Драматург - Чехов Антон Павлович 7 стр.

— Алло?

— Брид?

— Кто это?

— Джек Тейлор.

Она вовсе не была рада услышать мое имя и сказала:

— Вы снова назвали меня моим христианским именем. В принципе, это Ридж, хотя вы знаете, что я ненавижу этот английский вариант.

Она намеревалась устроить мне разнос, но я собрался и проговорил:

— Ладно, начнем сначала, Ник ен Иомаре. Ну, как, я заработал несколько очков?

Длинная пауза. Я подумывал, а не спросить ли, как поживает Маргарет, но решил, что моему делу это не поспособствует, поэтому дождался, когда женщина-полицейский спросила:

— Вы все еще в больнице?

— Вы будете счастливы услышать, что меня уже выпустили и я уже если не как новенький, то, по крайней мере, полон огня. Спасибо, что выбрали время и навестили меня. Откуда вы узнали?

Я представил себе раздраженный вид Ридж: мне довольно часто доводилось это лицезреть. Казалось, она постоянно на грани: едва сдерживает желание меня ударить. Да простит меня Бог, я получал удовольствие, поддразнивая ее. Она была такой, как выражаются американцы, «жопой с ручкой». Теперь она сказала.-

— Полицейский до полусмерти избивает бывшего полицейского, и вы считаете, что есть хоть один полицейский в стране, который бы об этом не слышал?

Пришла моя пора раздражаться.

— Тогда почему так недоумевали ваши коллеги, которые меня допрашивали?

Ридж не стала колебаться:

— Проснитесь и понюхайте, как пахнет кофе.

Если ей хотелось меня разозлить, она своего добилась. Я сжал зубы, досчитал до десяти и сказал:

— Готов поспорить, вы давным-давно хотели это сказать.

Теперь она вышла из себя:

— Вам что-то нужно? Вряд ли вы хотели просто поболтать.

— Вы не знаете каких-нибудь подробностей о студентке, которая упала с лестницы?

Ник ен Иомаре злилась, тяжело и часто дышала.

— Вы что, снова хотите записаться в частные детективы? Пора бы вам давно усвоить свой урок…

Мне не нужна была обычная лекция, и я перебил ее:

— Мне нужно знать одну деталь. Можете вы это для меня выяснить?

— Продолжайте.

— Когда девушку нашли, было ли что-нибудь под ее телом?

Я услышал, как у Ридж перехватило дыхание, и надавил:

— Было. Господи… ведь было?

Прошло столетие, прежде чем она ответила:

— Все очень сложно.

— Я специалист по сложностям. Испытайте меня.

— Если об этом узнают… Хорошо, я дружу с одним парнем, который первым прибыл на место. Он поднял книгу…

— Глупый урод.

Я почувствовал ее возмущение, старание удержаться на краю. Сам часто находился в таком месте. Радио все еще играло, и я расслышал, как диск-жокей объявил песню Элвиса Костелло «Хочу тебя» из альбома «Кровь и шоколад». Песня была грубой, злой, раздраженной, но замаскированной под нечто легкое. И чего еще ждать от белого и разведенного мужчины, которому под пятьдесят. Мне показалось, что эта песня высосала весь воздух из комнаты. Ридж сказала:

— Он знает, что напортачил.

— Достаньте книгу.

— Что?

— Отберите у него эту проклятую книгу. Вы что, плохо слышите?

— Это что, приказ?

— Мне это необходимо.

И я повесил трубку.

Немного пожалел, что не упомянул о заголовке в «Сентинель»:

В протестантской церкви Святого Николая состоялась свадьба голубых. Теперь вмешивается епископ. Детьми мы так были прибиты католицизмом, что бежали мимо церкви, боясь, что ее щупальца дотянутся до нас и схватят. Даже сейчас, когда я прохожу там, я ускоряю свой шаг.

Мне стало душно в комнате, захотелось выйти. Мозг мой был одержим желанием выпить. Я спустился по лестнице. С тростью это получалось медленно и неуклюже.

Миссис Бейли взволновалась и спросила:

— Разве вам не следует отдыхать?

— Мне лучше поразмяться.

Она указала пальцем на лежащую перед ней газету. Я знал, что это была «Айриш Индепендент», потому что миссис Бейли всю жизнь читала только эту газету. По ней можно было судить о вашей политической раскраске лучше, чем по флагу. Миссис Бейли сказала:

— Этот референдум в Ницце… о чем только думает правительство? Они собираются проводить их, пока не получат нужного им результата?

Меньше всего я сейчас думал о политике, но я обязан был высказаться, поэтому спросил:

— Полагаю, вы голосуете против?

Чисто по-ирландски она сразу же уклонилась от ответа и сказала:

— Эти «оранжевые» сволочи измордовали Шина Фейна, ограбили его офис в Стормонте.

Я чуть не присвистнул, удивившись ее лексике. Ей было восемьдесят, стара как Голуэй и Испанская арка.

— Измордовали? Бог мой, где вы этому научились?

— Я смотрю «Билл» и «Люди из Ист-Энда».

— Я думал, ваша любимая передача «Коронейшн-стрит».

— Но не после ухода Хильды Огден.

На этой точке легко закруглить разговор. Я кивнул, говоря:

— Увидимся позже.

Я почувствовал себя странно, снова оказавшись среди людей. Больница — целый отдельный мир, и я не уверен, что он менее привлекателен.

Через дорогу перешел священник и спросил:

— Как себя чувствуете?

— Господи, что это такое, куда ни кинь, везде священники.

Он показался мне слегка знакомым, но я не мог вспомнить, где я его видел. Святой отец гнул свое:

— Что с вами случилось?

— Несчастный случай при игре в регби.

Так ему, он из полиции, они все оттуда. Священник смешался, потом сообразил:

— А, понимаю, но я вообще-то имел в виду мессу, ваше присутствие. Я некоторое время вас не видел.

Слово «присутствие» всегда меня выводило из себя. Даже когда я был полицейским, у меня были проблемы с уставом. Я спросил:

— Вы что, завели на меня карточку?

Священник удивился и попытался исправить ситуацию:

— Помилуй Бог, я неправильно выразился. Я хотел сказать, что нам вас не хватало.

Мне хотелось схватить его за ворот, встряхнуть и заорать: «Проснись!» Я произнес:

— Ну, еще бы.

Он поступил по-христиански, подставив другую щеку, не обратил внимания на мой тон и сказал:

— Мы ведь обязательно увидим вас в это воскресенье?

— И свиньи могут начать летать.

Я повернулся и похромал прочь.

Недалеко от Эйр-сквер я увидел молодого блондина, и он точно пялился на меня. Я решил положить этому конец и двинулся к блондину, но тот повернулся и исчез, прежде чем я успел до него добраться. Я поклялся себе, что в следующий раз так или иначе, но мы с ним поболтаем. Какого черта, что это он, следит за мной?

Я зашел в паб «У Нестора», представляя себе бутылки с виски. Часовой был на месте. Сказал:

— Боже, только взгляните, как его отделали.

Сомнительный комплимент, но на другое и рассчитывать не приходилось.

Джефф, расставлявший бутылки по полкам, улыбнулся:

— Рад, что ты вернулся, приятель.

Я сел на свой обычный стул, жесткий такой, спиной к стене. Чувствовал я себя усталым, колено сильно болело, проклятая обезболивающая таблетка не подействовала. Передавали новости: взрыв бомбы на Бали, сто восемьдесят семь убитых, троих ирландцев недосчитались. Диктор предполагал участие во взрыве Аль-Кайды. Джефф принес кофейник и две чашки. Я почувствовал вспышку гнева: его уверенность, что я не пью, едва не заставила меня закричать. Джефф помедлил и спросил:

— Кофе годится?

— Конечно, как раз то, что доктор прописал. Ты присоединишься?

— Если не возражаешь, я бы хотел поговорить.

Я махнул рукой в сторону пустого стула. Он сел, налил кофе в обе чашки. Помимо своей воли я отреагировал на аромат кофе. Возможно, я выпью потом, поживу в предвкушении.

Часовой подал голос:

— Хочешь присоединиться к фонду?

— Фонду?

— Ага, за пять евро выбери день, когда Буш начнет бомбить Ирак. Пятое, пятнадцатое и двадцать пятое ноября уже заняты.

Я подумал и изрек:

— Двенадцатое ноября.

Часовой сделал пометку в маленькой красной книжке и заметил:

— У всех одинаковые шансы, это справедливо: все хотят принять участие.

Я достал пятерку из бумажника и оставил ее на столе. Джефф вздохнул:

— Ты про школьницу слышал?

— Ту, на которую напали?

Он кивнул. Теперь, когда у него была дочь, он стал особенно чувствительным к подобным темам. Но, как обычно, я поторопился и сделал неправильный вывод. Джефф сказал:

— Я знаю одного парня, Пэта Янга, мы подружились…

Я поднял руку, попросив его замолчать. По радио начали передавать в исполнении Джимми Нормана мою любимую песню Эммилу Харрис из альбома «Девушка и красная грязь» — «Бей в барабан медленно». Умереть можно. Джефф ждал, когда музыка смолкнет. Я спросил:

— Что ты говорил?

— Пэт — славный парень. Ему пришлось нелегко. В Бохерморе у них другой взгляд на трезвость. Они бросают пить и покупают мотоцикл. Не так, как в книгах пишут, но Пэту помогает.

Мои глаза задержались на верхней полке. Виски, бренди, ини, мини… водка, шнапс… мини, мо… Текила, вот она работает здорово — быстро, жестко и эффективно. Я услышал слова Эммилу: «Хотел спросить тебя о войне» — и вернулся на землю.

— К чему ты это все рассказываешь?

Он удивился, заметно дернулся и сказал:

— Его могут подставить.

— За что?

— За школьницу.

Я помолчал, привел голову в порядок и поинтересовался:

— Каким образом?

Джефф провел пальцами по густым волосам и потер глубокие морщины на лбу. Когда они у него появились? Сказал:

— Пэта видели поблизости… И девочка его знала.

Я постарался вникнуть. Спросил:

— Что ты этим хочешь сказать? Знала его… Как я должен это понимать?

— Однажды она попросила у него денег на мороженое, и он не дал.

Я не понял, в чем проблема, и сказал:

— После анализа ДНК с него снимут все подозрения, большое дело.

Джефф покачал головой:

— Не думаю, что девочку действительно изнасиловали. На полицейских сильно давят, требуют результатов. Пэт им очень подходит.

Я поднял руки, потому что слышал уже достаточно, и заметил:

— Печальная история, но и такое дерьмо случается.

Но Джефф не хотел сдаваться, после паузы он сказал:

— Ну, знаешь, я надеялся, что с твоими связями ты сможешь поспрашивать, замолвить словечко.

Я по-настоящему удивился. Джефф был не из тех, кто умоляет об одолжении, но вот он сидел напротив и о чем-то просил. К сожалению, не могу сказать, что я проявил милосердие, бросился на помощь своему другу. Нет. Я заявил:

— Разве ты не тот парень, который постоянно морочил мне яйца, настаивая, чтобы я бросил всяческие расследования? Черт, ты ведь постоянно проявлял заботу о моем благополучии и трезвом образе жизни.

Последние слова я сказал резким тоном и демонстративно отодвинул чашку с кофе в сторону.

Джефф глубоко вздохнул и продолжил:

— В городе ходят слухи о группе линчевателей, и я боюсь, что они нацелились на Пэта.

Я изобразил на лице ухмылку, и он вздохнул, всем своим видом выражая разочарование. Он двинул стул назад, взял чашки и пожал плечами:

— Забудь, что я просил.

Я сразу же почувствовал себя скверно. Черт, я лишь хотел убедить друга в бесполезности своего вмешательства, а не отшить его. Я сделал еще одну попытку:

— Черт, Джефф, да не расстраивайся ты. Я же не сказал, что не помогу. Разве я это говорил?

По его лицу я ясно прочел, как сильно ему хочется послать меня подальше с моей помощью, но беспокойство за Пэта Янга пересилило его желание. Я видел эту борьбу и смятение в его глазах. Джефф расправил плечи:

— Ладно, все, я буду глубоко благодарен… за все, что ты сможешь сделать.

Я заставил его прыгать через обруч и пожалел об этом. Винил свое колено, винил священника, пристававшего ко мне, винил свое желание выпить, такое сильное, что хотелось завыть. Дело в том, что я веду себя паршиво значительно чаще, чем я готов признать. Поднявшись, я сказал, чтобы хоть немного разогнать тучи:

— Я сразу же этим займусь.

Джефф как-то странно на меня посмотрел:

— Ты когда-нибудь слышал о Пикинерах?

Я порылся в своих отрывочных знаниях истории Ирландии и отрапортовал:

— 1798 год, восстание… Это было какое-то тайное общество?

Он повернулся к бару:

— Пикинеры, которых я имею в виду, не история.

И ушел.

Когда я шел через площадь, выглянуло солнце. Даже немного теплее стало. Я сел у фонтана и постарался осмыслить те данные, которые имелись в моем распоряжении. Вне сомнения, я страдал от избытка информации. Попробовал составить список приоритетов. Вот что получилось:

Пьяницы, собравшиеся у бывших общественных туалетов, громко веселились. После скандалов с педофилами туалеты снесли и заменили металлическими будками, за вход в которые следовало платить. Один забулдыга отделился от группы и приблизился ко мне. У него были на удивление рыжие волосы, два зуба и теплое черное пальто. На шее на французский манер повязана косынка. Она придавала алкашу молодцеватый вид. Он одарил меня обворожительной улыбкой, всем видом демонстрируя дружелюбие, и сказал:

— Добрый вам день, сэр.

Английский акцент с примесью Тайнсайда. Возможно, дело было в солнце, но гнев, который я лелеял, испарился. Я произнес:

— Как делишки?

Пропойца пришел в восторг. По его глазам я видел, что он подсчитывает, сколько может стоить мне моя вежливость. Но я его опередил:

— Вы откуда?

Ему потребовалось мгновение, чтобы сориентироваться — главной целью пьяницы были деньги, но легкий разговор мог увеличить его доход. Но тут ему в голову пришла новая мысль. Он спросил:

— Вы ведь не социальный работник, верно?

Я переложил трость в другую руку:

— Вряд ли.

Алкаш расслабился и уселся рядом. От его одежды и тела разило мочой, грязью, нищетой и Бакфастом. Я постарался не задохнуться, и он сказал:

— Я из Ньюкасла.

— Ну да, вы и Кевин Киган.

— И Алан Ширер, не забывайте. Он хороший парень, как-то дал мне пятерку за то, что я присмотрел за его машиной.

— Зачем вы приехали в Голуэй?

Вопрос его озадачил. Стая пьяниц взывала к нему, в их голосах слышалось нетерпение. Он слишком долго со мной возился. Вся стратегия заключалась в быстроте — получил и смылся. Мне было наплевать, зачем он подошел, но для него это было важно. Он прищурился и заметил:

— Слышал, правительство дает деньги на что попало. Если у вас есть собаки, вы можете даже на них деньги получить.

Я решил избавить пьяницу от необходимости совершить привычный ритуал, достал несколько бумажек и протянул ему. Он быстро сунул деньги в карман пальто, на случай если я передумаю, но скорее всего — чтобы стая не разобрала, сколько я ему дал. Лояльность не самая популярная черта на улицах. На небе появились облака, и я встал.

Алкаш спросил:

— Простите мою смелость, но что случилось с вашим коленом?

— Один мужик меня избил.

Он эту песню знал и кивнул, в глазах отразились воспоминания о том, как били его. Выглядел он на все двадцать лет. Поинтересовался:

— А вы его избили в ответ?

— Еще нет.

Пока он наслаждался моим ответом, я спросил:

— Почему вы не заведете собаку?

— О, я заводил… только я съел ее.