Ольга, что-то сказав мужу, направилась к огородам подсобного хозяйства. Полковник, забыв, что всю дорогу беспокоился о рессорах, пригласил высокого и тяжелого Кайманова в машину.
— Садись, Яков Григорьевич. Давно не бывал у вас, рад тебя видеть...
Самолюбие капитана было задето: с ним полковник Артамонов так запросто не говорил.
Едва машина полковника подкатила к воротам комендатуры, словно из-под земли вырос старший сержант, идеально заправленный, с противогазом через плечо, повязкой на рукаве. Подав зычную команду «Смирно», он доложил полковнику, что на комендатуре без происшествий, назвал себя: «Дежурный старший сержант Гамеза».
Полковник вышел из машины, принял рапорт и, довольно хмыкнув, разгладил усы.
— Вольно, — сказал он.
Пока что все шло без сучка, без задоринки, но судьба, видимо, подстерегала в этот день Авенира Аркадьевича.
Стоявший рядом с полковником Кайманов, заметив что-то в дальнем конце двора, вполголоса чертыхнулся.
— Что такое? — спросил Артамонов.
— Борька озорует, товарищ полковник. Весной принес с охоты козленка, жена соской выкормила. Вырос, на комендатуре держать стало невозможно. Отдали старухе Сюргуль в поселок. Так он как сорвется с привязи, бежит сюда и дает гастроль.
Ястребилов уже слышал вопли этого столь знаменитого козла. Черт его принес в комендатуру к приезду начальства! Капитан глянул на дежурного, чтобы тот немедленно принял меры, но события стали разворачиваться неотвратимо и с такой удивительной быстротой, что ничего уже нельзя было сделать.
По двору проходила прачка — полная женщина, с коромыслом и двумя ведрами. Направлялась она к видневшемуся в глубине двора круглому бетонированному колодцу.
На высокий дувал вскочил молодой горный козел с обрывком веревки на шее, спрыгнул во двор, подбежал к ней, потянулся за подачкой. Та махнула рукой, пошла своей дорогой. Козел отпрянул в сторону, с недоумением посмотрел вслед.
— Ну, держись, Ивановна, — с мрачноватым юмором сказал Кайманов. — Борька у нас завел порядок, чтоб никто мимо него без куска хлеба не ходил...
Не успел он договорить, как оскорбленный в своих лучших чувствах козел поднялся на стройные задние ноги, избоченился и, пригнув точеную голову к груди, стрелой помчался за обидчицей.
Капитан не увидел, куда пришелся удар. Ивановна, нелепо взмахнув руками, встала на четвереньки, ведра с грохотом раскатились по сторонам. Разъяренная прачка вскочила на ноги, занесла коромысло над головой. Борька подставил рога. Крак! Коромысло — напополам.
Ястребилова едва удар не хватил: «И это пограничная комендатура?.. Хозвзвод! Богадельня! Банно-прачечный трест!» Испепеляя дежурного взглядом, он едва произнес, заикаясь от гнева:
— Уб-б-б-рать!
Полковник хмыкнул, сделал вид, что ничего не заметил, принял от появившегося тут же и лихо откозырявшего старшины платяную щетку, принялся отряхивать пыль с гимнастерки и брюк. Привели себя в порядок Ястребилов и Байрамов.
— Махмуд Байрамович, — сказал капитан, — вас проводит старшина Галиев, покажет комнату, где вы можете разместиться. Получите в складе, все, что вам положено, и прошу ко мне на обед. Товарищ полковник, может быть, сейчас пообедаем? Все готово!..
— Э, нет, родной, сначала дела, — отозвался полковник. — Знаю я ваши обеды-ужины. Так наобедаешься и «мама» не скажешь. Пусть военврач устраивается, а мы пока обсудим кой-какой план, тогда уж можно будет и за стол.
Неловкость сгладилась, офицеры направились в канцелярию, но гастроли козла, оказывается, еще не кончились. С улицы донесся быстро приближающийся звонкий топот, заливистый лай, нетерпеливые вопли и повизгивание гончих псов.
По выражению лица Кайманова Ястребилов понял, что и эта кутерьма ему отлично знакома.
Капитан и полковник выглянули из-за глинобитного дувала и увидели, что это все тот же Борька лихо несется вдоль ряда кибиток, а вслед за ним из каждого двора выскакивает то шавка, то дворняга и с азартным воплем присоединяется к своре мчавшихся вслед за козлом собак. Добежав до комендатуры, козел, словцо на пружинах, взлетел на самый высокий дувал и горделиво прошелся по нему, пригибая голову к груди, направляя рога на преследователей, потряхивая от возбуждения коротким, торчащим кверху хвостом. Всем своим видом он словно бы говорил: «Что? Догнали? Нате-ка, выкусите!» Собачий лай дошел до неистовства. Псы покрупнее с ревом бросались на дувал. Шавки, захлебываясь, верещали от злости, но Борька стойко оберегал свои позиции, прохаживаясь по дувалу, бесстрашно направляя рога на собак.
— Ах, стервец, ах, негодяй! — явно любуясь им, сказал Кайманов.
«Кто? Кто допустил? Ко-мен-да-ту-ра — и вдруг этот проклятый козел?.. Позор! Надо же, как раз в день приезда начальника отряда!» — Капитан Ястребилов готов был плакать от обиды. Весь свой гнев он мысленно обрушивал на дежурного старшего сержанта Гамезу и старшину резервной заставы сверхсрочника Амира Галиева. Кайманов тоже хорош! Распустил личный состав! "Нельзя даже на сутки отлучиться.
Только присутствие полковника мешало Ястребилову высказать своему заместителю все, что он о нем думал. У ворот появилась Ольга с пучком моркови в руках.
— Борь! Борь! Борь! — позвала она.
Козел спрыгнул с дувала, во всю прыть бросился к ней, доверчиво уткнулся мордой в руки Ольги. Та схватила болтавшуюся у него на шее веревку.
— Оля, отведи этого бандита хозяйке! — крикнул Кайманов.
Ястребилов глянул в ту сторону, куда указывал старший лейтенант, увидел высокую и сухую в темно-красной национальной одежде старуху Сюргуль, беспокойно топтавшуюся у ворот комендатуры.
Болезненно переживавший инцидент с козлом, Ястребилов все же заметил, что на полковника эта история не произвела ни малейшего впечатления, он просто не обратил на нее внимания и лишь мельком посмотрел в сторону старой Сюргуль.
— Пойди-ка, Яков Григорьевич, сам, — сказал полковник, — возьми с собой солдата, пусть отведет козла. Посмотришь, нет ли там у вашей Сюргуль гостей, и приходи.
— С Олей отведем, — отозвался Кайманов. — Кстати, у меня к Сюргуль разговор есть.
Ольга уже направлялась с послушно бежавшим Борькой к воротам комендатуры, Кайманов пошел вслед за нею. Капитан решил воспользоваться его отсутствием, чтобы продемонстрировать полковнику заготовленный номер программы. Едва они с Артамоновым вошли в канцелярию, раздался стук в дверь, и через порог шагнул бравый туркмен с орлиным взглядом, молодцеватой выправкой. Живописный чекмень ловко сидел на нем, подчеркивая линии стройной и сильной фигуры. На голове белая папаха-тельпек, на груди — крест-накрест — два охотничьих патронташа.
Охотник шагнул к полковнику, приложил темную, вывернутую ладонью вперед руку к белоснежной папахе, выпучил глаза и с сильным акцентом рявкнул что было духу:
— Товарищ полковник! Дружинник Чары Мурад прибыл за получением приказа на охрану границы!
— Хорошо Чары Мурад, хорошо, — с удовлетворением отозвался Ястребилов. — Как себя чувствуешь, дорогой Чары Мурад?
— Хорошо себя чувствую, товарищ капитан!
— Машкала кургум ми? Здорова ли семья?
— Кургум якши, товарищ капитан.
— Обедал ли, товарищ Чары Мурад? Все ли у тебя в порядке?
— Обедал, товарищ капитан, все у меня в порядке.
— Ну иди, дорогой товарищ Чары Мурад. Хорошенько охраняй свой объект.
— Так точно, товарищ капитан, хорошо буду охранять свой объект.
Чары Мурад грозна посмотрел на полковника, надвинул на брови белую папаху, повернулся налево кругом и, со стуком вгоняя в пол каблуки сапог (не местных чарыков, а сапог), прямо из-под благословения капитана Ястребилова отправился охранять свой объект.
— Каков орел, а? Золото, не дружинник! — воскликнул капитан. — Кузнец из соседнего аула, голыми руками подковы гнет. Я только прибыл на комендатуру, Мурад тут же пришел, просит: «Разрешите принять участие в охране границы». Спрашиваю у председателя поссовета: «Кто такой?». А он: «О! — говорит, — Чары Мурад такой дружинник, за одну ночь десять нарушителей поймает».
— Десять, говоришь? — переспросил полковник. — Ну ладно, ладно. Что стараешься, это хорошо...
Он доверительно коснулся пальцами руки Ястребилова.
— Пока нет никого, расскажу тебе притчу. Был у меня знакомый... Как его?.. Забыл фамилию! Ладно, неважно. Так он, стервец, до того любил начальству пыль в глаза пускать — медом не корми. Все у него дураки, он один умный. Так пустобрехом и звали.
Ястребилов почувствовал, что краска заливает лицо.
— Да ты не обижайся, я ж но про тебя, это про него, как его?.. Тьфу! Совсем из головы вон! Кстати, насчет номеров на боевом расчете... тоже зря затеял. Оставь это... Нам нужны живые люди, а не номера. Ага, вот и Кайманов идет! Кайманову мы не скажем, что у нас этот балбес дружинник был. Я ж его хорошо знаю, твоего Чары Мурада. Больше в чайхане сидит, чем на границе бывает. Надо еще проверить, по какой статье порченный, почему ни на фронт, ни в армию не берут. Ну ладно, ладно... Сумеешь его добрым дружинником сделать — слава тебе. Экий бугай, шея с телеграфный столб!
Ястребилов, проклиная и себя и Чары Мурада, смотрел в окно, наблюдая, как его бравый дружинник, покачивая плечами, пересекает двор. У ворот его остановил Кайманов, что-то спросил. Тот ответил. Кайманов направился к зданию комендатуры.
Артамонов похлопал капитана по плечу.
— Ничего, ничего, — посмеиваясь, сказал Аким Спиридонович, — насчет притчи я тоже Кайманову не скажу. А то он и мне житья не даст, этого Чары Мурада так взгреет, только дым пойдет!..
Уязвленный Ястребилов ничего не ответил. В канцелярию вошел старший лейтенант Кайманов, прикрыл за собой дверь.
— Давайте-ка поговорим о серьезных делах, — сказал полковник. — Прежде всего, нам с вами предстоит досконально проверить показания Клычхана. Сведения, переданные им, полностью совпадают с теми, которыми мы уже располагаем. Несмотря на то, что он правильно сообщил нам координаты минированного моста и щели Даш-Арасы´´, не менее важно установить личность его самого. Я поддерживаю ваше предложение, капитан, — полковник обернулся к Ястребилову, — этим делом займется старший лейтенант Кайманов. Только смотри, Яков Григорьевич, чтоб не вызвал ни самого малого подозрения. Надо будет проверить вот эти и эти районы. — Он подошел к карте: — Здесь и здесь. Не обязательно ждать гостей из-за рубежа. Может активизироваться всякая сволочь на нашей стороне, пособники контрабандистов, байские прихвостни. Уже организовываются банды с антисоветской программой и просто без программы. Кое-где скрываются в пустыне дезертиры. Такие очаги будем выявлять в самом начале их зарождения. Тебе же, комендант, придется в скором времени возглавить чрезвычайно важную операцию, которая начнет разворачиваться здесь, на Даугане. Детали узнаешь на совещании, а пока готовь комендатуру к встрече высокого начальства. Она у тебя и без того должна быть на все случаи жизни готова...
— Так точно, товарищ полковник, комендатура готова, — отрапортовал Ястребилов.
Полковник еще добрых, полчаса спрашивал Ястребилова и Кайманова, что сделано к приезду начальника войск, наконец сказал:
— Ладно, веди обедать, давно грозился...
Согласие полковника отобедать вернуло хорошее настроение Авениру Аркадьевичу. Но судьба приготовила ему в этот тревожный день еще одно испытание.
Едва вышли на крыльцо, как увидели направлявшегося к ним вновь прибывшего на комендатуру врача Махмуда Байрамова, о котором капитан, честно говоря, позабыл. Новая военная форма топорщилась на Байрамове, в руках у Махмуда туго набитая чем-то противогазная сумка и почему-то ракетница. Вид у новоиспеченного военного — самый обескураженный.
Увидев офицеров, с которыми вместе приехал на комендатуру, Байрамов и обрадовался и почему-то смутился, не зная, куда девать свою ношу. Из сумки выпало несколько сигнальных ракет.
Артамонов присмотрелся, не удержался от удивленного восклицания. Ястребилов, догадавшись, что Байрамов оказался жертвой какого-то недоразумения, стал из-за спины полковника подавать врачу знаки, чтобы убрал сумку с глаз долой. Тот понял, еще больше смутился, сунул ракетницу за поясной ремень, стал подбирать ракеты.
— Давайте ваше хозяйство, — не моргнув глазом, сказал Кайманов и принялся ему помогать.
Байрамов передал ему вместе с сумкой и ракетницу таким движением, как будто она жгла ему руки.
— Берите, пожалуйста! Вот спасибо! Получал — думал: «Как буду такое личное оружие носить? Двустороннюю грыжу наживу!»
— Кто выдавал? — нахмурившись, спросил Артамонов. — Начальник боепитания? Как его фамилия?
Байрамов совсем смутился:
— Фамилию я не запомнил. Кажется, Ковтун. Но то, что выдавал начальник боепитания, это точно, так и завскладом говорил.
— Расскажите, как это получилось, — попросил Кайманов, а Ястребилов, мысленно проклиная и Байрамова, и Ковтуна, и Кайманова впридачу, лихорадочно придумывал, как отвести гнев начальства. Что за несчастный день! Все было так хорошо задумано. Комендатура должна была предстать образцом воинской дисциплины, а тут — козлы, дружинники, ракетницы. Все как нарочно! Как будто кто-то специально подстроил!
— Понимаете, — охотно сообщил Байрамов, — раз меня призвали, ай, думаю, надо, наверное, какой-такой наган получать. Пошел к начальнику боепитания, выписал он мне пистолет и сорок патронов. А старшина завскладом вот эту пушку с полки достает и патроны к ней в руку толщиной. Я ему: «Возьми, пожалуйста, обратно, дай что поменьше», а он: «Что в накладной написано, то и выдаю. Принять обратно не имею права».
Долго сдерживавшегося Артамонова, наконец, прорвало:
— Ах он, сукин сын! Ах, негодяй! Ишь, шуточки шутит! Капитану медслужбы ракетницу и сорок ракет! Да я его!.. Комендант, веди!..
Авенир Аркадьевич мучительно вспоминал, что это за Ковтун, который так шутит. Сам он, приняв комендатуру, был настолько занят все это время, что, кажется, так ни разу и не видел своего начальника боепитания.
Ничего не поделаешь, пришлось вести полковника к нашкодившему Ковтуну.
Артамонов решительно распахнул дверь.
Навстречу ему из-за стола, заваленного бумагами, поднялся длинный, кадыкастый и белобрысый младший техник-интендант, простодушно заморгал белесыми ресницами. Видно было, что столь представительная делегация застала его врасплох. Но Ковтун, видимо, мгновенно сообразил, в чем дело: лицо его стало еще более удивленным и простодушным. Он вышел из-за стола, отрапортовал:
— Товарищ полковник, произвожу выдачу боепитания. Докладывает младший техник-интендант Ковтун.
«Ну, сейчас будет!» — только и подумал Ястребилов. Капитан лихорадочно покусывал изящный тонкий ус, придумывая, как отвести: удар.
Махмуд Байрамов выглядел обескураженным: первый день службы и такая неприятность. Ждал грозных событий и Кайманов.
Полковник, зловеще прищурившись, несколько секунд молча смотрел на Ковтуна.
— Так как, ты говоришь, твоя фамилия? — неожиданно спокойно спросил он.
— Ковтун, товарищ полковник. Техник-интендант Ковтун.
— Ага, Ковтун. Ну, как у тебя, техник-интендант, дела? Работаешь?
— Так точно, товарищ полковник, работаю.
— Ну, работай, работай... Это хорошо... А зачем ты, родной, военврачу вместо пистолета ракетницу выдал? А? Да еще сорок ракет? Ну-ка, скажи?!
Ковтун снова поморгал белесыми ресницами, полуприкрыл хитрые, блеснувшие усмешкой глаза, два раза молча развел руками, как будто собирался лететь.
— Так, товарищ полковник! — воскликнул он с искренним огорчением. — Товарищ военврач! То ж вы не ту накладную взяли! То ж я для резервной заставы выписывал. Давайте скорийше вашу пушку. Вам же по штату «Тэ-Тэ»[26] положен.
Артамонов, не спуская глаз с Ковтуна, энергично погрозил ему пальцем.
— Ох ты и плут! Ишь, какое дело придумал! Никогда больше не делай так, нехорошо...
Авенир Аркадьевич, увидев такую реакцию полковника, мгновенно воспрянул духом и уже с веселым, даже радостным настроением слушал, как оправдывался техник-интендант. А тот, смекнув, что гроза миновала, сам привязался к полковнику, как смола, подсовывая ему накладные, раскрывая и выкладывая на стол книги записей, нудно и с убийственной обстоятельностью объясняя, где, когда, что и кому выдавал: