— Точнее бы узнать, Слава. Ты мне своего агента передать не можешь?
— Не могу. Это женщина. Трусиха. Ну, будь здоров!
«От меня так просто не отвертеться!» — подумал Ерохин и позвонил Покрижичинскому домой. Женский голос ответил, что Станислав Васильевич еще не вернулся с работы. В Управлении майора тоже не оказалось. Ерохин выяснил, не дежурит ли он? Нет, не дежурит.
«Вот так Криж! — усмехнулся Ерохин, положив трубку. — Завихрился. Не из квартиры ли своего агента звонил мне? Шептал как заговорщик. Она, небось, в ванную, он — за телефон».
Звонок встревожил старшего оперуполномоченного. Что означает сбор боевиков? Разборку с соперниками? Может, просто большое застолье? Нет. Если бы так, женщина не подняла панику. Она, наверняка, работает в «Хароне».
Он позвонил Фризе на дачу. Телефон молчал. Позвонил домой. Тягучие длинные гудки. Набрал номер Берты — тот же результат. Пока он сидел и раздумывал, чтобы еще предпринять, заверещал его телефон. Почему‑то возникло чувство, что сейчас он услышит голос Владимира.
— Да!
Трубка молчала.
— Не надоело молчать? — он прислушивался минуты две. Если бы абонент не мог соединиться, он давно повесил бы трубку и перезвонил. Но на другом конце провода молча выжидали. Ерохин со злостью бросил трубку, благо у него был старый основательный аппарат. Больше никаких звонков не последовало.
«Чего еще потребовалось ему писать?! — раздраженно думал Ерохин. — Ведь пошел в прокуратуру не с пустыми руками, а с подробной запиской по делу». Он стал вспоминать эпизоды дела и не смог придумать ничего, что не попало бы в эту записку. Фризе все делал основательно и пунктуально. «Педант чертов! — выругался Ерохин. — Решил все переписать?» У него в голове шевельнулось подозрение, что Владимир придумал какой‑то хитрый ход. Но какие могут быть хитрости, когда он отстранен от дела?
Тревога не проходила. Ерохин поискал в записной книжке телефон дежурного районной прокуратуры.
Дежурил Гапочка. Ерохину не раз приходилось работать с ним в паре.
— Слава, мне Фризе нужен. Не знаешь, где найти?
— Он на даче. Пишет объяснение в любви Генеральному. И завтра там будет, отпросился у шефа. А тебе чего? «Хароном» теперь ведь я занимаюсь. Забыл?
— Я не по делам. Личный вопрос. — Он не стал рассказывать о звонке Покрижичинского, о беспокойстве за товарища. Незачем было впутывать Крижа и его осведомительницу — майор так же, как и Фризе, отстранен от дела. В Управлении Крижа не погладят по головке, если узнают, что он помогал Фризе.
Чувство опасности удержало Ерохина от излишней откровенности.
— Знаю, какие личные вопросы бывают у друзей, — засмеялся Гапочка. — Фризе передаст мне дело в понедельник. Ты тоже приходи.
— Приду. Владимир точно на даче?
— Ну и вопросы та задаешь! Я за ним хвоста не посылал. А то, что собирался на дачу, мне шеф сказал и Маргарита из нашей приемной.
«Вот как! Всех‑то оповестил, что пишет записку на даче, — размышлял Ерохин, распрощавшись с Гапочкой. — И Покричижинского, и Маргариту, и шефа, и меня… Интересно, а не дал ли он знать об этом и в «Харон»? Не по его ли поводу боевики засуетились? Криж, наверное, не все сказал!» Тут майор вспомнил о странном звонке, о молчавшей телефонной трубке. «Ведь это они проверяли: не поехал ли и я на дачу!»
Ерохин снова пробовал дозвониться до Фризе. Все три телефона молчали.
…Пока Ерохин добрался до гаража, расположенного за тридевять земель от дома, пока завел свой старенький «Москвич», часы показали полночь. Он гнал машину, не обращая внимания на скользкую дорогу и светофоры. Надеялся только на то, что бандиты не сунутся к Владимиру раньше двух — всегда надежнее заставать противника в постели, сонного и теплого.
За городом, на местном шоссе, пришлось сбавить скорость — дорога напоминала ледяное поле для хоккея. Дорожные указатели попадались редко и Ерохин ориентировался с трудом. Въехав в поселок, он остановился у крутого спуска к реке, рядом с большим, ярко освещенным домом, — хотел спросить у хозяев, как проехать к Лесной улице. Едва он выключил мотор и открыл дверцу, как услышал выстрелы, даже автоматную очередь. Пальба велась совсем рядом, в стороне, куда вела дорога. Он повернул ключ зажигания, нажал на газ. Машина рванулась, колеса пробуксовали на ледяном асфальте. Ерохин с трудом справился с рулевым управлением. Еще несколько метров — и машину понесло бы под гору, на мост.
— Дьявол! — выругался майор, почувствовав, что покрылся потом, и в это время увидел, как с горы по другую сторону реки несется навстречу ему машина, прорезав темноту яркими фарами. Оставались секунды, чтобы освободить дорогу. Ерохин осторожно дал задний ход, открывая проезд, но он уже никому не понадобился. Встречная машина, не сбавляя скорости, вылетела на мост, с оглушительным ударом врезалась в высокий паребрик пешеходной дорожки, встала на дыбы, — Ерохину показалось, что она сейчас вернется в прежнее положение, — и, ломая перила, опрокинулась в реку. Когда он подбежал к месту катастрофы, в глубине маслянистых темных вод виднелось слабое свечение.
На мосту остановился грузовой фургон, пахнуло свежим хлебом.
— Никак навернулся кто? — спросил водитель фургона.
— «Жигули». — Ерохин подошел к «Хлебовозу». Спросил:
— Где телефон, знаешь? Надо вызвать милицию и «скорую».
— Тут рядом. Сейчас вызову. А сам‑то ты что? Твой «Москвич» на горе?
— Мой. Тут недалеко стреляли. Проверю и вернусь. — Все время, пока Ерохин разговаривал с шофером фургона, он прислушивался. Выстрелов больше не было слышно.
— Это не ты их дальним светом ослепил? — с подозрением спросил шофер. Ерохин не видел его лица, но по голосу понял, что мужик был пожилой.
— Нет. Я остановился, хотел спросить, как проехать на Лесную. И в это время услышал стрельбу. А потом с той стороны «Жигуль» на большой скорости вылетел. Как с цепи сорвались.
— Ладно, поехал звонить, — сказал мужик. — Мне еще хлеб развозить. Ты смотри, может, выплывет кто?
— Какая глубина?
— Метров пять. Не вздумай нырять, тут и летом от холода ноги сводит. — Он завел мотор.
— Где Лесная улица? — крикнул Ерохин.
— За мостом, налево.
Хлебовозка уехала.
Ерохин стоял у провала и смотрел на воду. Свечение в глубине пропало. Его не покидало ощущение, что он опоздал, что этот шальной автомобиль мчался от дачи Фризе. А вот кто в нем? В темноте было плохо видно, но если бы в нем был Владимир, была бы погоня.
ВЫСТРЕЛ ИЗ «КОЛЬТА»
— Мне одно не понятно: кто застрелил этого бугая? — следователь Васильков из областной прокуратуры кивком головы показал на труп, с которым возился судмедэксперт. — Неужели свои? Случайно?
— Мое табельное оружие в сейфе, — сказал Фризе. — Прошу позвонить в прокуратуру, пусть проверят.
— Ну что ж, для меня и для тебя это будет не лишним. Дружба дружбой…
С Васильковым Фризе был знаком несколько лет. Однажды оба выступали на научно–практической конференции, слегка попикировались, спор продолжили в кулуарах, потом дома у Василькова. Не часто, но не меньше двух раз в году, они встречались. И вот теперь Васильков приехал с оперативной группой из Москвы. Следователь районной прокуратуры, первым заявившийся на место происшествия, решил, что пять трупов заслуживают особого внимания, и позвонил в областную прокуратуру. Сейчас он сидел за письменным столом и писал протокол.
— Впрочем, это формальность, — неожиданно улыбнулся Васильков. Немного болезненное его лицо словно освещалось изнутри, но такое случалось с ним редко. — Пулю мы нашли. К вечеру будем знать, из чего стреляли. Я думаю, «кольт». Главное, Володя, ты цел и невредим! — Васильков снова улыбнулся. — Ну и Мамаево побоище ты устроил!
— Одного. — Фризе поднял палец. Упоминание о «кольте» неприятно поразило его. — Одного я застрелил, когда он пустил в меня очередь из автомата. И одного, — он снова поднял палец, — ранил в ногу. Стрелял из ружья. Охотничий билет и разрешение на него храню дома. Предъявлю по первому требованию.
Судмедэксперт поднял голову:
— Тот, которому вы всадили заряд в ногу, оказался с кардиостимулятором, а умер от перелома шейных позвонков.
— Документы при нем были? — быстро спросил Фризе.
— Ты осматривал трупы из машины? — обратился Васильков к следователю из районной прокуратуры.
— Да, — отозвался следователь. Он взял из стопки документов паспорт и раскрыл его. — Долгинец Эдуард Львович.
— Долгинец? — удивился Фризе. — Ну‑ка, ну‑ка, — он подошел к следователю. Тот протянул ему паспорт. Владимир взглянул на фотографию и смешанное чувство горечи и удовлетворения охватило его: — Степанков. Разыскиваю две недели. Такие люди его в институте кардиологии на ноги ставили! И поставили! — он швырнул на стол паспорт.
— Значит, фальшивка, — следователь вытащил из кармана большую лупу и нацелился на фотографию.
— Володя, почему они взяли твою машину? — спросил Васильков.
— Да вы взгляните, что осталось от их кареты, — не отрываясь от лупы, весело отозвался следователь. — Товарищ Фризе разделал их «скорую», как Бог черепаху.
— Из этого? — спросил Васильков, показывая на карабин, стоявший у книжного шкафа рядом с двустволкой.
— Из этого. Докладываю: зарегистрирован в ГУВД. Вписан в охотничий билет.
— Приятно иметь дело с законопослушным гражданином, — усмехнулся Васильков. Что‑то в его тоне не понравилось Фризе. — А чего ради ты на их машину ополчился?
Фризе обвел глазами кабинет. Два окна с выбитыми стеклами на скорую руку были занавешены одеялами, стекла в книжных шкафах разбиты, книги прошиты очередями из автоматов. Васильков проследил за его взглядом и воздержался от комментариев. Он ждал ответа.
— Мне не хотелось, чтобы они смылись. Надеялся, что милиция быстро придет.
— Да, один против пяти… — Васильков наморщил лоб. — Не великие храбрецы, а? Ты же мог достать их из карабина?
Фризе молчал. Он надеялся, что коллега догадается: не самое приятное ощущение — всаживать пули в живую плоть.
— Владимир Петрович, а ты не подумал, что они возьмут твой «Жигуль»? Это же очевидно.
— В моей машине блокатор и замок на руле. — Конечно, Фризе рисковал — останься кто‑то из боевиков живой, они показали бы, что блокатор был выключен, а замок валялся на полу. Но оставалась возможность все свалить на забывчивость.
— Э–э, что такой шпане твои блокаторы! Они для честных людей. — Похоже, что Васильков расстроился из‑за раскуроченной машины Фризе. — Ты хоть страховал «Жигуль»?
— Конечно. В новом агентстве. На кругленькую сумму. Не забудь, чтобы после экспертизы мне вернули останки. Для предъявления страховой компании.
— Какая экспертиза? — отмахнулся Васильков. — На шоссе такой гололед! Ты как считаешь, Леонид Иванович?
— С машиной все ясно, — подтвердил местный следователь. — Если бы они лучше знали дорогу, да не гнали так… А тут махнули с горы и даже не пытались притормаживать. О чем мне экспертов спрашивать?
Когда под утро Фризе проводил следователей и заглянул в тайник под крышей, он был пуст. Когда успела гостья улизнуть? Наверное, пока Владимир вместе со следственной бригадой стоял на мосту и следил, как водолазы и пожарники доставали со дна реки «Жигули» с мертвыми бандитами. «Москвич» Серовой стоял в гараже. «Как же, лапушка, добиралась до станции? — с тревогой подумал Фризе. — Одна, ночью! В дорогой шубе!» И тут же вспомнил про «кольт». «А ведь это Нина уложила Селюрина из своей машинки», — подумал он. Селюрин был самым крупным мужчиной среди нападавших. И, по словам Василькова, уже год находился в розыске за убийство и рэкет.
РУКА БЕРУЩЕГО НЕ ОСКУДЕЕТ?
Воскресенье Фризе провел на даче. Его никто не беспокоил, не донимал вопросами. Только в три часа, когда он, начистив картошки и поставив варить, залез в подпол за солеными грибами, около дома остановилась машина. Из подпола было хорошо слышно, как водитель выключил мотор, хлопнул дверцей. «Кого это мне ветром надуло? — встревожился Владимир, и тут же тревогу затмило сладкое предчувствие: Нина?»
Предчувствие его обмануло. Приехал Ерохин.
Майор тут же взялся помогать на кухне и с воплями «ого!», «вот это вкуснятина!» отправлял в рот то гриб, то кусок баночной ветчины.
— Да не перебивай ты аппетит! — не выдержал Фризе. — Полчаса терпения и поедим как люди. Телефон не работает, на службу никто не вызовет.
— Мой аппетит можно перебить только вместе со мной, но ради друга я готов потерпеть.
Фризе накрыл стол белоснежной скатертью, выставил хорошую посуду, набор ножей и вилок.
— Неплохо получилось бы и на газетке, — проворчал Ерохин. — Нас учили, что главное — содержание. — Но увидев большой штоф с жидкостью цвета темного янтаря — водку, настоянную на калгане, ворчать перестал.
Когда они сели, Владимир налил себе калганной, а изумленному приятелю бокал «Арзни».
— Поиздеваться решил? — Ерохин потянулся к штофу, но Владимир его отодвинул.
— Ты же за рулем! Останешься ночевать — налью. Да и то немного, чтобы к утру протрезвел.
— У меня через час все выветрится! Ты это прекрасно знаешь! А с такой закусью…
Так, препираясь и балагуря, они часа два просидели за столом, «уговорив» всю калганную и добавив еще коньяку. Событий прошедшей ночи, словно по уговору, не касались. Только на прогулке, остановившись на мосту, у наскоро забитой досками дыры в ограждении, куда «ухнули» «Жигули», Фризе спросил:
— Дима, скажи мне честно: они не справились с рулевым управлением?
— Я уже одному следователю дал показания. Захочешь, прочтешь в деле. И отвяжись от меня!
Фризе молча смотрел на незамерзшие воды реки. Он думал о том, какая здесь глубина, и вдруг волна легкой дурноты накатилась на него. Он представил, как судорожно пытаются выбраться из покореженной машины оказавшиеся в ловушке боевики «Харона», как из последних сил стараются задержать вздох, а замки дверей заклинило от удара.
— Может, они были в шоке? — Фризе казалось, что он только подумал об этом. Но оказалось, что подумал вслух. Дмитрий услышал.
— Они скончались от удара об ограждение моста. У тебя в баре, кажется, еще коньяк есть?
«Странное дело, — думал по дороге к дому Фризе, — в Переделкино я застрелил громилу — никаких угрызений совести. Михе Чердынцеву полголовы снес картечью — не раскаиваюсь. А подумал, как эти в машине умирали, — раскис».
И в понедельник он пришел на службу расстроенный. И радость на Петровке, 38 — Чердынцев, он же Семенов, он же Славин — убийца и грабитель, находился шесть лет в розыске, а еще у одного боевика, Гондадзе, нашли в кармане пистолет, из которого убили часового, охранявшего склад с оружием в Краснодаре, — эта естественная радость розыскников не добавила оптимизма Владимиру.
В двери торчала записка. Фризе развернул ее. «Я у Гапочки», — уведомлял Ерохин. Не заходя к себе, Владимир толкнул дверь напротив. Гапочка и Ерохин пили чай.
— Продался за чечевичную похлебку? — усмехнулся Фризе, присаживаясь на колченогий пыльный стул. — А я тебя, между прочим, натуральным кофе поил, а не жидким чаем.
— Чай‑то жасминовый, — извиняющимся тоном сказал Дима. — Слава из командировки привез.
— Тебе не предлагаю, — проинформировал Гапочка. — Знаю, что супермены с утра только крепкими напитками балуются. Да и чашки третьей нет.
— Что, попьете чай и начнем с Богом?
— Нет, не начнем. Ты кашу заварил — ты ее и расхлебывай.
— Приказ начальства разве нынче не закон для подчиненных?
— С такими подчиненными никакое начальство не справится, — поддел старший оперуполномоченный.
— А у вас справляется? Теперь, наверное, во всех районных управлениях начальники — геологи? Или ботаники? — обернувшись к Фризе, сказал Гапочка. — Шеф меня сегодня поднял ни свет ни заря, сообщил, что дело остается за тобой. Ты его знаешь, у него семь пятниц на неделе. — Подумав, добавил: — Насколько мне известно, теперь это дело само собой угаснет. «Харон» ты разорил под корень. Кого привлекать к ответственности? «Иных уж нет, а те далече».