Шаркая по сбитым ступенькам лестницы родного дома, вновь услышал телефонный трезвон в квартире и нервные вопли Илюши. Что за проклятие, взвился я, когда-нибудь этот наглый бедлам закончится или нет?
У двери страдал с ключами старенький сосед Павлин Павлинович Павлов, по прозвищу Павиан Павианович из-за пористой краснознаменной рожицы, похожей понятно на что.
- Чегось не открывается, мил человек?
- Сейчас, батя, - хрустнул ключом в замке и завалился в прихожую. Павлиныч, иди на кухню, - успел крикнуть, - помянем Лидию. А ты не ори, как ненормальный, - обратился к страдающему Илье и вырывал трубку из аппарата. - Да?!
- Добрый вечер, - услышал голос и узнал его.
"Добрый вечер" - это надо было так попасть в масть, но сдержал свои бушующие чувства:
- Я слушаю, Мая?
- Я бы хотела с тобой встретиться, Слава.
- Зачем?
- Поговорить.
- О чем?
- Не хами.
Вечная борьба противоположностей: принцесса и нищий. Но почему принцесса мечтает о встрече с голодранцем? Какие на то причины? Покувыркаться на панцирной кровати? Нет. Поговорить по душам? Нет. Поведать некую страшную тайну? Вот это возможно.
- Хорошо, - говорю я, - приезжай ко мне.
- Лучше встретимся в ресторане "Метрополя", - говорит так, будто приглашает кушать пирожки с тушканчиками на углу Тверской и Ямской.
- Прости, - говорю не без пафоса, - у меня серьезные причины, чтобы сегодня быть дома.
- Какие причины? - голос, где звенит на морозе ультрамариновая сталь.
Я отвечаю на этот вопрос - и девушка после коматозной заминки интересуется адресом.
- К нам в гости прибудет принцесса, - сообщаю новость Илюше. - Веди себя хорошо. Договорились?
Тот увлечен пазлами и не обращает на меня внимания. Я топаю на кухню, где хозяйничает сосед Павлов: рубит колбасу на колесики и режет на куски черный хлеб:
- Лидия, вправду, померла?
- Павлиныч, этим не шутят, - открываю бутылку водки. - Давай, помянем рабу Божью, - наполняю стаканы. - Хорошая она была.
- Господи, вот дела какие, - морщится сосед. - А как же Илья теперь?
- Спроси, что полегче, батя, - и заглатываю водку - и пью её, как воду.
Как ответить на вопросы, которые пока не имеют ответа? Остается только жить и верить, что жизнь сама найдет идеальное решение.
Скоро знакомое мне спортивно-буржуазное авто закатывает в наш пролетарский дворик. Я же сижу на балконе и по телефону обзваниваю всех, кто знал Лидию.
- Какое несчастье, - говорят люди, - такая молодая. Как же так? Почему?
Я отвечаю дежурными фразами и чувствую раздражение от общей бестолковости и слезливости. Такое впечатление: живые от дум, что тоже когда-нибудь падут питательными брикетами в землю, приходят в ужас и теряют последний ум.
Тем временем из авто выходит девушка Мая - она легка и модна. Осматривается, как звездолетчица, попавшая на незнакомую и опасную планету. Беспардонным окриком привлекаю её внимание - указываю рукой на подъезд. Чувствую: во мне корежится скверненький тушинский люмпен с множеством комплексов, да ничего не могу с собой поделать.
- Привет, - открываю дверь аристократической особе. - Проходи и знакомься - Павиан... э-э-э... Павлин Павлинович, а это Илюша. Так мы живем, - говорю вызывающе. - И так живет большинство граждан России.
- Прекрати, гражданин России, - морщит носик. - И что в этом хорошего?
Я не успеваю ответить - на авансцену выступает Илья Шепотинник, артист театра имени себя. Осмыслив, что перед ним новый незнакомый человек, он принимается гримасничать, как обезьянка на плече укротителя, и городить зоофилософскую белиберду:
- Птица страус бежит быстрее, чем самая быстрая лошадь, но и она тяжело прячет голову в тяжелую землю; так и человек, который ещё не может летать. Тяжелой называется у него земля и жизнь: так хочет дух тяжести! Но кто хочет сделаться легким и птицей, тот должен любить самого себя.
- Не обращай внимания, - сказал я на это. - Это младший брат Лидии. Аутист. Видела фильм "Человек дождя"? Псих, но с выдающимися способностями. Пазлы, например, собирает за раз.
- Молодец, - похвалила Мая, правда, глядя на того сострадательно.
- Ничего, привыкнешь, - успокоил и указал на кухню. - Мы тут с Павианом... э-э-э... Павлинычем... Конечно, не ресторан "Метрополя", но прошу: чем богаты, тем рады.
Неглупый сосед понял, что он лишний на этом празднике жизни и удалился домой отдыхать на тахте из бывшего ГДР.
Я и Мая сели за столик под абажур и уставились друг на друга, будто принимали участие в ТВ-программе для крайних дебилов "Моя семья".
- Я хочу поговорить с тобой, Слава, - наконец сказала девушка. - И наша беседа строго конфиденциальна. Если, конечно, хочешь мне зла...
- Не говори загадками, - потребовал. - Что случилось?
Первое мое желание после того, как выслушал девушку, было самое экстремистское: приобрести пуд тротила и взорвать ВБ к чертовой матери. Второе - напиться и забыться. Третье - напиться, а после застрелиться. В чем же дело? Все просто - как я и догадывался, игра на бирже шла нечестная. Во всяком случае, меня сделали на пятнадцать тысяч долларов. Кто? Тот, кто контролирует всю работу валютной биржи. Конкретных имен Мая не знала.
- Разузнаем у твоего деда, - горячился. - Он-то, наверняка, имеет сведения?
- Слава, я же просила, - укоризненно качала головой. - Это не игры в бирюльки. Дед - официальный директор и ведет "белую" кассу.
- Следовательно, имеется неофициальный директор, - сделал вывод, - и "черная" касса?
- Есть, да не про нашу честь, - и открыла дамскую сумочку. - Давай рассуждать трезво, - покосилась на бутылку водки. - Предположим, в том, что случилось, моя вина наполовину, - вытащила твердую пачку банкнот. - А за все надо платить. Здесь семь с половиной тысяч долларов.
- А была раньше тысяча? - вредно заметил. - Почему?
- По кочану. Бери, пока дают.
Я наполнил стакан водкой, залил её в свой запальчивый организм, хрумкнул малосольным огурчиком и гордо сообщил, что не нуждаюсь в подачках.
- Ну, нахал, - возмущаясь, всплеснула руками. - Сколько тебе надо?
- Миллион, - икнул я.
Увы, вечеринка не удалась - Мая вздохнула, молча покрутила пальцем у своего виска, затолкала денежную пачечку в сумочку и удалилась, как дама высшего света из грязного борделя. И правильно сделала - таких дураков на свете всего двое: я и мой друг детства.
Оба мы живем иллюзиями и вполне счастливы, плутая в своих заблуждениях, как в зарослях цепкого терновника, веточки которого, помнится, кроваво впивались в лоб сына Божьего, распятого за грехи человеческие.
ОН терпел - почему бы и нам не потерпеть? Вера дает свободу, ибо верить значит быть правым.
Утром я решал единственный вопрос: брать на кладбище аутиста или нет? С одной стороны - надо, с другой - поймет ли Илья то, что будет происходить? Какое ему дело до смерти старшей сестры, коль живет в придуманном мирке? Потом решил: надо таки взять с собой, чтобы все было по-людски.
Обнаружив в шкафу малоношеный костюм отца и чистую рубаху, предложил Илюше. Тот, умытый и побритый, приоделся и стал походить на вполне нормального гражданина своего больного отечества.
- Класс! - сказал я. - Теперь с тобой, дружок, можно выходить в свет. Только постарайся больше молчать. Молчание - золото. Ты меня понял? Вижу, что понял. Тогда - вперед!
ООО "Лаванда" во главе с одноименной колоритной руководительницей сдержали слово - никаких проблем не возникло: к двум часам по тихому полудню все было закончено.
Провожать Лидию пришло несколько бывших одноклассниц, помятых мужьями и жизнью, и тушинские соседи. Вася Сухой обещался приехать, да так и не вырвался из капкана своих бандитско-деловых побоищ.
Покойная походила на куклу, и казалось, что, если её поднять из короба гроба, то откроет глаза. Павлин Павлинович Павлов сказал несколько слов у могилы - трафаретных, как кладбищенские таблички, размытые дождем. Илья стоял рядом со мной и никаких чувств не испытывал. Очевидно, он даже не понимал сути происходящего? А если понимал, почему смотрел на мертвую старшую сестру с равнодушием пня? Видимо, в его, аутистском, мире не существовало такого понятия, как смерть.
Потом могильщики замахали лопатами, и скоро образовался холмик из буро-мокрого глинозема. Его прикрыли венками, установили металлическую табличку с фамилией и цифрами, обозначающими год рождения и год смерти. Никогда не подозревал, что подобное может происходить так буднично, спокойно и как-то по-домашнему.
На ритуальном автобусике мы вернулись в город, шумный, загазованный, нервно пульсирующий автомобильными потоками.
Поминки прошли на скорую руку - дела и заботы уходящего дня беспокоили живых куда больше, чем чужая нетленность.
- Как будем жить дальше? - спросил Илью, когда к вечеру остались одни. - Изреки этакое... вечное?
Аутист сидел за столом и перебирал пазлы, как хозяйка крупу. Услышав обращение, отвлекся от занятия, глянул на меня философским оком и проговорил:
- Вы смотрите вверх, когда жаждете возвышения. А я смотрю вниз, потому что возвышен.
Я был уставшим, нетрезвым, смотрел, кстати, перед собой, и поэтому не обратил должного внимания на эти слова. Впрочем, в любом другом состоянии не обратил бы внимания на эту запредельную заумь. Мало ли что мелет малый из параллельного мира? Я просто плюхнулся на кровать и уснул сном праведника, уверенного в незыблемость привычного хода вещей.
III
Новый день начинался с привычных звуков под окном - в нашем дворе находилось пять металлических мусорных контейнеров, выкрашенных в ядовитый зеленый цвет. Они стояли внутри трех высоких кирпичных стенок, напоминающих крепостной форпост, и все это местечко обзывалось жильцами просто помойка.
Если бы я владел высоким красным слогом, то непременно сочинил бы поэму про эту помойку. Поэма о помойке - это в духе нашего времени!
О, какие только здесь страсти не бушевали: опрятные пенсионеры писали письма в Правительство об антисанитарных условиях проживания и получали галантерейные отписки, съемщики ходили в пикеты, требуя выставить баки вон со двора, люди мира (бомжи) устраивали меж собой космические войны за право первыми ковыряться в блевотно-питательной массе и старом хламе.
А сколько раз общественная параша горела, чадя удушающими продуктами горения. Пожарные расчеты заливали её водой и с проклятиями уезжали до следующего подлого подпаливания. Дворники РЭУ любили её обустраивать, мажа кирпичные стенки в гашеную известь, а сами контейнеры - в вышеупомянутую едкую зеленку. А по ночам молодежь, гогоча, метала пустые бутылки в баки, где хороводились влюбленные коты и кошки.
Словом, без помойки жизнь нашего двора была бы скучна и буднична. Помойка - наше все, сказал бы современный поэт и был бы прав.
Однако главное действо происходило ранним утром, когда жильцы дрыхли в счастливых грезах. Два раза в неделю приезжал мусоросборщик - механический монстр с лебедкой и платформой. Рев мотора, удары металла о металл, высокопрофессиональный мат, - это поднимало лучше всех будильников мира.
Именно так и начинался новый день, который стал для меня и моего друга детства стержневым в нашей дальнейшей судьбе. Правда, этого мы с Ильей не знали, и поэтому вели себя как обычно. И привычно.
Бегемотно зевая, я поначалу отправился в ванную комнату, затем на кухню, где наблюдался хозяйственный ералаш, напомнивший о вчерашних поминках.
Эх, Лидия-Лидия, что же нам, оставшимся на льдине бытия, делать? Вопрос вопросов - да делать нечего: надобно дальше плыть в бурлящем океане нашего мироздания.
После завтрака порыскал по всем карманам и обнаружил, что имею дефолт имени себя. Плохи наши дела, объявил Илюше, глядящему детскую программу по телевизору, надо топать за миллионом; надеюсь, ты не против?
Через минуту выяснилось: аутист против - и очень даже против.
Только начал закрывать входную дверь на ключ, как он заблажил не своим голосом. Как ревет дикий вепрь в сухостойно-запущенном лесу, думаю, никто не знает, однако догадывается. Вот примерно так и горланил мой болезненный друг, который неизвестно, что удумал своими разжиженно-гречневыми мозгами.
Что делать? Моя отборная матерщина не произвела на аутиста никакого впечатления, равно как и интеллигентные здравые речи о том, что у каждого из нас есть свои обязательства: у меня - зашибать денежки на наше общее пропитание, у него - строить из пазлов парусник и болеть головой себе на здоровье.
Тщетно. Проще было уговорить вредного дромадера не харкать в морду отцу-командиру, чем просить Шепотинника быть тише воды, ниже травы. Нет, ходил по комнатам и плел словесную запредельную околесицу: