В подвале главного здания имелся секретный ход. Через него офицеры во главе с майором Н., начальником Убукаты, вышли к зданию внутренней тюрьмы.
Двухэтажная тюрьма стояла посреди внутреннего дворика, который образовали прямоугольные корпуса главного здания. Снаружи этот двор нельзя было заметить. Через секретный ход сюда и препровождались заключённые.
В северной Маньчжурии стояла тогда глубокая зима. В помещении тюрьмы было ужасно холодно.
Тюремное здание имело два крыла; группа военных врачей в белых халатах вошла в подъезд правого крыла. От дверей вёл коридор метра полтора шириной. У входа находилось караульное помещение. По всей длине коридора тянулись полутёмные, с железными решётками одиночные камеры. Через глазок можно было увидеть сидевших в них людей. В камерах сидели китайцы и русские. Были среди них и женщины.
Сначала врачи направились в тюремную лабораторию, находившуюся в конце коридора.
Здесь на длинной скамье в ряд сидели пятеро мужчин, по виду крестьяне. Закованные в кандалы руки они держали на коленях.
У двоих совершенно не было пальцев на руках, а кисти были похожи на обгоревшие обрубки. Ещё у двоих последние суставы пальцев словно обгрызли крысы. У пятого руки были целы, но зато обнажённые ноги были изъедены язвами до костей.
— Опыты по обмораживанию, — пояснил майор Н.
Эти опыты производились следующим образом. Ночью в двадцатиградусный мороз заключённого выводили во двор, подставляли голые руки под вентилятор и при этом время от времени постукивали по ним палочкой, пока звук не становился похожим на удары по дереву.
Или, например, заставляли заключённых окунуть руки в бочку с водой и с мокрыми руками несколько часов держали на морозе. Или в студёные ночи вынуждали подолгу стоять босиком на снегу.
Затем заключённого вводили в помещение. Здесь ему приказывали погрузить руки или нога в тёплую воду, которую постепенно подогревали. Таким образом изучались способы отогревания обмороженных конечностей.
Из лаборатории врачи направились к камерам. Остановившись против одной из них, майор Н. сказал:
— Посмотрите повнимательнее.
На полу сидел худой как скелет человек. Ему можно было дать лет тридцать пять. Драная синяя рубаха была раскрыта на груди, и на коже виднелось несколько багровых язв диаметром сантиметров до пяти.
Надзиратель вошёл в камеру и что-то приказал заключённому. Человек поднялся, сделал несколько шагов и рухнул, как подрубленное дерево.
— Ноги подкашиваются — это один из признаков чумы, — прошептал Убуката своему приятелю.
Из анатомического театра, мимо которого они проходили, нёсся отвратительный трупный запах. Трупы сжигали в специальных печах, дым которых чёрным облаком валил из высоких труб. Тэрада слышал, что тут не один врач сошёл с ума.
Больше Тэрада ни разу не был в этой тюрьме. Но вскоре он снова встретился с Убукатой. Произошло это на полигоне близ станции Аньда. Кругом тянулась голая бескрайняя равнина. Лишь где-то вдали торчали засохшие ивы, похожие на перевёрнутые бамбуковые метёлки.
Полигон этот предназначался для испытания «в боевых условиях» результатов исследований и опытов, проводившихся в лабораториях отряда. Он находился в ведении 2-го отдела, но на испытании присутствовали офицеры 1-го и 4-го отделов.
Из сводок, поступавших с полигона, Тэрада знал, что там производились испытания фарфоровых бактериологических бомб системы Исии, которые сбрасывались с самолётов. Происходило это так.
На полигоне поднимались флаги и зажигались дымовые шашки, с базы отряда прилетал специальный самолёт. Покружив над полигоном, сбрасывал штук двадцать бомб. Бомбы взрывались на расстоянии 100–200 метров от земли, и из них тучками вылетали чумные блохи.
После этого оставалось только ждать, когда блохи доберутся до находившихся на полигоне заключённых, которых через несколько часов подвергали дезинфекционной обработке (чтобы они не занесли с собой блох) и на самолёте отравляли на базу, где наблюдали за результатами испытаний.
Первое испытание прошло неудачно. Причиной этого было то, что испытания производились в разгар лета, когда блохи недостаточно активны.
Тэрада присутствовал во время новых испытаний.
Десять «брёвен» привязали к столбам, вкопанным в землю с промежутками 5 метров. День был холодный, морозный. Заключённые, посинев от холода, дрожали всем телом.
Против каждого из них на расстоянии 10 метров установили баллоны, в которых содержалась культура чумы. К каждому баллону были подведены электровзрыватели.
Когда офицер в белом халате нажал на кнопку взрывного устройства, раздался звук лопающегося стекла. Баллоны разлетелись вдребезги. Бактериальная жидкость вырвалась из них густым паром и стала рассеиваться вокруг. Кто-то испуганно вскрикнул, но остальные, стиснув зубы, злобно смотрели на своих мучителей в белых халатах.
Это был опыт заражения через дыхательные пути, заражения чумной пневмонией, которая заканчивается гибелью больного через 2–3 суток.
— Чепуха, вряд ли что-нибудь из этого получится, — прошептал Тэрада на ухо Убукате.
Действительно, и этот опыт оказался неудачным. Но ещё до того, как он узнал о результатах опыта, Тэрада был переведён в 3-й отдел.
Причины перевода он не знал. Возможно, дело было в том, что он не добился успехов в 4-м отделе. Однако позднее, когда он был интернирован, это обстоятельство оказалось для него спасительным. Дело в том, что в ведении 3-го отдела находились лишь две службы: госпиталь, который обслуживал личный состав отряда, и Служба противоэпидемической защиты профилактики водоснабжения, расквартированная в Харбине. Что касается этой службы, то она существовала в первую очередь как официальное прикрытие секретных целей 731-го отряда.
После перехода в 3-й отдел Тэрада переехал в Харбин: к этому времени он уже получил звание поручика медико-санитарной службы. В соответствии с официальной задачей харбинского филиала он вёл работу по противоэпидемической защите и профилактике водоснабжения всех гарнизонов Квантунской армии. С Убукатой он больше не встречался до самого конца войны. Судя по всему, тот довольно часто наведывался в Харбин по служебным делам, но с Тэрадой они не виделись. До Тэрады доходили слухи, что Убуката слывёт в 1-м отделе одним из наиболее серьёзных и опытных военных врачей. Когда Убуката снова появился перед своим другом, он уже был в роли офицера, укрывающегося от плена, с ним была будущая мать Эммы. Тэрада загорелся желанием во что бы то ни стало спасти их. Основная база 731-го отряда была уничтожена, с прошлым было покончено. Тэрада считал своим долгом помочь Убукате скрыться. Возможно, он думал тогда не только об Убукате, он хотел, чтобы и его собственное прошлое было навсегда вычеркнуто из людской памяти. И побуждал его к этому, возможно не только страх перед победителями, но и страх перед самим собой, перед собственной совестью. Однако Тэрада до сих пор не мог бы ответить на вопрос, правильно ли он тогда поступил.
Попав в плен к русским, он должен был выступать свидетелем на судебном процессе в Хабаровске. Но его так почему-то и не вызвали в суд. Он работал врачом в лагере для японских военнопленных, пока наконец ему однажды не разрешили вернуться на родину.
Вернулся он совсем иным человеком, он уже был не тем молодым медиком, который увлекался поэзией. Дня него начались серые будни рядового сотрудника частной фармацевтической фирмы…
Словно очнувшись от сна, Тэрада бросил пипетку на стол, и вдруг губы, помимо его воли, зашептали стихи Хагивары, которые он когда-то часто повторял в лагере:
…остывшее сердце молчит.
Пусто на сердце, в нём отзвука нет…
«Странно, — подумал он с удивлением, — стихи эти отвечают сейчас моему настроению, пожалуй, даже больше, чем тогда, в лагере…»
ПРЕДСКАЗАТЕЛЬ ГИБЕЛИ
1
Наступило четвёртое утро пребывания в карантине. У Эммы по-прежнему держалась высокая температура. Кохияма, который поочерёдно с Сатико всю ночь дежурил у постели больной, устал и прилёг на диване. Но Сатико казалась двужильной. Бессонная ночь не оставила ни малейшего следа на её лице, и от её стройного, гибкого тела манекенщицы, как всегда, веяло свежестью и бодростью.
Вот она вбежала в гостиную, чтобы набрать льда из холодильника, и тут же подскочила к дивану, где дремал Кохияма.
— Какое у вас милое лицо, когда вы спите? — прощебетала она. — Прелесть просто!
С трудом продирая глаза, Кохияма вспомнил свою прежнюю возлюбленную, она тоже часто это говорила. «Всем женщинам почему-то нравятся лица спящих мужчин, — ворчливо отвечал он, бывало, своей любовнице. — Просто сказывается, видимо, материнский инстинкт».
— Вы не ошиблись адресом со своим комплиментом? — ответил он Сатико.
— Фу, противный! — сделав гримасу, сказала девушка. — Я ведь от души!
— Но вы, по-моему, говорили, что вам больше по душе умные мужчины, вам нравятся учёные. Вот Катасэ, например, окончил медицинский факультет, и вообще малый талантливый!
— Ну нет, я не люблю ветреников, — чуть скривив накрашенные губки, ответила Сатико, но чувствовалось, что говорит она это не совсем искренне.
— Эмме, кажется, лучше стало?
— По-моему, да, — ответила Сатико. — Она даже уснула. — И, смеясь одними глазами, добавила: — Я понимаю, почему вы хотите навязать мне Катасэ. Вам нужно его отвлечь…
«А тонкая ты штучка!..» — подумал Кохияма. За сутки, что Сатико провела под крышей этого дома, обстановка в изоляторе как-то сразу разрядилась. А это сейчас было так важно!
Уже совсем рассвело. В холодном воздухе раздавались тревожные птичьи голоса, где-то позади парка звенели первые трамваи, переполненные людьми, спешащими на работу.
Наступило время, когда все берутся за дело. В эти утренние часы у всякого человека, в каком бы тяжёлом положении он ни был, всегда появляется какая-то надежда. Но здесь, в изоляторе, единственными живыми существами, которые «строили планы на будущее», были, кажется, одни чумные микробы.
Кохияма смотрел на старенькую икону пресвятой девы, висевшую в гостиной на стене. Он вспомнил, как перед этой иконой Эмма однажды в отчаянии воскликнула: «Как же так! А ещё говорят, что, когда дьявол начинает делать своё дело, берётся за дело и бог!..»
Кохияма считал, что пока нет оснований говорить о «победе дьявола». Он не забывал, что и самой своей встречей с Эммой он обязан «козням дьявола».
В гостиную вошёл Катасэ. С тех пор как Кохияма с позором выставил этого молодца из комнаты Эммы, он стал кроток как ягнёнок. Всякий раз, когда они встречались, Катасэ подобострастно улыбался и воровато-заискивающе заглядывал в глаза.
Так было и сейчас.
— Кохияма-сан, а у меня есть для вас кое-что новенькое, — обратился к нему Катасэ.
— Что именно?
— Небольшое исследование по вопросу, который, кажется, вас очень интересует. — Катасэ протянул ему раскрытый журнал и ткнул пальцем в оглавление. Там значилась статья бактериолога Х.В.: «Некоторые соображения по вопросу о наследственности у устойчивых микробов». — Интересный материал, — с апломбом заявил Катасэ. — Написано так, что любой дилетант разберётся, хотя речь здесь идёт о новейшей научной проблематике. — Затем, понизив голос, он добавил: — Только, пожалуйста, этому типу на втором этаже — ни слова. Если он узнает, что я посвящаю вас в такие вещи, беды не оберёшься!
— Хорошо, — сухо ответил Кохияма, делая вид, что его не так уж интересует статья. В своё время он просил Катасэ познакомить его подробнее с проблемой наследственной передачи свойств устойчивости у микроорганизмов, но тот отказался, сославшись на свою неосведомлённость. Откуда вдруг сейчас эта готовность услужить? Нет, здесь определённо скрывается какой-то подвох! Наверняка он что-то затевает, чтобы отплатить за инцидент в комнате Эммы. И вероятно, у него есть и ещё какая-то цель. Впрочем, плевать! Кохияме надоело листать старые медицинские книги, так или иначе он был рад, что ему удалось получить в руки свежий материал, касающийся интересовавшей его проблемы.
Он пробежал глазами статью — в тексте то и дело встречались термины на немецком и английском. Кохияма привык уже к таким текстам и разбирался в них не хуже студента-медика. После бессонной ночи глаза у него покраснели. И всё-таки он решил сейчас же прочесть статью. Однако не успел он пробежать глазами несколько строчек, как в гостиную вошёл Муракоси. Лицо у него было бледное и необычно напряжённое.
— Тэрада-сан на втором этаже? — Он обратился почему-то к Кохияме и, получив утвердительный ответ, направился на второй этаж. Катасэ пошёл за ним.
— Что это они так нахохлились? — спросила Сатико, недоуменно пожав плечами.
Со второго этажа донеслись возбуждённые голоса. Там явно начался какой-то спор. Тэрада вдруг перешёл на крик. Очевидно, Муракоси его рассердил. Перепалка, как видно, достигла кульминации. Ведь можно быть учёным и не быть джентльменом. Поведение Катасэ — красноречивое тому доказательство. Тем более что дело происходило в доме, над которым нависла грозная тень смерти и где многое могло считаться не столь уж великим грехом.
Кохияма взбежал наверх. При её появлении мужчины притихли.
Тэрада, не спавший, видно, всю ночь, казался совершенно изнурённым.
— Это приказ директора! — сказал Катасэ.
— Я вижу, вы так ничего и не поняли, — отвечал Тэрада. — Ваш директор сам просил меня, как друга покойного, позаботиться обо всём. Кроме того, я официально назначен начальником исследовательского отдела фармацевтической фирмы Гоко.
— Но ведь ответственным за подведение итогов исследований покойного официально назначен я! — возразил Муракоси.
— «Официально» может означать и «формально»! Разве вам эта работа под силу?!
— Да он просто хочет присвоить себе труды покойного друга!
— Ваш директор подобных подозрений не питает. Позавчера вечером он звонил мне и просил лишь поскорее закончить работу.
Кохияме вспомнился телефонный разговор, свидетелем которого он был позавчера, когда тайком пробрался в кабинет Убукаты. «К сожалению, пока ещё нет, — сказал тогда Тэрада. — Пусть подождут!»
— Да, но дело больше не терпит, — вмешался Катасэ.
— Что значит не терпит?
— А то, что не сегодня-завтра они, возможно, сами придут за материалом. Сегодня утром мне об этом сообщили по телефону.
— Сами? — переспросил Тэрада.
— Да. Будет скандал, и вся ответственность ляжет на вас. — Катасэ обернулся к Кохияме, как бы желая заручиться его поддержкой.
По-видимому, в расчёте на эту поддержку он и принёс ему тайком медицинский журнал. Он надеялся, что в случае скандала у Тэрады не окажется союзников и он останется в одиночестве. Он знал, что Кохияма настаивал на том, чтобы Тэрада открыто объявил о содержании работ Убукаты, и, получив отказ, стал относиться к нему с неприязнью. Это давало Катасэ основание надеяться, что Кохияма примет их сторону, когда они свалят всю ответственность на Тэраду.
— Ну и пусть приходят! — закричал Тэрада. — Придут и уйдут ни с чем.
— Вот как! — передёрнул плечами Муракоси. — Мы ведь все будем поставлены в дурацкое положение! Это крайняя безответственность.
— Безответственность? А что знает об ответственности такая бездарность, как вы!
— Бездарность? Возьмите назад свои слова, Тэрада-сан! Вы отдаёте себе отчёт в том, что говорите?
— Отдаю. И готов сто раз повторить: вы бездарь и, пока вы занимаетесь риккетсиями, они могут спать спокойно.
— Да вы не в своём уме, Тэрада-сан!
Муракоси, которого обозвали бездарью, был, видимо, крайне обозлён. Побледнев как полотно, он сжат кулаки и подступил к Тэраде.
— Успокойтесь, пожалуйста! — Кохияма встал между ними.
— Ничего, Кохияма-кун, — сказал Тэрада, отстраняя его рукой. Он выпрямился и занял оборонительную позицию.
— Прошу извинить, но мне совершенно нет дела до того, будете ли вы драться или убивать друг друга, — сказал Кохияма. — Но внизу лежит с высокой температурой Эмма. А вы ничем не хотите ей помочь, даже сбить температуру не можете. Так какое же вы имеете право кричать здесь и беспокоить больную? Где ваша совесть?!
Последние слова Кохиямы, по-видимому, подействовали, спорщики замолчали, в коридоре водворилась тишина.