Оборачиваясь, я вижу, как в темном холле бешено прыгают лучи фонариков. Я жду завывания сирен, как ждал и в цветочном павильоне. Нервы на пределе. Мы лишь начинаем пробовать блюдо под названием Партизанская Война. Мы робко прожевываем жесткие куски и уже понимаем, что не все так просто, как нам представлялось вначале.
Несколько очагов возгорания устроены наверху, к ним подведены провода. Поджигатели с канистрами возвращаются, другие налетчики вытаскивают системные блоки от компьютеров и исчезают в темноте. Колючка потом сказал, что в них может содержаться ценная информация о еврейских террористических группах. Все происходит практически без слов.
Сторож лежит смирно возле моих ног и мерно дышит. Наверное, потерял сознание. Я освещаю лучом фонарика его лицо, чтобы определить национальность. Это нечто среднее между черным из Средней Азии и евреем.
— Мы не могли просто взорвать здание, — говорит Колючка, — вокруг в домах живут русские. Это опасно из-за взрывной волны. Огонь же так далеко распространить не сумеет, потому что центр отделен от остального стоянкой и полукруглой зоной, где густо растут тополя.
Диверсанты тщательно проверяют, чтобы были закрыты все окна и двери. Они заклеивают вентиляционные отверстия полосами скотча. Пожар с оттяжкой.
Три минуты — и весь первый этаж залит горючей смесью У нее резкий запах. Мы уходим, таща с собой сторожа, который успевает придти в себя. У него дико выпученные глаза.
Операция занимает минут семь-восемь, но инструктор недоволен, хотя и делает скидку на нашу неопытность. Мы поработали на твердую четверку.
— Местное отделение Сопротивления во главе с Генералом откопало интересные факты о том, что местные евреи поддерживают тесную связь с террористической организацией «Всемирный Израиль», которая посылает сюда эмиссаров каждые примерно полгода. Известно, что у «Всемирного Израиля» есть контакты со всеми масонскими ложами на разных континентах. Оттуда приходят огромные деньги. Их цель — одна. Она следует из названия. На встречах местных влиятельных богатых евреев обсуждаются вполне определенные планы. Они собираются развернуть массированную антибелую пропаганду. Естественно, под знаменем борьбы за права человека и за мир во всем мире. Цель Сопротивления — нанести упреждающий удар. Сожжение центра — только небольшое звено в цепи. — Колючка смотрит в бинокль. — Почти каждый раввин в нашем регионе — агент «Всемирного Израиля». Двоих из них группа ликвидации обезвредила на прошлой неделе. Мы схватились один на один со стоглавым драконом, и работы будет еще много.
Сторожа налетчики закидывают в багажник машины, где были канистры. Мгновенно четверо людей в черном уезжают с места действия. Другие — и те, что контролируют операцию со стороны, занимают места в окрестностях. Началось ожидание.
Колючка смотрит на часы и произносит шепотом:
— Через три минуты.
Лежать на холодной земле в кустах холодно, у меня мерзнут ноги и живот. Я не надел ничего теплого. Летнее утро становится совершенно ледяным, и у меня прихватило мочевой пузырь. Пришлось отползти и приткнуться в какой-то угол, где мне запястья обожгла крапива. Моча дымится на воздухе, словно кислота. Я вернулся как раз к моменту, когда должны сработать специальные зажигательные устройства. Я жду чего-то из ряда вон выходящего, но ничего особенного нет. Ни взрыва, ни огня. Колючка говорит: подожди двадцать минут. На несколько мгновений в окне первого этажа, за жалюзи, мелькнул оранжевый отблеск. И тут же погас.
— Кислород должен прогореть уже сейчас, — говорит великан, — если, конечно, наши ребята сделали все правильно. Иначе мы получим банальный пожар. Найди воздух лазейку, огонь вспыхнет моментально.
Я слежу затаив дыхание. Пальцы рук дрожат.
Просыпается город, и мне неуютно. Нарастает гул от идущего в разные стороны транспорта. Много лет я не выбиваюсь из привычного установленного ритма, а теперь превращаюсь в поджигателя. Много лет я не видел утра. То есть, по-настоящему.
Теракты не всегда такие шумные и красочные, как бывают в кино. Мы ждем долго, когда что-нибудь произойдет и мы поймем, получилось у нас или нет. Вот к дверям общинного центра подходят двое. Им, естественно, никто не открывает, несмотря на настойчивые звонки в дверь. Один вынимает из кармана телефон и пробует достучаться до вахты, до сторожа, о судьбе которого больше никто никогда не узнает. Двое ждут, ходят, заглядывая в окна на первом этаже.
Колючка причмокивает. Он говорит, что рассчитывал, что у этих имеются свои ключи от железной двери.
— И что делать? — спрашиваю я.
Ничего, пожимает он плечами.
Вот приближается третий, и ему объясняют ситуацию. У него есть ключ, а значит, никаких проблем быть не может. Через пару секунд дверь приоткрывается всего на сотую долю миллиметра, впуская внутрь чистый утренний прохладный воздух. Здание содрогается, стекла волной вылетают наружу, дверь распахивается под напором огня изнутри.
Все это я вижу, смотрю широко распахнув глаза. Нет, все-таки наша акция получилась внушительной. Здание старой постройки, капитального ремонта в нем не было давно, поэтому огонь стремительно сжирает перекрытия и полы. Современный пластик не хочет поддаваться пламени, но и он к приезду пожарных расчетов, наверное, расплавился. Улица затянута дымом. В окнах соседних домов возникают испуганные лица. Зеваки собираются на гарь.
Мы с Колючкой садимся в машину и молча уезжаем.
9
Лицо Светы покрыто слезами, и я думаю, что все произошло чересчур быстро. Света была готова расстаться с прошлым, но, вероятно, не так, не так. Все рухнуло. Мне понятна каждая мысль, которая появляется в ее голове, потому что это и мои мысли тоже. Слезы бегут по ее щекам и сверкают.
— Врачи сказали, что она наглоталась пуговиц от халата.
— Пуговиц? Как это пуговиц? — спрашиваю я.
— Она откручивала их руками, она не могла их отрезать, потому что ножниц не было, это не разрешается. Откручивала и складывала в тумбочку. Потом начала глотать.
— А кто-нибудь это видел? — Тупой вопрос, точно.
— Соседка по комнате видела, — говорит Света, стараясь представить себе воочию все, что произошло с ее матерью.
В доме престарелых сотни никому не нужных старух. Лишенных право на личную мгновенную смерть. Обреченных на забвение. В отличие от них, мать Светы имела связь с внешним миром, она могла рассчитывать на поддержку, даже если этого не осознавала. Даже если бы отвергала свою дочь.
Моя невеста не собиралась от нее отказываться и вычеркивать из своей жизни.
В доме престарелых пожилая женщина умирает от того, что пластмассовая пуговица застревает у нее в горле. Сутки назад мать Светы, потерявшая большую часть своего разума, решила закусить перламутровыми шариками и задохнулась. Все последние дни, по словам врачей и сестер, она твердила, что собирается поехать в Бразилию и постоянно перебирала вещи. Из ее рта вываливались неуклюжие имена бразильских актеров, выученные наизусть, точно молитва. Соседка по комнате, не менее сумасшедшая, после получаса перечислений начинала орать тонким высоким голосом, словно маленькая девочка, и накрывать голову подушкой. Приходилось колоть ей успокоительное.
Об этом Свете рассказали в доме престарелых.
Слишком быстро. От момента, когда мать Светы увезли на машине скорой до ее гибели в охраняемом здании прошло пять дней. Всего лишь пять. Документы, которые моя блондинка оформляла задним числом, остались наполовину незаполненными. Мы вместе едем утрясать все формальности, связанные с телом и кремацией, а потом едем на кладбище хоронить урну. Пришлось из крематория нести ее мне и чувствовать тепло неостывшего пепла. В машине Света сидела отвернувшись и глядела в окно. Она сказала, что хочет тихих и незаметных похорон.
И вот она плачет у меня на плече. До этого два часа она пребывала в молчаливом оцепенении. Я рассказываю ей про похороны моих родителей, однако ее горе, конечно, больше, сильнее. Смерть превратила ненависть между матерью и дочерью в любовь. И неужели это единственное средство что-либо реально изменить в этой вселенной?
Я не настаиваю ни на чем и не спорю, даю Свете выплакаться.
— Поедем домой, да?
Она как-то вся обмякла. Я не знаю, что делать, когда она упадет в обморок, и нервничаю. Люди из похоронной команды, уходя, сумрачно посмотрели в мою сторону. Видимо, их смущает мой внешний вид. В последнее время я постоянно в движении. Первая часть дня посвящена никчемной работе в офисе, вторая — различным заданиям. Их придумывает либо сам Колючка, либо они поступают от невидимой группы наблюдения. Неуютно чувствовать рядом с собой настоящих профессионалов, умеющих сливаться с окружающей средой и ничем себя не выдавать. Люди-невидимки следят за каждым твоим шагом. За все время моей стажировки я не получил осязаемых доказательств их присутствия рядом с нами. Колючка отказывался выдавать тайну, хотя наверняка и он не видел всего. Он объяснил это тем, что в Сопротивлении есть вещи, о существовании которых он и не подозревает. Человек, посвятивший свою жизнь борьбе, постепенно откроет все без исключения потайные двери. Ему нужно только запастись терпением.
Терпение.
Терпение.
Чертово терпение.
Я боюсь, что у нас ничего не выйдет. Враг слишком силен.
Не хочу быть ущербным и сомневаться. Ярость составляет мою сущность в те минуты, когда я осознаю собственные сомнения.
— Поехали, — говорит Света. Добавляет: — Я не хочу жить в таком мире. — Ее лицо четко вырисовывается на фоне панорамы оскверненных злом улиц нашего города. — Я не хочу жить в таком мире, понимаешь?
Да, я понимаю.
Я думаю о том, что нам с Колючкой предстоит сделать послезавтра.
Я беру Свету за руку.
Так мы ставим точку на определенном отрезке своего прошлого. Избавляемся от старых вещей. Выбрасываем ненужные книги. Испытываем отвращение к мелочам, которые раньше были дороги и казались незаменимыми. Производим ревизию памяти, чтобы выбросить оттуда накопившийся мусор.
Очищаем сознание от призраков и устаревших взглядов. Все ради единственного — сохранить себя, то лучшее, что осталось после лет вранья и заблуждений. Я — недавно вылупившаяся бабочка, и мои крылья почти высохли, почти готовы для полета. А быть может, я уже лечу. Один шаг до полного осознания собственного «я». Смерть матери Светы завершает для нас двоих подготовительный этап, а на следующий день моя невеста говорит мне, что намерена подать заявление и уехать жить в колонию-ангар Русколань. Впрочем, название может быть каким угодно, и не это главное. Света не в состоянии больше быть здесь и испытывать постоянное давление. Она просит меня помочь ей.
Я отвечаю, что обязательно помогу, испытывая противоречивые чувства.
Света уезжает в безопасное место.
Для меня это означает одно — я могу бросить все силы на ту работу, что нам предстоит с Колючкой.
— Послезавтра у нас последнее занятие, — говорит Света, лежа рядом со мной. — Я сдаю экзамены и уезжаю. Я знаю двух девчонок, которые тоже намерены поехать. Там мы вступим в Сопротивление. Ты приедешь посмотреть?
Через семьдесят два часа в соседнем с нами областном центре начнется вооруженное восстание.
Я и представить не могу себе, какая огромная работа была проведена Белыми активистами.
Я не включаю телевизор, но знаю, что за новости передают в последнее время. Доехать Свете и другим женщинам до колонии будет нелегко, учитывая увеличивающиеся патрули на дорогах.
В последнее время отмечается отток русских из национальных окраин и из Москвы. Я думаю о том, насколько широки связи у Сопротивления.
Из-за границы приходят будоражащие воображение вести. На севере Англии портовый город объявил себя зоной, свободной от евреев и черных. На улицах идут бои, и Белые одерживают верх. К повстанцам присоединяются все больше армейских подразделений, Белые англичане, шотландцы и уэльсцы берут в руки оружие. Черных эмигрантов садят на баржи и высылают в Северное море. Норвегия и Швеция неожиданно откликнулись погромами евреев и гомосексуалистов.
Но революция в Англии начинается раньше всех…
— Если у меня будет время, я приеду. — Лишь сейчас до меня доходит, что мы расстаемся и можем больше никогда не увидеться, и я целую ее в висок, где бьется жилка. Не нужно, чтобы мои слезы были видны. Я плакал в последний раз очень давно. Но мне не стыдно, нет.
Вчера в США районы с традиционным сильным влиянием Ку-клукс-клана пришли в движение. Они готовятся несколько лет, и одним ударом Белые захватывают все ключевые управленческие точки. Подразделения Национальной гвардии неожиданно для режима разделяются пополам, и одна часть полностью переходит на сторону «грязных расистов». Белая часть.
Волна выступлений Белых по всему миру. Рухнувшая цензура. Новый бушующий поток информации сметает привычную жизнь обывателей. В ответ левые, черные и евреи выход на улицу и вступает в схватку с разъяренными активистами Белого Сопротивления, и раз за разом проигрывают. Черные с удивлением узнают то, что раньше скрывали от них. Те Белые, кто раньше сомневался, встают под наши знамена.
История вопиет о справедливости.
Восток и Юг, присосавшиеся к телу Белой цивилизации, замерли в ожидании бескомпромиссного удара, который положит начало тотальной войне на выживание. В противостоянии рас не бывает компромиссов. Вид, не способный сражаться за свое будущее, должен умереть.
— Постарайся вернуться, — просит меня Света.
Ее руки словно раскаленные обручи сжимаю меня.
И тогда я нахожу успокоение и веру.
Победа.
Мы имеем право утверждать, что она существует — даже в начале пути.
Мы идем на антиотбор в целях сохранения крупиц жизни.
Из единственного оставшегося белого зернышка вырастет новое дерево.
Победа.
Я надеюсь.
Я верю.
10
По телевидению в новостях передают о том, как власти пытаются остановить внезапный миграционный поток. Но все знают, что законных путей для этого нет. Конституция гарантирует свободу передвижений. Журналисты задают молчаливым людям одни и те же вопросы, однако никто не разговаривает со СМИ, обслуживающими антибелый режим.
Мы с Колючкой смотрим выпуски новостей по маленькому телевизору у него в машине. Нам удается это лишь в перерывах между поездками в городе и за его пределами. Мы возим взрывчатку, оружие, подручные материалы. Никогда не представлял себе, что такая работа способна превратиться в рутину.
Два дня назад мы с Генералом уволились из фирмы. Вчера уволился и присоединился к нам тот парень, завербованный самим Генералом. Полчаса назад я узнал, что он вместе с отрядом добровольцев едет в боевой тренировочный лагерь. Отчасти я завидую ему, выходящему на передний край. Он приходил ко мне попрощаться, он улыбался счастливо и крепко жал мне руку.
Говорят, Белые переселяются из южных районов в северные. Возникают стихийные лагеря, словно это последствия войны. Ходят слухи о неизвестных людях, которые снабжают группы переселенцев деньгами, документами, провизией, подвозимой грузовиками. Циркулируют слухи о крупных партизанских формированиях. Некоторых активистов милиции удалось поймать, но получить какие-либо сведения до сих пор не получается. Дума настаивает на введении в стране военного положения, чтобы правительство имело полномочия на принятие чрезвычайных мер. Лавина сдвинулась с места и теперь ползет вниз. Многие понимают, что теперь остановить процесс невозможно. Сенаторы твердят об угрозе в связи со вспышками насилия, имевшими место в Англии, США и других традиционно Белых странах. Федеральная Служба Безопасности докладывает, что некие силы открыли беспрецедентную охоту на сотрудников спецподразделений, на высших руководителей Службы и функционеров Министерства Юстиции. Режим растерянно оглядывается по сторонам, не понимая, откуда мы взялись.
Взломаны секретные базы данных. Хакеры бесчинствуют в Интернете. Новости так и сообщают. Растерянные и испуганные лица дикторов. Невнятные комментарии либеральных политиканов. Обескураженная физиономия Президента.