— Вас тогда звали Питон? — спросил Егорка.
— Звали Питоном и еще разными именами. — Жакин промокнул рот корочкой и сжевал ее. — Лет тридцать назад, а то и больше. Некоторые забыли, а иные, вишь, помнят. Хотя моя вотчина ближе к морю, на Северах.
— Значит, Ирина правду сказала, бандиты вас ищут?
— Такая же она Ирина, как ты, к примеру, эфиопский царь. С ними она, из их кодлы.
— Почему, Федор Игнатьевич? — Егорка догадывался, что Жакин, как обычно, прав, но не хотел в это верить. — Если она ихняя, зачем ей предупреждать? Какой в этом смысл?
Жакин достал из пачки толстую сигарету «Прима», любовно ее огладил по бокам. Он курил три сигареты в день: две после дневной и вечерней еды и одну — на ночь.
— А это как черная метка в книжке про пиратов. Читал, небось?
— Остров сокровищ?
— Но не совсем, конечно, черная метка. Они же, урки эти, понимают, что силой ничего не добьются, у них более тонкий расчет. Спугнуть хотят. Дескать, старик растревожится, побежит проверять свои закрома. Тут они и отследят, возьмут на горяченьком. Был бы ты поглазастей, обязательно бы заметил их, когда девку провожал.
Егорка возразил:
— Я, допустим, не заметил, так Гирей бы почуял.
— Он давно чует. Вон — погляди.
По его указке Егорка глянул в окошко: мать честная! Пес забрался на поленницу, распластался на пузе мордой к болоту, только уши торчат над дровами, как два локатора.
— Теперь у них там застава, — самодовольно изрек Жакин. — Полевое дежурство.
— И чего же делать?
— Меры будем принимать. Шакалы добром не отступят. Придется утихомирить… Не хотелось на старости лет мараться. Но трудность не в этом.
— В чем, Федор Игнатьевич?
Жакин загрустил, попыхивая серым дымком.
— Шакалы, Егор, стаями живут. Вперед пускают дозорных. Эти — дозорные. Их снимем, следом другие придут. Боюсь, кончилась наша мирная житуха. Так что собирайся, Егорка, в поход. Уйдем в горы не сегодня, так завтра.
— Надолго?
— Путь неблизкий, дня три встанет в один конец.
— А эти как же? За собой потянем?
— Зачем за собой? Ночью сходите за ними с Гиреем. Справишься?
— Если их двое, справлюсь.
— А коли больше? — подначил Жакин. — Да плюс баба, на кою ты клюнул. Ничего не скажу, маруха аппетитная.
— Справлюсь и с тремя, — сказал Егорка.
…Один угодил в кабанью яму, пес его туда загнал. Гирей хорошо знал маневр. Сперва колесил по буеракам, выл, лаял, изображал атаку, умело подводил к нужному месту. Человек, к непролазным потемкам непривыкший, тоже рычал, оборонялся, махал ножом во все стороны, не выдержал, пальнул пару раз наугад, на звук, но где там попасть в крадущуюся по следу собаку-волка. Так и добрались потихоньку до ямины, куда незнакомец сверзился с грозными проклятиями. Егорка увлекся погоней и прозевал второго бандюгу. Тот, видно, был поопытнее дружка, умно шел краем охоты, даже веток не ломал, и выждал момент, когда Егорка, забыв уроки Жакина, выпрямился во весь рост на светлой от луны полянке. Уж больно ему хотелось подоспеть к кабаньей ловушке.
Мужчина прыгнул сзади из кустов, и если бы не реакция Егорки, успевшего качнуться в сторону, клинок точно вонзился бы ему в шею, а так — лишь полоснул по левому плечу. Егорка, крякнув, сбросил с себя тяжелую тушу, но и сам припал на колено. В свете луны нападающий показался ему огромным, как ожившее дерево, и вместо башки у него вроде надвинут пенек с сучьями. Позже выяснилось, что налетчик спасался от мошкары солдатской шапкой-ушанкой.
Поднялись одновременно, и Егорка предупредил:
— Брось нож, дяденька. Поранишься впотьмах.
Хриплым голосом бандит ответил:
— Я тебя, сучонок, аккуратно разрежу на ленточки. Куда ты теперь денешься.
Он не шутил, и впервые в жизни изведал Егорка веселый азарт боя. Он не сдрейфил, не сомлел, а испытал пьянящее чувство, будто в легкие хлынул чистый кислород. В ту ночь он поверил, что, как и Жакин, как и матушкин сожитель Мышкин, родился воином, а не бледной спирохетой. С такой верой жить проще.
Бандит шел враскачку, делал пасы, пригибался, как для прыжков, и видно было, что драчун матерый, но учился в подворотнях; движениям не хватало гармонии космических струй, к чему приноравливал Егорку старый учитель, познавший науку боя от великих единоборцев. У Егорки на поясе тоже болтался тесак, прекрасное оружие с длинным лезвием, но он решил воспользоваться им лишь в крайнем случае.
Он отступал, стараясь не споткнуться. На ногах кроссовки с толстой подошвой — удобная обувь, не стесняющая ступню.
— Не убежишь, — прохрипел бандюга, — куда тебе бежать.
Егорка сделал вид, что оступился, и противник воспользовался этим, чтобы нанести удар. Егорка не надеялся, что все получится так просто. Подставил примитивный кистевой блок, отпрыгнул и, крутнувшись вбок, обретя упор, засветил пяткой бандиту в ухо. Но несильно, предостерегающе, дабы не потерять равновесия. Нож — в любых руках нож, и лучше на него не нарываться. Противник тряхнул головой, взревел и, обуянный злобой, попер напролом, чем поставил себя в крайне уязвимое положение. Егорка ушел вправо, сделал быструю подсечку и вдогонку приложил подошву к упругому заду. Громила растянулся во мху носом в землю и встать не успел. Как три гвоздя, вколотил ему Егорка кулак в затылок, вышиб сознание минимум на час.
Даже дыхание не сбил. Забрал нож из ослабевшей пятерни и, усевшись на спину поверженному, связал ему руки за спиной рыбацким узлом, использовав веревочный конец, прихваченный из дома именно для этой цели. Обыскал и обнаружил пистолет в кобуре под мышкой.
На поляну, подобно черной молнии, выметнулся Гирей. Понюхал лежащего, поворчал для порядка.
— Не скоморошничай, — сказал Егорка. — Видишь же, что в отключке. Пойдем, твоего посмотрим, а этот пусть пока отдохнет.
Поспели к кабаньей яме вовремя: невольник как-то вскарабкался и уже голова торчала наружу серой кубышкой. Егорка шарахнул раскрытой ладонью, вниз обвалил бедолагу. Посветил фонариком: копошится и пистолем целит — бах! бах! — мимо уха. Егорка крикнул:
— Хватит палить! Кидай сюда пушку!
— Х… тебе, падла! — нелюбезно в ответ.
— Считаю до трех — и бросаю гранату. Раз! Два!..
Упал под ноги черный брусок, не захотел судьбу испытывать чужак.
Егорка опустил в яму оглобину, вытянул узника на волю. Вдвоем с Гиреем отконвоировали его к товарищу. Егорка распорядился:
— Подымай на горбину и неси.
Пленник, нестарый, коренастый мужчина, злобно возразил:
— Как я его подыму? В нем семь пудов.
— Тогда за ноги волоки.
После недолгих препирательств, вслушавшись в собачий рык, бандюга подчинился. Так и потянулись через лес обозом: Гирей сзади, Егорка сбоку, а посередине двое гостей, непонятно, кто кого тащит. Смех и грех.
Побившись тыквой по пням, спящий очухался, подал голос, и остаток пути бандиты топали в четыре ноги, обнявшись, как братья. Егорка радовался: Жакин похвалит.
Уже на подходе к сторожке Гирей навострил уши, напружинил холку. Покосился на рябиновые заросли. Егорка сел на землю, окликнул:
— Эй, не прячься, выходи! Это ты, что ли, Ирина?
Женский голос отозвался:
— Отпусти их! У меня пистолет, и ты на мушке. Я не промахнусь.
— Промахнешься, пес тебя разорвет. Лучше выйди на свет, поговорим.
Женская фигура отделилась от рябиновых кустов. В вытянутых руках действительно пистолет. И стоит уверенно, упорно. Гирей нервничал, поскуливал, в недоумении оглядывался на Егорку.
— Отпусти их, — повторила Ирина. — Разойдемся миром. Не хочу твоей смерти, мальчик.
Как все красивые женщины, она была слишком высокого мнения о себе. И вдобавок бесстрашная. Или чумная.
— И я не хочу твоей, — искренне сказал Егорка. — У тебя никаких шансов. У меня ведь целых две пушки. Даже если случайно попадешь, я перестреляю вас всех, неужели непонятно?
Длинная перекличка звучала дико в ночном лесу.
— Как с вами быть, решит Жакин, не я, — добавил Егорка успокаивающе. — Может, он вас всех отпустит с подарками.
— Питон не отпустит, — сказал кто-то из пленников, — Питон задавит.
— Или мы его, — подтвердил второй, будто поклялся. — По-другому не выйдет. — И вдруг истошно взревел на весь лес: — Стреляй в него, Ирка! Чего ждешь, гадюка?!
Женщина стрельнула. И промазала, как и предупреждал Егорка. Пулька-смертушка только чиркнула у него по волосам. В ту же секунду пес прыгнул и повалил снайпершу наземь.
— Назад, Гирей! — громче бандита завопил Егорка. — Отрыщь! Назад!
Сам с места не сдвинулся, наставил пушки на братанов, суетливо к нему потянувшихся.
— Не спешите, ребята. Продырявлю насквозь.
Замерли, послушались. Дышали тяжело, с хрипом. Да еще тонкий нечеловеческого тембра скулеж тянулся по траве, как весенний ручеек. Гирей стоял над женщиной, расставив лапы, глухо рыча. Хоть живая, подумал Егорка, и то славно.
Кое-как дотянул всю троицу до сторожки. Ирина горько всхлипывала, баюкая растерзанную правую руку. Грозила Егорке смертными карами. Он ее утешал:
— Хуже могло быть, девушка. Гирей баловства не понимает.
Жакин встретил их хмуро. Вместо того чтобы похвалить Егорку, попенял:
— Токо за смертью тебя посылать, я уж волноваться начал.
Женщину оставил на дворе, под присмотром Гирея, мужиков провел в горницу, учинил им допрос. Егорка присутствовал, стоял под притолокой с пистолетом наготове. Мирно горели свечи в двух углах и керосиновая лампа на столе. Жакин уселся так, чтобы видеть обоих гостей, сам остался в тени, как следователь.
— Клички, имена, зачем явились? Говори быстро, ты! — ткнул пальцем в верзилу, которого Егорка первого взял в лесу.
— Грибы собирали, — дерзко отозвался тот. — Кличек никаких нету. Обознался, батя. С кем-то нас спутал.
Он хоть и храбрился, но долгого могильного взгляда старика не выдержал, заворочался, как от прожектора, свесил голову на грудь.
— Хорошо, — кивнул Жакин. — С тобой ясно. А ты что скажешь, грибничок?
Коренастый и белоликий мужик засопел носом, как трубой, но промолчал, видно, любые слова считал излишними.
— Ладно, — прогудел Жакин. — Тогда сам скажу, а вы послушайте. Меня вы хорошо знаете, коли пожаловали, и я вам даю минуту на молчанку. Фактически приговор уже подписан. В тайге места много, схороню как-нибудь незаметно.
Первый верзила едко заметил.
— А запоем, отпустишь? Так понимать?
— Искреннее раскаяние смягчает вину. Старый я уже, лишний грех на душу не возьму.
— Врешь, Питон! Никогда ты греха не боялся.
— Одна минута, — повторил Жакин. — Ни секундой больше.
Ждать целую минуту не пришлось. Верзила, глянув виновато на подельщика, принял решение, заговорил покладисто, как на уроке. Кличка — «Микрон», курьер он, порученец. Раньше пахал на Жеку Сивого, из Питера, выполнял для него разовые задания по щекотливым делам, но на сей раз его нанял Иван Иванович Спиркин из Саратова, вроде бы крупный нефтяной папа, но Микрон мало что знает про него достоверно. Спиркин подрядил его как спеца, предложил за хорошую копейку прощупать таежного старичка, то есть Жакина. Сперва Микрон охотно согласился, почему не выехать в глубинку, не развеяться, но когда узнал, о ком речь, отказался. Про Питона он был наслышан еще по прежним ходкам и не собирался лезть на рожон. Начался торг, Спиркин прибавил гонорар, и тогда Микрон пожадничал, согласился. Вот и вся история. Что касается Вадика Трюфеля, то он вовсе ни при чем. По старой дружбе Микрон взял его в пай из десяти процентов. Они оба из нового поколения, на Законе не повязаны и к старым традициям отношения не имеют. У них так — контракт, результат, расчет по полной программе — и прощай до следующей встречи. Никаких обязательств, кроме тех, что заверены печатью. Никаких гарантий, кроме банковского счета. Если, разумеется, Питон в соображении, о чем речь.
— У нас к тебе, Федор Игнатьевич, личных претензий нету, но и ты нас пойми. Извини, конечно, что потревожили.
— По основной профессии ты кто?
— Начинал скокарем, теперь больше по адвокатской части. В Питере на должности числюсь, еще при Собчатом оформился.
— А баба с вами кто?
Оказалось, не простой вопрос. Микрон стрельнул глазами на Трюфеля, тот сипло закашлялся, будто простудился. Оно и немудрено, кабанья яма сырая.
— Честно скажу, чтобы не вилять. Она не наша, ихняя. Короче, Спиркина деваха. С нами послана как бы, полагаю, для присмотра.
Жакин ненадолго задумался.
— Прощупать хотели на какой предмет?
— Сказано, сундук у тебя большой. А где стоит, никто не в курсе.
— Чей сундук?
— Сказано, от добрых времен на сохранении.
Егорка позволил себе вмешаться:
— Женщина тоже из уголовных, дяденька Микрон?
Верзила недобро сощурился:
— Сам ты из уголовных, сопляк!
Жакин вежливо обратился к Вадику Трюфелю:
— Ну а ты, странник Божий, что имеешь в свое оправдание?
— Пошел ты на х… — независимо ответил коренастый.
— Что ж, хлопцы, — по видимости довольный допросом Жакин сунул в рот неурочную «Приму». — Легенда хорошая, но вся из белых ниток. Все же, думаю, придется вас мочить.
— Не надо, — возразил Микрон. — Если где нечаянно напутал, спроси, уточню.
— Уточняю. Кто такой Спиркин?
Верзила Микрон, обвыкшийся в сторожке, попросил разрешения закурить и перекинул ногу на ногу. Чутье ему подсказывало, что старик уже не тот, каким слыл. Слинял, опростился. Хотя шутить с ним все равно не стоит. Но больше всего Микрон, как и его напарник, ненавидел пацана, стоящего у двери с пушкой. Подставились они позорно. До сих пор не верилось, что малец их повязал. Но от правды куда денешься. Ничего, еще не вечер.
— Кури, — усмехнулся Жакин. — На том свете сигарету не дадут.
— Спиркина плохо знаю, — сказал Микрон, — падлой буду. Портрет могу нарисовать. Солидный мужчина, при регалиях. Саратовская братва вся под ним. Но сам из чистеньких. У него контора на улице Замойского. Называется «Монтана-трест». Я навел справки, чего-то с нефтью крутят. Нефтяной папа, так его и называют. Без булды. Вон хоть у Трюфеля спроси. Он подтвердит.
— Пошли все на х… — пробурчал напарник, нагло закуривая.
— Какой-то дяденька Трюфель немногословный, — заметил от притолоки Егорка. Взгляд, которым тот его одарил, мог, пожалуй, подпалить тайгу.
— Ежели он нефтяной папа, — спросил Жакин, — зачем ему я?
Микрон развел руками.
— Кто же знает, наше дело — контакт. Сундук твой его интересует.
— И чего посулил за работу? Микрон помялся, но все же ответил:
— Пару штук авансом, три — по исполнении. Ну и командировочные.
— Пять тысяч зеленых? Неплохо… а ежели сундука никакого нету, что велено делать?
Микрон активно разогнал дым рукой, чтобы, не дай Бог, не попало на Жакина.
— Ладно, и так понятно… Что ж, ребятушки, прошу на двор. Светать начинает.
Бандюги напряглись, но не сдвинулись с места.
— Вы что, братцы, никак оробели?
— Ты же обещал, Питон!
— Что обещал?
— Добром отпустишь, если чистосердечно.
— Чистосердечно у тебя, Микроша, последний раз получилось, когда ты в горшок какал… Подымайтесь, подымайтесь, не век же тут сидеть.
С неохотой, набычась, мужики потянулись к дверям. Егорка отступил к окну, пропуская. Жакин забрал у него пистолет, вышел на крыльцо.
— Ну-ка, обернитесь, хлопцы!
Мужики нацелились рвать когти в лес, да черный пес стоял поперек дороги. Его не обойти без тяжелых потерь. Это оба понимали. Пришлось обернуться.
Жакин пальнул навскидку два раза: Микрону пробил колено, а Трюфелю плечо. Микрон принял муку геройски, опустился на карачки, обхватил ногу и застыл в позе роденовского «Мыслителя»; его товарищ, напротив, разразился буйным матом, озадачив Гирея.
— Потише, хлопцы, — попрекнул Жакин. — Всех зверей распугаете… А ну-ка, девушка, подойди ко мне.
Сидевшая на приступке Ирина поднялась и приблизилась.