Уже задним числом соответствующим органам удалось узнать, что далеко не все ученые мужи были против представленного научного труда. Скорее наоборот, среди научной братии поговаривали, что этот молодой ученый совершил нечто неординарное, но открыто поддержать его при господствующих в то время коммунистических догмах поостереглись. Хотя, как потом выяснилось, ничего особенного там и не было. Просто сперва его раскритиковали лишь потому, что работа по своей форме несколько отличалась от общепринятых, а уж потом все перешло в область личной неприязни.
Молодой ученый разобиделся, а тут как раз рядом с ним появился какой-то западный немец, и через некоторое время этот ученый выплыл в Италии, в том научном центре. Но и там он не прижился, и его не слишком баловали вниманием. Хотя по другим источникам выходило, что тамошние ученые тоже быстро разобрались, что этот молодой чех далеко не профан, но поскольку признание правильности его результатов автоматически могло поставить под вопрос дальнейшее финансирование ряда научных тем, за которые несколько десятков ученых в течение ряда лет получали приличные гонорары, его просто задвинули, создав ему репутацию одаренного ученого со скверным характером, который сам до конца не понимает, что он делает. Некий чудак от науки.
Но это было на Западе. У нас же процесс пошел в обратном направлении. Сотрудник компетентных органов, который после исчезновения ученого из страны занимался его научным наследием, оказался дотошным и не только разобрался, что эти труды представляют интерес, но и смог убедить в этом своих начальников. Что, очевидно, было куда сложнее, нежели вникнуть в суть научных изыскании. К слову сказать, после этого сотрудника заметили, и он сделал стремительную карьеру. А все оставшиеся труды того ученого были срочно засекречены и перевезены в Союз.
После того как вышла научная монография этого чеха, она была срочно приобретена, и ее изучением вместе с другими документами серьезно занималась целая группа специалистов. Честно говоря, когда Вагиф впервые познакомился с этими трудами, — он тогда входил в группу, непосредственно курирующую работу ученых, — у него невольно возникло сомнение в подлинной ценности этих трудов. Поскольку ему, имеющему университетское образование, притом естественное, часто была непонятна логика автора. Порой она казалась ему просто наивной. А по форме изложения материала все вообще мало походило на научный труд.
Но постепенно мнение у него менялось, хотя кое-какие утверждения автора были более чем спорные. Например, он утверждал, что современное математическое моделирование, на базе которого проектируется и создается современная техника, становится тормозом именно вследствие излишне жесткого математического аппарата, особенно в вопросах построения математической модели сложного объекта, состоящего из более простых, чьи модели как раз истинны. И предлагал свою систему, называя ее G-алгеброй и утверждая, что с ее помощью можно смоделировать и, что самое главное, получить достаточно простую систему, состоящую буквально из нескольких уравнений, которые с большой точностью и оперативно могли быть обработаны средствами вычислительной техники.
Но никаких доказательств адекватности предлагаемых моделей тем, которые были строго математически получены ранее, не было. Как и вообще не было понятно, откуда он извлек эту самую G-алгебру, которая была введена сугубо аксиоматически. И тем не менее конкретные результаты были. Оказалось, что построенные на базе предложенной методики модели наиболее точно описывают состояние очень сложных объектов, а при введении в модель различных управляющих параметров можно с большой точностью тут же, за компьютером, спроектировать более современные аппараты, подчас очень точно предугадывая границы использования того или иного принципа, заложенного в соответствующей конструкции.
Единственным объяснением всей этой чертовщины была последняя статья, которая просто привела в глубокий шок всю научную группу. Ознакомившись с тремя первыми главами, они с трудом, но все-таки кое-как свыклись, что авторское изложение материала местами похоже на математический текст, а местами на чисто технический, иногда же идет просто чистая, порой не совсем понятная философическая галиматья. Но когда они открыли последнюю главу, их ждал еще более неожиданный сюрприз. Там автор решил побаловаться психологией. И очень аккуратно, что резко отличалось от материала предыдущих глав, даже с некоторым изяществом он излагал методы проверки своего G-коэффициента и предлагал развивать умение строить так называемые эмоциональные алгоритмы. И пытался доказать, что все, чем мы сейчас оперируем в точных науках, есть не что иное, как результаты использования тех же самых алгоритмов, но других людей, порой не совсем точно изложенные и далеко не отражающие истинного существа проблемы.
Тем самым у него выходило, что вся математика и физика на девяносто процентов состоят из личного восприятия мира рядом незаурядных умов, выводы которых далеко не универсальны и не могут быть справедливы всегда и везде. И предлагал всем желающим заниматься наукой проверить себя на наличие этого самого коэффициента, который, по понятию автора, и позволял определенным людям видеть проблему как бы в целом, не замечая пока не изученные и не понятые детали. И такое видение проблем, согласно его мнению, является научным талантом.
Так вот, у Вагифа этот непонятный G-коэффициент был равен 0,33, что точно соответствовало отношению количества выигрышей к количеству сыгранных партий. Но было кое-что еще, что заинтересовало лично Вагифа в этих трудах. Он попытался применить эту G-алгебру в теории вероятностного прогноза развития событий при условии дефицита так называемой базисной информации, то есть того минимального количества данных, без которых результат теоретически не может быть, хотя бы частично, адекватен реальности. И столкнулся с чем-то необычным. Построив согласно аксиоматики этой самой алгебры необходимый алгоритм, который почему-то автор вполне серьезно называл «эмоциональным», он получил очень хороший результат — более шестидесяти процентов достоверности. Это было трудно объяснить.
Но, к несчастью, потом ему не удалось вернуться к этой проблеме — как обычно, навалилась срочная работа. Однако сейчас он все это вспомнил. И ему после просмотра этих игр показалось, что они созданы для тренировки мышления, — потому что трудно было, сказать, что здесь больше участвует, сознание или подсознание, — с целью выработки некой автоматики процесса создания подобных алгоритмов, а возможно, и самой G-алгебры, поскольку она была далеко не универсальна. И, по утверждению самого автора, имела достаточно узкую область применения.
Так что эти программы оказались более чем интересны, и Вагиф был не прочь познакомиться с дядей Колей и Родригесом.
— Все работаете? — неожиданно послышался рядом голос Виталика.
— Да вот, очень интересная игра, — машинально ответил Вагиф, не подумав. Лишь произнеся последнее слово, он понял, какую совершил оплошность.
— Эти игры на самом деле очень интересные, — спокойно продолжил Виталик, сделав вид, что ничего не заметил. — Но есть еще кое-что интересное. Тут мне успели шепнуть, что молодой человек, с которым вы обошлись недостаточно вежливо, заимел на вас большущий зуб и убедил некоторых местных «крутых» ребят повнимательнее пошарить в кабинете Ксении. А основной довод у него такой: если в сейфе ничего не было, вы бы не стали все это затевать. Жорик — так зовут того парня, — к несчастью, далек от понимания чисто благородных поступков, во всем ищет пошлый интерес. Так что нам в ближайшие дни придется быть начеку.
— И сколько может быть этих «крутых» ребят?
— Человек десять. Эти игры кое-кому очень нужны. Они на том хотят сделать большие деньги и готовы во имя этого рискнуть.
— Спасибо.
— За что спасибо? Это моя работа. Просто я хотел сказать, что если что — на меня можете рассчитывать.
— На меня тоже.
Но остаток ночи прошел тихо. Никто их так и не посетил. На следующее утро, проснувшись до прихода Ксении, Вагиф побрился и умылся холодной как лед водой из-под крана, после чего, одевшись и оставив ей записку, вышел на улицу. Тяжелый автоматический пистолет, который он извлек из «дипломата», аккуратно расположившись в мягкой кобуре под мышкой, придавал ему известную уверенность.
Выпив кофе в небольшом кооперативном кафе, которое в отличие от большинства государственных уже к семи утра было открыто, Вагиф не спеша перешел улицу и направился к станции метро. Сегодня он наметил себе конкретную работу. Он хотел попробовать узнать что-либо о Геннадии. То, что Гена где-то скрывается, это очевидно. Он был одним из ближайших сотрудников мэтра, и после гибели шефа его не могли не «потревожить». О возможной его гибели Вагиф старался не думать.
Как он его будет искать, он пока не представлял себе и потому решился на самое примитивное — поехать к его дому и попытаться сориентироваться на месте. У дома Геннадия Вагиф был примерно около восьми. Пошатавшись вокруг, он убедился, что никого из «наружки» нет. В принципе он и не ожидал кого-то заметить, просто решил проверить для собственного успокоения. Вагиф завернул за угол и оказался во дворе, один угол которого был полностью завален ящиками из-под бутылок.
Нетрудно было догадаться, что сюда выходит черный ход расположенного в доме винного магазина. Это было уже кое-что. Закурив сигарету, Вагиф решил немного подождать. Интуиция его не обманула. Буквально через минуту скрипнула дверь и показалась лохматая голова мужчины непонятного возраста, в котором нетрудно было угадать подсобного рабочего магазина.
Окинув себя взглядом, Вагиф остался недоволен. Он был слишком хорошо одет для алкаша, надо было придумать что-то иное. Бросив на землю окурок, он решительно подошел к этому типу и, не дав ему опомниться, сразу же попросил вынести пару бутылок водки, не забыв показать деньги. Тот недоверчиво окинул его взглядом, но, увидев деньги, сразу подобрел. И, не сказав ни слова, быстро нырнул в коридор подсобки.
Через минуту-другую он вновь появился, неся две бутылки, завернутые в газету. Вагиф лихорадочно обдумывал, что делать дальше, но, так ничего и не придумав, молча стал отвинчивать крышку одной из бутылок. Рабочий хмуро смотрел на него, не проявляя никакой инициативы. Тогда Вагиф вполне искренне посетовал на то, что нет закуски. Рабочий молча повернулся и снова исчез в подсобке. Появился он через несколько минут, когда Вагиф уже решил, что ему придется допивать бутылку в гордом одиночестве, не пропадать же добру. Рабочий нес полбатона, кусок дешевой колбасы и граненый стакан.
Вагиф отлил ему полстакана и одним махом, прямо из бутылки, сделал несколько глубоких глотков. Он чуть не задохнулся, но стоически дождался, когда выпьет его собутыльник, и лишь потом потянулся к хлебу. Первую бутылку они допили молча, прямо у дверей подсобки. Вторую с общего согласия решили прикончить в более комфортных условиях, сидя на пустых ящиках из-под водки. Лишь при распитии второй этот рабочий, назвавшийся Васей, разговорился. Да так, что его трудно было остановить.
С большим трудом Вагифу удалось направить разговор в нужное русло. И лишь в самом конце их теплой беседы Вася поведал нечто интересное. Затронув животрепещущий вопрос о трудностях жизни, особенно в последнее время, он изрек глубокомысленную фразу о том, что от такой жизни все спиваются, и даже привел пример. Сопоставив некоторые из сказанных им ранее фраз, Вагиф сделал определенный вывод.
Во-первых, Вася знал практически всех, кто живет в ближайших домах, в том числе и Геннадия, живущего прямо напротив винного магазина. Но до последнего времени Геннадий даже не подозревал о существовании Васи, так как никогда не заходил в этот магазин. Вася же хорошо его знал, поскольку сильно уважал, так как за Геннадием приезжала служебная машина. Что в глазах Васи было явным признаком значимости человека.
Но потом они познакомились. Последнее время Геннадий стал частенько наведываться в магазин и, поскольку ему было неприятно стоять в общей очереди, он пользовался услугами Васи, который за скромные чаевые всегда был готов услужить и вынести бутылочку-другую. Тогда Вагиф спросил его, когда он последний раз видел Геннадия, на что тот невозмутимо ответил, что вчера вечером. Ответ удивил Вагифа, но он не подал виду.
Как раз в этот момент из глубины подсобки раздался громкий, недовольный женский голос, и Вася, съежившись, молча потрусил в сторону подсобки, даже не попрощавшись. Вагиф, тяжело поднявшись на ноги, также не стал задерживаться и, слегка покачиваясь, вышел на улицу. Голова раскалывалась, во рту был неприятный осадок, но он, несмотря ни на что, заставил себя продумать создавшееся положение.
То, что Геннадий дома, для него было полной неожиданностью, но в то же время существенно облегчало ему задачу. Оставалось решить одно — идти к Нему прямо сейчас или попозже, когда слегка протрезвеет. После некоторых раздумий он решил пойти сейчас.
Подойдя к подъезду, Вагиф чисто машинально посмотрел по сторонам. Никого на улице не было, даже шума машин не слышно. Пройдя в подъезд, он стал не спеша подниматься по лестнице: лифтом он пользоваться не любил. Дойдя до нужного этажа, он, не задерживаясь, поднялся еще выше. И, оказавшись на следующем этаже, остановился, чутко вслушиваясь в тишину. Но все было спокойно.
Тогда он спустился вниз и осторожно подошел к двери. Он уже хотел нажать на кнопку звонка, но вдруг отпрянул и отошел в сторону — послышался шум поднимающегося лифта и чьи-то голоса наверху. Потом люди сели в лифт, и Вагиф ждал, пока они спустятся вниз. Его нерешительность можно было понять. Уничтожена дача их руководителя, сам он исчез. За одним из его сотрудников, Вагифом, устроена настоящая охота, которая при жизни мэтра еще могла быть безрезультатной, а после его исчезновения результат ее не вызывал сомнений.
И при всем том его самый ближайший сотрудник и доверенное лицо спокойненько живет у себя дома и даже балуется в свободное время водкой. Все это было более чем странно. Но и стоять в подъезде и ждать неизвестно чего тоже было неестественно, и Вагиф решил, что в данной ситуации, несмотря на всю нелогичность поступка, ему необходимо увидеть Геннадия.
Он подошел к двери и нажал кнопку звонка. Дверь никто не открыл. Хотя в такое время кто-то должен был обязательно быть дома. Например, жена, которая должна была собираться на работу или дочь-школьница, которой самое время идти в школу. Но все было тихо, из-за двери не доносилось ни звука.
Тогда Вагиф осторожно надавил на ручку, и дверь приоткрылась. Быстро посмотрев по сторонам, Вагиф проскользнул в коридор, не забыв осторожно прикрыть дверь. В коридоре никого не было. Пройдя в гостиную, он наконец увидел Геннадия. Тот сидел в кресле, раскинув руки, закрыв глаза и свесив голову с растрепавшимися волосами влево. Лишь подойдя поближе, Вагиф понял, что он мертвецки пьян.
Сильно встряхнув его, он заставил Геннадия приоткрыть глаза. Тот, обведя мутным взглядом комнату и заметив Вагифа, вдруг отчетливо произнес всего лишь одну фразу:
— Тебя еще не убили, нет?
После чего снова закрыл глаза и провалился в глубокий сон. Подняв голову, Вагиф увидел на стене электронные часы с встроенным календарем. Было девять часов утра первого апреля 1990 года.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА 18
Оставив в покое Геннадия, Вагиф осмотрел квартиру. Было заметно, что ее не убирали уже несколько дней. В кухне царил полный беспорядок: гора грязной посуды в мойке, куски засохшего хлеба в хлебнице, далеко не первой свежести кухонное полотенце. Пройдя в спальню, Вагиф приоткрыл дверцу платяного шкафа. В нем висели только мужские вещи. Другие члены семьи Геннадия, очевидно, поспешно покинули этот дом.
Вернувшись в кухню, Вагиф принялся за уборку. Надев висевший в углу фартук и вооружившись губкой, он тщательно вымыл всю посуду, после чего, протерев кухонный стол и мойку, направился в гостиную. Лишь к двум часам дня он закончил генеральную уборку квартиры и принялся за обед. Найдя в холодильнике банку тушенки, а внизу в полиэтиленовом мешке овощи — капусту, свеклу и морковь, Вагиф решил приготовить борщ. Поиски лука и картофеля заняли более получаса, но все-таки увенчались успехом. В деревянном ящичке, рядом с кухонным шкафом, он нашел лук и картофель.