
Вылинявшая, жёлтая котомка нищенствующего буддийского монаха. Скомканное полотенце. Зубная щётка — такая грубая, что ею в пору только обувь чистить; сплошь покрытые червоточинами палочки для еды из кости какого-то неизвестного животного — имитация под слоновую. Слипшаяся соль в маленьком мешочке и сухие, твёрдые как камень три тёмно-красных куска хозяйственного мыла.
«Единственный предмет, который хоть чего-то да стоит», — пробормотал Куросима, извлекая последнюю вещь — молитвенник на санскрите. В нём, по крайней мере для владельца, возможно, заключён какой-то смысл, а при известных обстоятельствах он может и представлять ценность. Но этот старый, потрёпанный, захватанный молитвенник, написанный вдобавок мало кому известной санскритской вязью, тоже, пожалуй, не ахти какое сокровище. Когда Омура поступил в лагерь, молитвенник этот дали на экспертизу управляющему делами Катасэ, который до войны служил в японском консульстве в Калькутте и разбирался в санскрите. По заключению Катасэ это обычный для тамошних мест грошовый молитвенник, и в нём нет ничего подозрительного.
Фукуо Омура ничего не захотел брать, с собой в камеру, и согласно существующим правилам всё вместе с котомкой отнесли на хранение. Собственно говоря, здесь не было ни одного предмета, который заслуживал бы проверки. Деньги Омуры в сумме сорока таиландских бат, то есть самое большее семьсот иен, лежали в несгораемом шкафу у начальника отделения Итинари. Полотенце и зубная щётка Омуры были куда хуже тех, что выдавались здесь, в лагере.
Куросима решил, что нет смысла специально показывать эти вещи Фусако. Ни одна из них никак не характеризовала этого человека без подданства. Куросима испытывал странное чувство: безнадёжность и в то же время удивительное спокойствие. «Ещё немного, и я, глядишь, влюблюсь в неё», — подумал холостой двадцативосьмилетний сержант. И тут же ему вспомнился смешок Итинари: «Эх вы, послевоенные девственники! Ничего-то вы в жизни ещё не видели!»
Итинари, разумеется, ничего не знал о его старом, теперь уже ликвидированном грешке, который он хранил в строгой тайне, — любовной связи с содержавшейся в лагере кореянкой, женой одного голландца. Поэтому он всё ещё считал Куросиму пай-мальчиком. Кроме того, Куросима слыл образцовым сотрудником. Он и сам не знал, преследовал ли он какую-то цель, внушая начальнику подобное мнение о себе. Конечно, заботясь о том, чтобы всё шло у него гладко, он чего-то добивался. Но им руководило не только одно-единственное желание — во что было ни стало продвинуться по службе, как это было у Соратани.
Куросима начал поспешно укладывать жалкие пожитки Омуры обратно в мешок. Он жалел, что зря потратил время. Когда он взял в руки лежавшее стопкой мыло, один кусок вдруг соскользнул, упал на пол и разлетелся на две половинки.
«Странно!» — подумал Куросима, поднимая мыло с пола. Обе половины были с трещиной, но распался кусок по линии разреза, ровной и гладкой, сделанной, по-видимому, острым ножом. Присмотревшись внимательнее, Куросима увидел, что на мыле была выдавлена, вероятно, на заводе цифра. «999». Линия разреза приходилась точно посредине девяток.
У Куросимы тотчас мелькнуло подозрение. Кто-то, очевидно, заходил на склад и разрезал мыло. Но для чего? Подозрение росло. В сравнении с остальным барахлом Омуры мыло — это просто предмет роскоши, и оно с самого начала должно было привлечь внимание. Кто мог поручиться, что это не тайный пароль? Ведь он ни разу им не умывался, не стирал им и хранил как драгоценность. Не странно ли для человека, у которого всего сорок бат и который прибыл из глухой провинции в Бангкок, чтобы зайцем пробраться на пароход?
А может быть, он прятал в нём какой-нибудь небольшой, но дорогой предмет, скажем, драгоценный камень? Обыкновенное хозяйственное мыло самое подходящее место для этой цели… Допустим, во время изготовления мыла это трудно было сделать, но ведь ничего не стоило потом сделать дырку, вложить камень и тщательно заделать. Пока мыло ещё мягкое, это не составляет никакого труда. За время длительного путешествия по южным морям мыло высохло и затвердело, как камень, так что не было риска, что кто-нибудь заметит изъян.
Но почему же Омура не проявлял никакого интереса к своему имуществу? Или это наигранное безразличие?
Нет, вряд ли там драгоценный камень. Но для людей, которые интересовались имуществом Омуры, возможно, это важней бриллианта. Для людей, которые интересовались… Куросима сразу представил себе обеих женщин и мужчину.
Что касается Намиэ Лю, то ясно, что для неё, женщины с практическим умом, самое важное в человеке — его имущество.
Фусако Омура, конечно, просто хотела найти какие-то вещи, подтверждающие, что это пропавший без вести брат.
А чего добивался Ундзо Тангэ? Получить вещественное доказательство, что это его бывший подчинённый?
Но есть ещё один человек. Кроме этих троих. Он жаждет получить доказательство, что Омура китайский коммунистический шпион. Это надзиратель Соратани.
Куросима сердито взглянул на разрезанный кусок мыла. Вряд ли кто-нибудь мог это сделать, кроме Соратани. Те трое никак не могли проникнуть на склад. А он мог сюда попасть без труда.
Ключи от висячего замка были у Куросимы и у секретаря управления делами Канагаи. Во-первых, Соратани мог вчера ночью, пока Куросима спал, вытащить у него ключ из кармана кителя, лежавшего возле подушки. Проникнуть затем в кладовую через запасный выход первого корпуса было нетрудно. Если бы кто-нибудь из караульных застал его там, он всегда мог сказать, что кто-то из заключённых во время его дежурства попросил срочно достать ту или иную необходимую вещь. «Любезность в отношении иностранцев» была первой заповедью для всех сотрудников лагеря. Впрочем, поздней ночью его там никто и не мог застать. Во-вторых, Соратани мог преспокойно взять ключ и у секретаря управления делами Канагаи. У того ключ всегда валялся на столе. Кладовая не оружейный склад, ничего особенно ценного там не хранится. Когда кто-либо из сотрудников просил ключ, ссылаясь на необходимость взять или обменять какую-нибудь вещь из инвентаря, слабохарактерный Канагаи никогда не отказывал в просьбе. Таким образом, у Соратани была полная возможность попасть на склад и днём. Судя по всему, из всего барахла Омуры внимание Соратани привлекло только мыло. Это свидетельствовало о его проницательности. Осмотрев все три куска, он в одном из них обнаружил подозрительную трещину и в этом месте сделал разрез. Он, видимо, полагал, что найдёт ямку, в которой спрятана записка или что-нибудь в этом роде. Но ничего не нашёл. Остальные куски подозрения не вызывали, и он прекратил свой «частный сыск».
Куросима вскочил и стал осматривать стеллажи с казённым имуществом. В картонной коробке он обнаружил штук пять или шесть ножей. Он тщательно осмотрел каждый. Следов мыла ни на одном не было. Впрочем, Соратани мог обтереть нож носовым платком. Держа нож в руках, движимый непонятным ему самому побуждением, Куросима присел на корточки. Перед Ним лежали два целых, нетронутых куска мыла. Лишь на одном была чуть заметная трещинка. Куросима воткнул остриё ножа в этот кусок.
Мыло оказалось на редкость твёрдым. Нож отскочил от фабричной марки «999». Не мыло, а брусок цемента! Куросима обливался потом. Прошло минут семь, а он едва добрался до середины. Соратани, по-видимому, исследовал только один кусок, просто потому, что у него не хватало времени. Работа оказалась слишком трудоёмкой, и он испугался, что его кто-нибудь застанет за этим занятием. Куросима удвоил усилия. Десять минут ушло у него на то, чтобы распилить проклятый кусок засохшего мыла пополам. Но и в этом куске ничего не оказалось. Со вторым куском он провозился пять минут. Результат был тот же.
«Ни чёрта», — безнадёжно махнул рукой обессилевший Куросима и криво усмехнулся. Дурацкая фантазия! Зря только потратил столько сил, в пену его смыль, и то наверняка ничего не найдёшь.