— Да пошел ты, Совин, со своим «новым русским»… знаешь куда?..
— Куда?
Валентин сообщил адрес, куда, по его мнению, должен отправиться его одноклассник, и добавил, что ждет его, как он выразился, «с нестерпением». Напомнил, что живет он в красивом доме на Кутузовском проспекте и что коньяк, конечно, с хозяина, а чай заваривать будет гость. «Интересно, — отметил про себя Совин. — Валентин на Кутузовском живет. Недалеко от Толстого, кстати».
Через час Совин уже сидел в квартире, которую мог бы охарактеризовать как шикарную. Не был, конечно, Валентин никаким «новым русским» — пальцы не умел веером раскидывать, Но торговый бизнес имел не самый плохой. И опт, и розница, как говорится. Не гнался за 1 сверхприбылями, цены на его товары «приятно удивляли». Брал умно, с оборота. А оборот был будь здоров какой.
Было у Валентина соответствующее доходу хозяйство в Москве. И домик в Подмосковье. Когда Совин впервые вошел в этот домик, то не нашёл ничего лучшего, как процитировать фразу из записных книжек Ильфа и Петрова: «Дворец обвиняемого адвокат называл хижиной».
— Ну, за встречу, что ли? — провозгласил тост хозяин.
— Ага, со свиданьицем, — ответствовал гость.
Выпили. Валентин закусил коньяк лимоном, а Совин — по-плебейски — подцепил на вилку копченого мяса.
— У меня появилась скверная привычка употреблять коньяк, а потом садиться за руль, — констатировал Совин.
— Э, да ты тачку взял! И за это выпьем, — обрадовался Валентин.
— Обязательно, но потом, в другой раз, — согласился-отказался Совин. — Дел полно, да и я действительно за рулём.
— А я выпью. — И Валентин выпил. — Давай выкладывай свои дела. Слушай, а мы когда без дел встречаться будем? Весна заканчивается, сады цветут… Давай-ка на выходные ко мне, а, Совин? Палыча возьмем с семьей. Давайте, мужики. А то я замучился: все бизнес да бизнес. Деньги, рауты какие-то дурацкие. — Валентин внезапно пригорюнился. — Я опустился. Провожу время не с теми, с кем хочется, а с теми, с кем надо.
— Богатые тоже плачут, — посочувствовал гость. — Ладно-ладно, не сердись. Это я так, по своей вечной привычке ерничаю. Валентин, мне нужен выход на какого-нибудь авторитета в моём районе.
— Наехать, что ли, на кого надо? — поинтересовался хозяин.
— Ты что, совсем сдурел со свои бизнесом? — возмутился Совин.
— Извини.
— Мне нужно, чтобы ты меня представил этому авторитету.
— Молчи, дай подумать. — Хозяин задумался, подтянул к себе записную книжку, полистал её, поморщил лоб, что должно было для постороннего наблюдателя означать работу мысли. — Давай-ка для начала Лёхе позвоним, — предложил он.
— Какому Лёхе?
— Какому-какому… Лёхе Маленькому, конечно.
Леху Маленького окрестили так за то, что здоров он был как бык. Ну не изобрела детская фантазия ничего лучшего… Кличка закрепилась. Совин недолюбливал его со школы, а после окончания сего учебного заведения встречался с ним нечасто. Хотя Леха к Совину относился с уважением. Может быть, за знания, коими сам не обладал.
Совин слышал краем уха, что имеет Леха какой-то, назовем это так, пост в какой-то криминальной структуре. Не самый большой, но и не самый маленький. Как бы это выразиться… член совета директоров, что ли.
— Валентин, не хочется мне к Лёхе обращаться.
— Ну и гуляй тогда! — вдруг разозлился хозяин. — Мне это надо? Ты что думаешь, сидит мой «крёстный отец» и ждет не дождется, когда я ему гражданина Совина представлю? Или меня дожидается? Под ним таких, как я, сто тысяч человек. Знаешь, где он меня видел? И тебя вместе со мной? — И грубый Валентин сообщил Совину место, где криминальный авторитет видел и Совина, и Валентина вместе с ним. Не лучшее место, прямо скажем.
— Ясно, — отозвался понятливый Совин после вполне эмоционального описания этого самого места. — Звони Лёхе.
Валентин позвонил и, как ни странно, дозвонился. Через час они были радушно встречены Лёхой.
Часа два Лёха, ушедши на кухню, с кем-то созванивался и о чем-то договаривался — всё-таки давали о себе знать «школьные годы чудесные».
Через три часа Совин в сопровождении Лёхи вошел в небольшой ресторанчик. Где-то в том районе, где жил Совин. Он даже не понял, где именно, потому что Лёха вёз его на своем джипе и Немилосердно петлял.
Без Лехи его сюда точно не пустили бы. На входе Леха Маленький шепнул что-то двум скучающим, но внимательным паренькам такой же, как у Лёхи, комплекции, и они вошли без проблем.
Присели за столик. Заказали минералку.
Народу было мало. Совин с Лёхой, трое мужичков за столиком у окна, которые практически и не ели ничего. Похоже, посещение этого ресторанчика входило в круг их служебных обязанностей. Мужички внимательно изучили вновь прибывших и поглядели в сторону столика в глубине зала.
Аккурат за тем столиком, в уголочке и лицом к двери, не у окна, сидел и культурно ужинал пожилой мужчина приличной наружности, в очках с золоченой оправой, в приличном костюме. Спокойно ужинал, не торопился, по сторонам не смотрел. Проглотил очередной кусок бифштекса, запил минералкой. И спокойно посмотрел на Леху.
Леха немедленно встал.
— Посиди пока, — бросил он Совину и пересел к культурно одетому мужчине. Коротко поговорил и махнул Совину рукой.
Совин подошёл.
— Садитесь, — предложил пожилой.
— Спасибо. — Совин сел.
— У вас дело именно ко мне?
— Ну раз Лёша меня к вам привел, стало быть, к вам.
— Ну излагайте.
И Совин принялся излагать. Смысл изложения заключался в следующем. Убиты три, нет, четыре человека. Дважды покушались на него, Совина. Он, Совин, примерно знает, кто эти люди. Хочет собрать доказательства и сделать так, чтобы их арестовали, а их дела нехорошие прикрыли. Нужны свидетельства трех пацанов. Пацаны сейчас сидят в колониях. Он, Совин, обещает, что на них никак не отразится то, что они ему, Совину, расскажут.
— А что же Леша ваши проблемы не решит, Дмитрий Георгиевич?
— Я, знаете, от помощи Лёшиной не отказался. Сами видите. Но дело своё сам до конца довести хочу.
— И ментам людей сдать. Нехорошо.
— Я слышал, что слово «человек» в вашей среде понимается несколько по-другому. Так вот в вашем смысле это не «люди».
— А «люди», — пожилой грамотно, интонацией поставил кавычки у слова «люди», — не пострадают?
— Нет.
— Ну что, Лёша? Под твою ответственность, а? — обратился пожилой к Лёхе.
— Отвечаю, Петр Петрович, — откликнулся Лёха.
— Что ж, молодой человек, — вновь обратился к Совину Петр Петрович. — То, что Леша согласился и ответственность на себя взял, — знак хороший. Так вы уж не подведите меня, старика. С молодыми будете говорить, можете на меня сослаться. Судя по вашему рассказу, они меня знать должны. Ну, не лично, конечно. Но, думаю, слышали обо мне.
— Спасибо, Петр Петрович, — поблагодарил Сорин.
— Не на чем. Всего хорошего. Леша, ты останься на минутку. А вы, Дмитрий Георгиевич, его за своим столиком подождите.
Совин потянулся. От долгого сидения за компьютером болели плечи. Он повертел шеей, подвигал плечами, закурил последнюю перед сном сигарету. Устал. Все, спать! Завтра дел предстояло столько, что…
А, ладно!. Утро вечера мудренее.
Вечер двадцать девятый
ПОНЕДЕЛЬНИК, 1 ИЮНЯ
Да, сегодня Совину спать не придется. Время не ждет, сном приходится жертвовать.
Фары рассекали темноту. Динамики разрывал тяжелый рок. Совин гнал машину в Архангельскую область, в «места, не столь отдаленные».
Совин с большим удовольствием проснулся бы поздно, но беда в том, что с девяти часов утра родная радиостанция всё-таки начинала работать. И, натурально, на работу приходили люди, которые, собственно, и разбудили Дмитрия.
Совин умылся, позавтракал в ближайшей пиццерии, взял со стоянки машину и поехал домой. Аккуратно, с оглядкой. И в подъезд не так чтобы вбежал — с оглядкой входил. Однако тихо было в подъезде. И дома все в порядке. И слава Богу. Совин принялся готовиться к отъезду.
Первое дело — душ перед дорогой. Вооружение. Еда. Термос с любимым чаем. Одеяло: вдруг придется спать в машине. Оно хоть и май, но ночами не так уж и жарко. Деньги. Диктофон. Кассеты с записями. Фотоаппарат. Папка с бумагами.
Ну, вроде ничего не забыл. Теперь оставалось только ждать звонка от Палыча.
Ага, «не прошло и полгода», как пел Владимир Высоцкий.
— Ну что, Палыч, сделал всё?
— Да, подъезжай, я встречу на улице…
Встреча состоялась. После неё в совинской папке для бумаг уютно расположились три рекомендательных письма к начальникам трех разных колоний строгого режима: двух в Кировской области, одной — на юге Архангельской. Грустно, но, скорее всего, выйдут ребятки оттуда хоть и на свободу, но вряд ли с чистой совестью. Ну уж как будет…
Дело же Совина — до конца решить свое дело. («Хорошо сказал, — сыронизировал над собой Совин, — сразу чувствуется: художник, блин, слова!»)
По мнению следователя, который вел дело этих троих ребят, «дело об убийстве Владислава Семенова», неформальным и формальным лидером в этой троице был некий Константин Тарановский. Именно к нему первому решил ехать Совин.
Еле-еле нашёл колонию в Архангельской области, ибо располагалась она «вдали от шума городского», сильно вдали. Совин попетлял по родным российским просторам, среди которых тянулись не менее родные российские дороги. Блуждая, он успел вспомнить о российских дорогах все: от песни со словами «Эх, дороги, пыль да туман…» до двух российских бед — дураков и все тех же дорог.
Однако же цели достиг и аккуратно поставил машину недалеко от железных ворот.
Проник-таки к начальству, понимая, что письмо Палыча законом здесь не будет. Расчет строился на другом. Какой провинциальный начальник откажется оказать услугу столичному корреспонденту и полковнику, письмо подписавшему? Да никакой. Глупый не откажет, а умный так вовсе и постарается создать все возможные удобства. А ежели к этому письмецу и пару бутылок коньяка неплохого добавить… Тоже хорошо. Согревает и убеждает. И добавил Совин коньяка. Капитан было воспротивился коньяку, но как-то неубедительно. В итоге вопрос решился. Понятно, что главным аргументом стало все же письмо.
Понимал Совин, что когда-нибудь Палычу придётся это письмецо отрабатывать: обратится к нему этот капитан, начальник колонии. Но считал, что дело его важнее.
Выполнил начальник его просьбу, и заключенного Константина Тарановского Совин встретил не в каком-нибудь там кабинете для допросов, а в комнате для свиданий.
Жратву разложил на столе. Нехитрую, но обильную и вкусную. Сигареты, кока-колу, чай даже заварил.
Заключенный Тарановекий сидел на железной койке и молча смотрел на Совина. Требовалось сказать речь.
— Отлично, Константин! — процитировал Совин Жванецкого. — Слушай сюда. Сейчас Чебурашка скажет речь. Мне от тебя не нужны показания. Мне от тебя нужна информация. Мы встречаемся с тобой в первый и последний раз. То, что ты мне расскажешь, я, да и не только я, никогда не потребую подтверждать где бы то ни было. Ты мне просто расскажешь, как вы убили того парня. Но не так расскажешь, как на суде, а так, как на самом деле было. Потому что есть у меня кое-какие сомнения. И есть у меня кое на кого большой зуб, потому что меня два раза пытались убить. Сдается мне, что парня тебе того показали. И я даже предполагаю, кто именно. Может, тебе заплатили, но я так думаю, что с вами троими еще кое-кто сидеть должен. Так вот, ежели ты мне все расскажешь, эти кое-кто тоже сядут. И это будет справедливо. Во всяком случае — по отношению к вам троим. Да и во всех других смыслах тоже. Сам-то как считаешь, а, Константин? Да не торопись с ответом, подумай сначала…
Но Константин всё-таки поторопился — молодой ещё, что с него возьмёшь:
— Да пошёл ты…
Хороший ответ. Не хотел его Совин услышать, но ожидал. И потому не обиделся, а улыбнулся только в ответ и пригласил Константина к столу.
— Грубо, конечно. Ладно, оставим пока этот вопрос. А давай-ка мы с тобой, любезнейший Константин, пожуем. Ибо проголодался я сильно; часов восемь толком не ел ничего. И пойми ты меня, братец, правильно: я тебя не покупаю. Ты, как я понял, не продаёшься. А мне и не нужно. Но мы пожуем и поболтаем. И я тебе расскажу кое-что. А жратву не жалей. У меня ещё есть. Что не съедим — возьмешь с собой, я договорился…
Через четыре часа Совин вышел из ворот колонии, прогрел двигатель, покурил на вольном воздухе.
Уговорил он парня. Пришлось, правда, и на Петра Петровича ссылаться. Но уговорил. Рассказал, пожалуй, несколько больше, чем следовало. Но ничего. Скоро все равно об этом узнает широкая публика.
И снимки показал Совин.
Так, есть ли смысл ехать ещё в две колонии? «Нет, — решил Совин. — Теперь — в столицу».
«Вставайте, граф, вас ждут великие дела!» — продекламировал он, врубил на полную катушку Заппу, нажал на педаль газа и помчался в столицу со страшной скоростью — двадцать километров в час. Больше на этих дорогах не получалось. Не беда: скоро машина выйдет на трассу…
Вечер тридцатый
ВТОРНИК, 2 ИЮНЯ
— Ну вот, приехали с орехами, — сообщил окружающей обстановке своей квартиры путешественник и исследователь русского Севера Дмитрий Совин. Бабушка так говорила, когда Дима был маленький и она возила его на санках.
Совин с наслаждением поплескался в душе, сбрил трехдневную щетину.
Прошел на кухню и наконец-то заварил себе настоящего, крепкого, душистого чая.
И «поплыл». Два дня за рулем в его годы — это… Что «это», Совин решил додумать завтра утром. Тем более что дел завтра будет!.. Ещё в институт ехать, где Владик Семенов учился…
«Господи, отдохну я когда-нибудь от всего этого?»
Эти слова Совин произносил уже во сне.
Вечер тридцать первый
ЧЕТВЕРГ, 4 ИЮНЯ
Он медленно приходил в себя. Странно, но в сознание его возвращала жуткая боль в затылке.
Ждал Совин гостью. Ждал с ней встречи. Сам позвонил и пригласил. И неприятности от этой встречи ждал. Но никак не предполагал, что они будут такими болезненными.
Когда после ожидаемого звонка в его квартиру Дмитрий открыл входную дверь, гостья, поздоровавшись, так быстро вошла в глубь прихожей, что он автоматически повернул голову, на доли секунды выпустил из виду входную дверь и не успел закрыть её. Лопухнулся! И получил сзади по затылку. И вырубился…
А вот сейчас медленно вылезал из черноты, постепенно осознавая, что сидит в кресле, что слева и справа стоят два человека, которых он полностью не видит, только боковым зрением рукава их курток да брюки.
Гостья сидела на диване и спокойно смотрела на Совина.
— Ну и что теперь со мной будет? — спросил Совин не очень послушными еще губами. — Газом задохнусь или опять взрыв?
— Я думаю — взрыв, — спокойно улыбнулась собеседница. — В огне все следы нашего пребывания здесь погибнут. Сейчас примете снотворное, мирно уснете. Проснуться вам не судьба.