— Неправда. Это совсем не так. И вам этого вовсе не хочется.
— Возможно, я и говорю неправду, — согласилась Марта. — Но и вы тоже. Разве я противная?
— Этого я не сказал. Пусть вы совсем не противная. Но что с того?
На пороге появилась высокая фигура элегантной женщины. Красивое модное пальто, чёрные замшевые туфли на высоких каблуках, небольшая шляпка с вуалью и дорогая серебристая лиса — всё производило впечатление богатой, хотя и слишком подчёркнутой элегантности. Увидев даму, из-за столика поднялся мужчина со смуглым лицом. Только теперь стало видно, какой он высокий и крепкий. Дама улыбнулась, кивнула головой и подошла к его столику. Потом села и огляделась вокруг. При виде Гальского она посерьёзнела, улыбка исчезла с её лица. Гальский встретился с ней взглядом. «Откуда я знаю эту пани? — подумал он. — Ах, это же та, что в троллейбусе», — вспомнил доктор, не без удовольствия глядя на неё. Пианист медленно, явно охотно играл «Благодарю за память!» Дама перевела взгляд на Марту и довольно долго к ней присматривалась, в её глазах читалось, холодное злое любопытство. Наконец она углубилась в сдержанный разговор с мужчиной, у которого было красивое смуглое лицо.
— Марта, — спросил Гальский. — Что нам дальше делать с этим так хорошо начавшимся вечером?
— Наверное пойдём домой, чтобы с помощью здорового сна подготовиться к завтрашнему трудовому дню.
— О нет! — внезапно запротестовал Гальский. Никаких мыслей о завтра. Его не существует. Я ощущаю в себе упорство предков, которые настойчиво выкорчёвывали неприступные чащи. Завтра опять начнутся двухнедельные унизительные телефонные разговоры о новой встрече. Я это знаю. Знаю уже на память номера телефонов Национального музея, мог бы даже с успехом стать гидом. А сегодня я не выпущу вас своих когтей.
— Я не терплю насилия и готова насмерть стоять за свою свободу. Но вместо того, чтобы открыто поднять знамя бунта, предлагаю переговоры: поведите меня куда-нибудь на сосиски и пиво, ибо я смертельно проголодалась. А потом спокойно разойдёмся.
— Вы отгадали мои тайные мечты, — шутливо вздохнул Гальский. — Откуда вам известно, что уже давно перед моими глазами витает видение — коричневые вкусные сосиски с горчицей и кружка золотистого пива?
— А я, бедная, наивная девушка, питала иллюзию, что всё это время вы думали о моей красоте, — с упрёком отозвалась Марта, вставая с места.
Гальский помог ей надеть пальто, расплатился, кивнул пианисту и ещё раз посмотрел на даму в чёрном. Это не ускользнуло от внимания её спутника. Пианино загремело вальсом из «Парада любви». Гальский подумал: «Что за негодяй!», — улыбнулся пианисту и погрозил ему пальцем.
— Не знаешь ли ты случайно, кто этот молодой человек? — спросила дама в чёрном своего спутника.
— Не знаю. Но могу узнать. Конечно, я сделаю это только для тебя.
Голос мужчины со смуглым лицом был глубоким спокойным, хотя и с излишне выразительными модуляциями. Несмотря на сдержанность, в этом голосе чувствовалась какая-то затаённая хриплая нотка, выдававшая его способность к бешеным, яростным интонациям.
— Хорошо, — согласилась дама. — Сделай это меня.
— Он тебе нравится? — спросил мужчина. И снова его голос говорил значительно больше, чем слова. Владелец голоса был человеком разумным и пытался изобразить безразличие, хотя и знал, что это ему не удаётся. Любой ценой он стремился скрыть свою дикую ревность и откровенную, жадную страсть.
— Мне нравится, — небрежно проговорила дама в чёрном, довольная, как истая женщина, что её ревнуют. — Нравится, даже очень. Я просто умираю за мужчинами, которые умеют так улыбаться.
— Тогда почему же ты хочешь выйти за меня замуж?
— Ошибаешься, Филипп, — усмехнулась дама. Её зрелая красота обретала особый блеск в этой борьбе двух сильных людей, в непрерывном состязании достойных друг друга противников. — Ты ошибаешься, мой дорогой. Этого хочешь ты, а не я.
— Согласен. Ты права. Я хочу и не намерен отказываться от своих намерений, — сказал мужчина со смуглым лицом и глубоко вздохнул. — Согласен, — повторил он. — Итак, поговорим о делах.
— Хватит с меня. Сдаюсь, — простонала Марта. — Не могу больше…
— Ещё одну, девушка. Свежие сосиски необыкновенно полезны. Они укрепляют суставы, — заявил Гальский, вытаскивая нос из пенящейся кружки со светлым пивом. — Говорю это вам как врач.
— Нет, нет и нет. Вы просто убийца! У этой сосисочной оргии есть какая-то тайная низкая цель.
Марта наклонилась к Гальскому через высокий короткий стол и вытерла остатки пены с его носа. Они ели, стоя в одном из баров в районе Маршалковской. Из раскрытых котелков на буфете шёл пар, пахло капустой и соусами.
— Половинку, — просил Гальский. — Я съем вторую. Таким образом мы соединимся узлом сосисочного братства.
— Ни за что. И вообще, пойдём отсюда. Даже убежим. Всё равно я не смогу ничего есть до конца месяца.
Они вышли на широкую, полную огней и неоновых реклам Маршалковскую. В это время, около девяти часов вечера, площадь Конституции выглядела, как обнесённый стенами и стиснутый тротуарами гигантский каменный салон. Люди шли не спеша, наслаждаясь приятным вечером.
— Теперь, — заявил Гальский, — мы перестанем бродить, так как я уже нашёл цель. Зайдём в маленький бедный ресторанчик, почти закусочную, и выпьем по рюмке венгерского вина. Я там не бывал, но можем попробовать.
— Как у нас с деньгами? — деловито спросила Марта, — потому что у меня с собой всего пятьдесят злотых. Единственный известный мне ресторан поблизости — это «Раритас». Но там не приходится рассчитывать на филантропию администрации или на льготы для бывших студентов.
— Панна словно проникла в мои намерения, — проговорил Гальский. — Я внезапно себе представил, что с мной серый цыплёнок из Сохачева или из Прасниша и что мне выпало редкое удовольствие показать расширенным от удивления глазам ночную жизнь великой столицы.
Марта не протестовала, когда Гальский взял её под руку и потянул к дверям ресторанчика. Огромный усатый швейцар в униформе приветливо поздоровался с Гальским:
— Доброго здоровья, пан доктор.
Марта, сдерживая смех, поднесла ладонь к губам.
— Вижу, вы тут не совсем чужеродное явление, шепнула она, по-детски захлёбываясь смехом.
— Профессиональные дела, — уклончиво ответ Гальский. — Когда-то я вылечил этого пана от мозолей.
Марта и Гальский устроились на высоких стальных стульчиках у стойки. Тут было уютно и приятно. Невысокий человек в ослепительно белом халате, стоявший за стойкой, просиял при виде Гальского.
— Добрый вечер, — поздоровался он. — Очень рад, что снова вас вижу, пан.
— Добрый вечер, — сдержанно ответил Гальский. Не принимаете ли вы меня случайно за кого-то другого?
— Да нет же, пан доктор, — обиделся невысокий, — что вы такое говорите?
— Этот пан тоже был вашим пациентом? — спросила хохочущая Марта. Невысокий улыбнулся, показав невероятное количество испорченных зубов.
— А, может, как раз наоборот? — проговорил он фамильярно. — Пан доктор время от времени бывает моим пациентом.
Гальский безразлично смотрел в потолок, барабаня пальцами по буфету. Потом заказал два крымских коньяка.
— Вы же собирались пить вино, — возмутилась Марта.
— Собирался, — сухо ответил Гальский, — но наступление, которое вы, панна, ведёте на меня в течение последних нескольких минут, заставляет прибегнуть к крепким напиткам.
— Разве панна не ваша сестра, пан доктор? — удивился невысокий.
— Нет, — ответил Гальский, — слава Богу…
— Какое сходство! — вздохнул невысокий.
……………………………………………………
Они медленно шли по опустевшей Маршалковской. Марта то и дело останавливалась возле тёмных витрин, Гальский замедлял, шаг, но не останавливался. На площади Конституции он заговорил:
— Слушай… — Марта подняла на него глаза. — Тебе не холодно?
Марта покачала головой. Он потянул её за руку, и они сели под большим фонарём в форме канделябра.
— Почему, собственно, вы говорите мне «ты»? — ворчливо спросила Марта.
Гальский взял Марту за плечи и нагнулся к её лицу. Её губы пахли холодным и влажным ночным воздухом. Через минуту они стали мягкими и горячими.
— Нет, — решительно зажил Гальский. — Может быть, я неточно выражаю то, что хочу сказать. Но у меня действительно нет ничего общего с цинизмом, который отравляет жизнь. Верь мне, Марта. Уже много лет я ищу такую девушку, как ты. Ищу тебя.
Марта встала.
— Пойдём отсюда, — сказала она… и снова села, поближе к Гальскому. Он обнял её.
— Так хорошо, — тихо отозвалась Марта. — Ничего не поделаешь, сейчас так хорошо. И ничего я с тобой не боюсь.
— Чего? — спросил Гальский, прижимаясь щекой к её волосам. — Чего тебе бояться?
— Не смейся, — шепнула Марта, — но я всё время боюсь. После той истории на Вейской боюсь всего. А я ведь вовсе не глупая трусиха. Не боялась только в комиссариате и сейчас. Может, потому, что ты был там и сейчас ты со мной. Помнишь, — добавила она с волнением, — те глаза? Я их видела ещё дважды… Один раз у ворот моего дома вечером и ещё раз, выходя после кино из «Палладиума». Не смейся, может, это в самом деле мне померещилось — результат нервного напряжения, какое-то привидение… Только с тобой я забываю об этих глазах. Сегодня вечером мне было весело, я смеялась, развлекалась. Уже давно не была такой…
— Я не смеюсь, — медленно проговорил Гальский. — И не собираюсь смеяться. Это серьёзная история. За ней кроется нечто трагическое, что-то глубоко человеческое. Знаешь, уже две недели я мечтаю о тебе и о встрече с этим человеком. Всё как-то удивительно переплелось.
— Не будем об этом говорить, ладно?
— Почему? Давай поговорим. Варшава начинает об этом говорить. Глухие, непроверенные, таинственные слухи кружат тут и там. Недавно я сам стал свидетелем очень странного происшествия на углу Видок и улицы Кручей. Редактор Колянко живёт, как во сне.
— Но я хочу забыть. — Марта приблизила лицо к лицу Гальского, прижала его ладонь к своей щеке. — Слышишь? Позволь мне сегодня об этом не думать, хотя бы сегодня, пока ты со мной…
Гальский вздохнул, словно его силой извлекли из другого мира; ещё секунду назад отсутствующие глаза посмотрели на Марту, смягчились, блеснули тёплой улыбкой.
— Да, конечно. Прости меня.
Он крепко обнял её, прижал к себе и поцеловал. Глаза Марты скрылись за веками, руки сплелись над поднятым воротником пальто Гальского.
— Такси! — крикнул Гальский, не выпуская Марту из объятий.
— Алло! Такси!
Маленький автомобиль, проезжавший мимо, остановился.
Водитель усмехнулся и открыл дверцу.
— Куда?
— В «Камеральную», — сказал Гальский. — Поедем забывать. А забывать лучше всего в «Камеральной».
……………………………………………………
— Приветствую, пан председатель, — поклонился гардеробщик «Камеральной», поспешно забирая пальто из рук высокого пана с красивым смуглым лицом. Элегантная дама, вся в чёрном, стояла возле зеркальной стены, поправляя волосы.
— Скажи Генеку, что пан председатель Меринос пришёл, — крикнул гардеробщик пробегавшему мимо официанту. Через минуту в вестибюле появился немолодой, плечистый и плотный официант с красным нахмуренным лицом и небольшими, старательно подрисованными усиками.
Едва, он увидел высокого пана и его даму, как его надутое лицо выразило почтительную радость, засветилось профессиональным счастьем.
— А-а-а! — воскликнул Генек. — Пан председатель Меринос! Пани Шувар! Сейчас, сейчас, через минуту будет столик. Очень прошу…
Меринос небрежно подал ему руку.
— Есть кто-нибудь? — спросил он вполголоса.
— Кажется, есть пан Крушина, — ответил Генек, тоже вполголоса, щуря один глаз. — Только что я его видел.
Оркестр перестал играть, танцующие отрывались друг от друга, в зале немного посветлело, паркет освободился. Возле столиков роились люди. Мериноса и пани Шувар, которые входили в зал, отовсюду приветствовали заинтересованные взгляды: ничего удивительного — эта пара бросалась в глаза. Из-за одного столика поднялся здоровенный плечистый молодой человек со сломанным носом, державший под мышкой книгу.
— Пан председатель, — тихо проговорил он, подходя к Мериносу, — есть место. Если пани позволит, — добавил он немного громче, обращаясь к пани Шувар.
— С кем сидишь? — спросил Меринос.
Молодой человек указал на столик, за которым сидела крикливо одетая девушка с неестественно чёрными блестящими волосами.
— С Ромой, — ответил он.
— Как ты думаешь, Олимпия? — обратился Меринос к своей спутнице.
Олимпия Шувар надула красивые губы со сдержанным неудовольствием.
— Ничего не поделаешь, — ответила она, — такая теснота.
— Оставьте, пан Генек, — приказал Меринос официанту, который жонглировал поднятым вверх столиком. — Мы присядем к пану Роберту.
Олимпия уже здоровалась с Ромой.
— Вы знакомы, пани? — несколько натянуто спросил Меринос.
— Конечно, — живо ответила Рома. — Уже много лет. С Ястарны и Закопане, правда?
— Да, — непринуждённо согласилась Олимпия. — Я всегда поражалась элегантности пани Леопард.
Рома явно обрадовалась.
— Что ж, — ответила она, — иметь бы средства…
— Не плачь, — вмешался Крушина. — К чему эти разговоры? Со средствами у тебя не так уж плохо.
Во взгляде Олимпии была ирония, но никто этого не замечал.
Костюм Ромы поражал своей безвкусицей: дорогой розовый джемпер цвета детского одеяла, дорогая жёлтая «апашка» и тёмно-зелёная юбка. Всё это плохо гармонировало с веснушками на её молодом, красивом, утомлённом лице, оттенённом смолисто-чёрными волосами.
— Что это вы читаете, пан? — обратилась Олимпия к Роберту Крушине.
— «Алису в стране чудес», — ответил он.
— Нет! — звонко расхохоталась Олимпия. — Это замечательно!
— Люблю только такие книжки, — серьёзно заявил Крушина; его загорелое лицо выражало искреннюю убеждённость. — Я был сегодня на филателистической выставке, — добавил он.
— Такой старый, — с упрёком сказала Рома Леонард.
— Роберт навёрстывает упущенное в детстве, — усмехнулся Меринос.
В проходе между столиками появились Марта и Гальский. Меринос кивнул Генеку, ставившему на стол бокалы и рюмки, и шепнул ему на ухо:
— Кто этот фраер в сером пиджаке?
Генек, даже не взглянув на Гальского, стал расставлять закуски. Наклонившись к Мериносу, он шепнул:
— Какой-то врач. Приходит сюда время от времени, не очень часто.
— А женщина?
— Не знаю. Но сейчас выясню.
— О чём это вы шепчетесь? — спросила Олимпия с чарующей улыбкой. — Что ещё за тайны с паном Генеком?
— Мужские дела, уважаемая пани, — угодливо улыбнулся Генек.
Он сбежал по ступенькам в бар.
— Пан Анатоль!
Из-за стойки выглянул полный высокий человек в белом халате, с седыми висками и откормленным лицом бывшего помещика.
— Кто эта клиентка с доктором, как там его — ну, тот, со скорой помощи? — спросил Генек. Немолодой человек, сидевший ближе всех к говорившим, внезапно сполз с высокого табурета, его сигареты упали на пол возле чёрных ботинок Генека.
— Это девушка одного спортсмена, хоккеиста, холера его знает, — ответил пан Анатоль. — Такой высокий, красивый. Они сюда иногда приходят, правда, не очень часто.
Генек на цыпочках сбежал вниз. Немолодой клиент нашёл свои сигареты и снова уселся на высокий табурет. Пан Анатоль смотрел на него с явной антипатией.
— Шеф, — проговорил клиент, вынимая из только что подобранной на полу пачки половинку сигареты и тщательно запихивая её в стеклянную трубочку, — ещё одно пиво, большое, светлое.
— Сейчас, сейчас, — буркнул пан Анатоль и с нескрываемым пренебрежением стал перемешивать вермут.
— Видите ли, пан, — заговорил клиент, — я с сегодняшнего дня пошёл в отпуск, и надо это как-то отметить… Так что прошу пива.