Как оказалось, она тоже откуда-то знала Петю.
Это Андрей на свою голову ввел эту моду месяц назад. Было до тошноты скучно. Январь, холод. Клиентов — кот наплакал. Только и хватало, чтобы концы с концами сводить. Дома сидеть надоело. Андрей хотел было завести домашнее животное, но потом подумал, что одинокий парень с верной собакой — это будет уже как-то пошло.
— Жениться тебе надо, барин, — посоветовала ему как-то Яна.
Они уже несколько месяцев как перешли на "ты". Но девочка не "тупила", в подруги не набивалась, соблюдала нужную дистанцию.
— Ты никак свою кандидатуру предлагаешь? — усмехнулся Толик.
— Я себя никогда и никому не предлагаю, — гордо ответила та, поправив волосы. — Это мне предлагают.
Андрей так тогда и не выяснил, предлагала ли она себя. Кто-то чем-то отвлек. Да и какая разница? Он бы все равно не заинтересовался. Эта девушка была не в его вкусе.
Почему? И какой, собственно, у него был вкус? Над этими вопросами директор размышлял специально, не походя, за утренней чашкой чая.
Не было у него никакого вкуса — вот что. Совсем никакого. Нормально это было или нет, Андрей не знал. Наверное — нет. Впрочем, какая разница? Себя-то ведь не переделаешь. Блондинка или брюнетка, высокая или низкая, худая или попышнее, умная или тупая как пробка? Андрей просто пожимал плечами. В его жизни были всякие.
В характере дело? И не в характере тоже. Все — не то. Не о том. Не о важном. По-настоящему важном.
Андрей одно твердо знал. Нужно — что-то другое. То, что позволяет назвать человека своей второй половиной. То, что поможет принять его таким, какой он есть. Что поможет не замечать недостатки и шероховатости, которых у людей так много! То, что позволит уважать, даже несмотря на пороки и слабости. То, что даст силы вынести, выдержать, не сломаться, не опуститься, не предать. И название этому — любовь.
Однажды, в очередной пьяной компании, кто-то ляпнул: "Любовь "жиды" придумали, чтоб за секс не платить". Так и сказал. Сказал — и забыл. А вот Андрей — нет. Долго, очень долго он гонял эту мысль в голове, словно леденец во рту. Ведь если пошлость убрать, то оставалось утверждение в высшей степени принципиальное и важное. А что сие значит? Значит то, что любой человек, считающий себя мыслящим, обязан на этот счет иметь свое мнение.
Вот Андрей его и вырабатывал. С выводами не спешил, накапливал жизненный опыт. И, в конце концов, сказал себе: ложь. Любовь — есть. Она точно есть. А пословицы такие вворачивают те, к кому она не пришла. Приходит любовь не ко всякому — это был второй тезис, усвоенный Андреем. Те, к кому она не пришла, собственно, и декларируют ложное утверждение о ее отсутствии.
А любовь — есть. И, быть может, именно благодаря ей человек и является человеком. Не благодаря труду, обществу, государству или еще там чему. А именно что — любви. Она невидимыми нитями проходит через все существование человека, сквозь него, вокруг него. И как-то само собой осознал Андрей сокровенное: "И Бог есть любовь".
— Да че ты рассказываешь? — бросил ему как-то очередной "рюмочный" патриот-домостроевец. — Наши предки как семьи создавали. Договорились родители — и все. Никто ничьего согласия не спрашивал. И ничего — жили. И детей кучу рожали. Здоровых.
Может оно и так, думал Андрей. А вот только ничего в этом хорошего тоже нет. Хотя б и детей много. Не в этом же дело только. Можно детей кучу нарожать, а все равно быть несчастным человеком. Так он думал. Ведь если весь смысл жизни заключается в размножении, тогда чем мы отличаемся от животных? Нельзя же так примитивно.
Он, конечно, даже и не собирался претендовать на истинность в последней инстанции. Так, мнение свое имел… А только для себя решил четко, раз и навсегда. Только ради размножения, или ради самого факта женитьбы, или для того, чтобы не остаться одному, он свою жизнь с девушкой связывать не будет. Должна быть любовь. Должна. А если не будет ее — значит, не судьба. Что он, убогий какой-то? Почему именно он должен оказаться обделенным любовью? А если и окажется — значит, так тому и быть. Значит, если хотите, так наверху решено было. Вот такой вот неожиданный фатализм.
— Если скину — покажешь, что у тебя? — тихо произнес Петя.
— Покажу.
— Ладно. Пас. — Парень облегченно вздохнул. — У меня — тройка на семерках.
— Сорвался ты, хлопчик. — Толик раскрыл карты. — "Фул Хаус" на тузах и тройках.
— Ну конечно! — восхищенно хмыкнул тот. — С такими картами — чего не играть!
— Пойду себе кофе, что ли, сделаю… — задумчиво пробормотала Яна, — но с кресла не встала.
— Я тебе говорил, кстати? Тут краинская фирма одна звонила, — сказал Толик, тасуя колоду карт. — Они вроде как кондитерский цех открывать собираются где-то в Анапской. Закидывают удочку насчет наших услуг. Расценки в Интернете видели, но скидок хотят. Причем неслабых…
— Вот народ! — весело хмыкнул Андрей. — Только-только знакомятся, контакт налаживают. Еще не знаем друг друга совершенно. Никогда не работали. А уже скидки хотят…
— Да ладно тебе, — беззаботно махнул рукой Толик. — Ты ихнего брата не знаешь что ли? Они всегда такими были…
20.02.2009. Краина, г. Кировогорск. ул. Пролетарская. 23:12
— Московиты, они всегда такими были…
— Ну ты, это, не надо уж так… Мы в Донинске этого не любим.
— Да ты извини… Я обычно это слово не употребляю. Так, вырвалось… О чем я говорил-то?
— О работе.
— А, да! Так вот, представляешь, говорят они мне: сроку тебе — три дня!
— Вот кретины!
— А я о чем! Их, конечно, винить трудно. Психология такая. Они думают, что текст написать — то же самое, что к станку стать и деталь выточить какую-нибудь…
— Ага. Тут ведь как бывает: сядешь — и за день страниц десять выдашь. На одном дыхании, как говорится… А бывает — ходишь неделю, и строчки написать не можешь.
— Вот-вот. А им: дай работу — и все. Хоть кол на голове теши.
— Да к ты давно на них работаешь?
— Нет. Меньше года. Да и не то, чтобы я на них работаю. Нельзя так сказать. Время от времени они мне кое-что заказывают. Я делаю. Получаю деньги. И потом мы несколько месяцев можем не сотрудничать. Вот так и перебиваюсь временными заработками.
— Чего там говорить. Тяжело нам, гуманитариям. Сейчас мы — в загоне. Ничего не попишешь. Ты, вон, хоть писатель профессиональный. А я, историк — кому нужен. Ну кому, спрашивается, нужно это мое профсоюзное движение. Хорошо хоть, родители помогают. А так — пошел бы учителем в школу. И никакой тебе науки.
— Ты не переживай особо. Благодари Бога, что хоть родители помогают. Нынче с нашим уклоном хорошие деньги заработать трудно.
— Да я нормальных денег и не зарабатывал никогда.
— Нет. У меня были хорошие времена.
— Когда?
— Да лет пятнадцать назад… Я ж у Тимощук в штабе работал.
— Серьезно?
— Ага.
— Натурально с самой Тимощук?
— Ну да. А что тебя так удивляет, не пойму? Она ж свою политическую карьеру с Кировогорска и начинала.
— Вот как? А я думал, она, вроде Днепровская….
— Днепровская-то днепровская. Но в политику отсюда пошла. На моих глазах, посчитай, и начинала. Я тогда молодой еще был.
— И у нее прям в штабе работал?
— Да.
— А чего ушел-то?
— Да так… Имела там место одна история.
— Расскажи!
— Да тебе-то это зачем?
— Ну интересно же, все-таки!
— Да пожалуйста. Я особо не распространялся по этому поводу. Наша с ней личная история, можно сказать…
— В смысле — "личная"….
— Не в этом смысле личная!
— А че ты ершишься! Баба она симпатичная. Ей "полтинник" почти, а хоть куда! Гы-гы-гы!
— Да я не ершусь. Не совсем приятная история просто…
— Извини.
— Да нет. Ничего…
— Так чего случилось-то?
— Да, понимаешь. Такая приключилась беда. Сеструха у меня заболела. Сильно.
— Вообще сильно?
— Вообще. Врачи сказали: "Неси десять штукарей зелени. Или — готовься к худшему". А откуда у меня десять "кусков"? Ясное дело — неоткуда. И пошел я тогда к Ольге.
— А у нее чего, деньги водились?
— Издеваешься?
— Да я откуда знаю?
— Она уже тогда одним из крупнейших бизнесменов Краины была.
— Понятно.
— Так вот. Вхожу я к ней в кабинет и говорю: так, мол, и так, Ольга Викторовна, такая у меня вот вышла в жизни ситуация. Сестра серьезно заболела. Не могли бы Вы мне одолжить с десяток "штукарей" "зелени"?
— А она?
— А она и говорит: конечно, мол, какие проблемы. Бери. Раз такое дело. Пусть сестра выздоравливает.
— Надо же! Так просто и дала?
— Так вот просто и дала. Ну, я, само собой разумеется, поблагодарил, деньги взял и пошел в больницу. Прихожу я туда, а мне и говорят: извините мол, господин хороший — ошибочка вышла. Анализ неверный. Перепроверили — все нормально оказалось. Конечно, больна Ваша сестра, но не этим. Пару неделек полежит, подлечим, будет как новенькая.
— Ну ни фига себе "ошибочка"!
— Бывает. Я особо и не возмущался. Случается такое. И у нас, и на Западе. Что тут скажешь?
— И чего?
— Ну вот… Взял я эти десять тысяч, прихожу к ней в кабинет, кладу их на стол и говорю: вот, Ольга Владимировна, Ваши деньги. Благодарствую за помощь. Не забуду… Не понадобились… Ошибочный диагноз…
— Так…
— А она, представляешь, смотрит на меня круглыми глазами в упор, и говорит так удивленно-удивленно: а тебе, мол, что, деньги не нужны?
— В каком смысле?
— Вот и я говорю, "в каком, мол, смысле"? Короче, вскоре после этого написал я заявление на увольнение, и только меня и видели.
— Погоди-погоди… Мне это переварить надо.
— А чего тут переваривать? Я тогда — идейный был. Сейчас, быть может, так бы уже не поступил. А тогда мне такое мышление диким просто показалось. Ты представляешь?! "Тебе что, деньги не нужны"? Вот тебе и мышление. Мышление бизнесмена. Она просто понять не могла, как же это так: человеку деньги дали, без расписки, без обязательств фактически когда-нибудь их вернуть. А он их сам лично берет и возвращает! Ну в голове это у нее не умещалось, и все тут! И тогда я понял: нет на самом деле у нее никаких идей. Нет, потому что быть не может. Потому что передо мной — чистой воды бизнесмен, делец, предприниматель, но не слуга государства. И потом я неоднократно убеждался в своей правоте. У нее на уме — только бизнес. А идеологии эти она менять как перчатки будет. Лишь бы выгодно было. Для дела. Она ведь и "желтой стала" только потому, что "русская ниша" уже Енаковичем занята была. Отвечаю тебе: не было б "территориалов" с этим донецким блатарем, которые восток оседлали, сплела бы наша Оленька русскую косу, перекинула бы ее через плечо и стала бы на защиту русскоязычного населения и идей славянского братства. Точно тебе говорю… Да… А с такими людьми во власти сильную Краину не построишь. Не по пути мне с ними.
— Ну надо же… Идейный ты, однако.
— Да ладно. Мелочи жизни это все. Давай я лучше еще по пивку нам возьму…
03.03.2009. Краина, г. Кировогорск. ул. Карусельная. 21:39
"Скоро начнет по-настоящему светлеть".
Командир глубоко вдохнул свежий вечерний воздух и поежился на лавке, стоящей под сенью двух разлапистых орехов напротив бордовой кирпичной "хрущевки". Этот район был просто забит этими однообразными строениями. Раньше Денис искренне недоумевал, какой извращенец мог додуматься строить такое убогое жилье для своих граждан. Но потом, послушав людей старшего возраста, резко изменил свое мнение.
Это ведь любой историк знает. Нельзя анализировать событие в отрыве от исторической реальности того времени, в котором оно имело место. Так и здесь. Эти вот самые треклятые нынешней молодежью "хрущевки" в свое время стали просто спасением для рабочего люда. Они позволили миллионам и миллионам семей из подвалов и чердаков переселиться в отдельные квартиры со всеми удобствами. По тем временам это было небывалое счастье. Понять можно, если как следует напрячь воображение и перенестись в ту голодную и нищую эпоху. А то, что маленькие — так, опять же, надо в положение войти. Нуждающихся в жилье было много, а материала мало. Вот и результат.
— Да где он, блин, лазит! — раздраженно выпалил Денис самому себе.
Он встал и начал медленно бродить возле лавки и деревьев, периодически поглядывая в сторону дальнего левого угла дома. Надо было убить время и согреться. Вечер выдался весьма прохладным. А ведь еще неделю назад казалось, что весна уже взяла свои права. Не тут-то было, как говорится…
Но ничего. Холод — это ничего. Это ерунда совсем даже. А вот темноту Денис очень не любил. Просто очень. За это, кстати, и зима ему с детства не нравилась. Не потому, что холодно. А потому, что темно. Поэтому, еще будучи совсем маленьким, он всегда искренне радовался, когда вечера становились все светлее и светлее. И вот уже можно было до девяти вечера в футбол гонять. И вот уже нет за окном той пугающей черноты, когда отсиживаешь последний урок во второй смене. И на душе — какое-то успокоение и равновесие. Может, из-за этого именно равновесия предки наши и праздновали Новый год не в январе, а с двадцать первое на двадцать второе марта. Когда день становился длиннее ночи. Свет побеждал тьму. И так — каждый год. Как необходимость. Как истинный и нерушимый порядок вещей, который только и имеет значение.
— Ты чего пасешься, как барашек?
— Ты чего там делал! — прошипел Денис на невесть откуда появившегося Кошака. — Ты ему ремонт что ли решил устроить?
— Да чего ты бычишься! — даже обиделся Володя, вытащив сигарету. — Всего час. Надо же как полагается было сделать…
Курил Кошак странно. Вообще почти не курил. Но все-таки иногда — курил. Денису иногда попадались на жизненном пути такие люди. Постоянно — нет. А вот иногда сигаретку — это пожалуйста. Раз в неделю, под настроение. Вот так и Кошак. И курил всегда только "Лаки Страйк". В мягкой пачке. Впрочем, командир понятия не имел, бывают ли сигареты этого сорта в твердой пачке. Денис никогда не курил. Пробовал — не понравилось.
— Ну и чего — сделал? — все еже раздраженно осведомился оперативник.
— Сделал. Все открыто. Соседи не заметили. Я полчаса прождал. Если бы "попалился" — уже наряд бы был тут. Это железно. В "хате" никого. Свет можешь включить. Не думаю, что кто-то всполошится. Ты только не задерживайся там, я тебя очень прошу.
— Че мне там задерживаться? Пяти минут с лихвой хватит. — Денис успокоился. — Ты давай, Леве звякни, на "всякий пожарный", да я пошел…
Кошак достал из кармана "кожанки" мобильник и нажал кнопку быстрого вызова.
— Здорово, — он обернулся по сторонам и аппетитно затянулся табачным дымом. — Ну, чего там? Понятно. Держи там на контроле. Мне на "трубу", если что…
— Ну? — нетерпеливо подплясывал на месте Денис.
— Нормально. Он — у родителей. Не выходил.
— Я пошел, — отрезал Денис. — Дело то — на пять минут, а времени потеряли вагон.
— Смотри. Дверь захлопывается. Не закройся там случайно, — напутствовал Володя.
Спокойной уверенной походкой командир обошел "пятиэтажку" и, набрав необходимую комбинацию на кодовом замке, протиснулся в средний подъезд. В нос ударил типичный подъездный коктейль запахов, впрочем, вполне переносимый. Оперативник, стараясь не издавать лишнего шума, поднялся на площадку четвертого этажа и, без звонка и стука открыв входную дверь правой квартиры, нырнул вовнутрь.
Нельзя было терять ни минуты. Попасться на проникновении в чужое жилище, когда тебе поручено такое дело — верх невезения и профессиональной непригодности. Командир даже думал направить на это задание кого-нибудь из подчиненных, но в последний момент решил выполнить его самостоятельно. "Учитывая особую важность и возможные огромные последствия ошибки". Именно так он для себя и сформулировал. Действительно, положа руку на сердце, здесь нужно было сработать самому. Тут надо лично. Понять, ощутить, вкусить. Тут записи недостаточно.