Но про дачу – что сказать? Может, дача – маленький домик за зеленым забором? Такие домики рисуют детям не умеющие рисовать взрослые: дверь, одно окошко с двумя створками, на крыше – кирпичная труба, из которой спиралькой вьется дым; возле трубы сидит кто-то вроде кошки. По обе стороны дома – высокий зубчатый забор до краев листка бумаги. Хотел ли туда Лешка? – утверждать рискованно; но он, без сомнения, любил бабушку и ее куриную лапшу.
На самом же деле Лешка сильно ждал отпуска родителей, он собирался поехать с ними в настоящий поход на Волгу, жить в палатке, спать в спальном мешке и ловить рыбу. Он уже и кусочки свинца выменял в детском саду: папа обещал отлить из них грузила для Лешкиной удочки. Но лето – длинное-предлинное, и родительского отпуска на всё лето никак не хватало. Значит, как ни крути, Лешка должен будет поехать с бабушкой на дяди Мишину дачу. Тем более что она тоже стоит на Волге.
А бабушка очень ждала этой поездки. Еще с конца зимы она сговорилась и с сыном, и с дочкой, что летом проведет какое-то время на даче под Савеловом с обоими внуками: старшим – Леонидом и младшим – Алексеем. Она готовилась к лету так серьезно и основательно, как будто знала: оно будет для нее последним; спустя год, в июне, ее госпитализируют, планово прооперируют, на следующий день у нее оторвется тромб… и всё…
И Лешка будет сидеть в прихожей около самодельной галошницы, гладить ее старенькие клетчатые тапочки, плакать и приговаривать: «Тапочки – есть, а бабушки – нет…»
Но это будет не скоро. Это произойдет через год; впереди еще лето, осень, зима и весна…
Пока всё шло своим чередом. Цыплята в коробке освоились. Бабушка цыплят кормила и поила, чистила их жилище от помета, подшучивая над собой про то, что вот не было у нее хлопот, так завела поросят… цыплят, то есть. Каждое утро, рано-рано, когда остальные домочадцы еще спали, бабушка заглядывала в коробку, чтобы осторожно вынуть оттуда тех ее постояльцев, которые нового утра не увидели. Сама бабушка прекрасно знала: не все цыплята доживут до куриной зрелости. У нее были крепкие и утилитарные взгляды на предназначение всякой домашней живности. Совсем другое дело – дочь и внук; они родились и выросли в городе. Ничего не поделаешь! То, что естественно для деревенского жителя, чуждо городскому человеку. Поэтому, если падеж все-таки случался, бабушка прятала цыплячьи трупы в прочитанные газеты и украдкой позже выносила с мусором на помойку, чтобы не расстраивать родных.
Но вот определился день переезда дяди Мишиного семейства на дачу, и бабушка отвезла подросших цыплят к сыну для их дальнейшей переброски к месту назначения.
Лешка вернулся из похода посмуглевший, с выгоревшими волосами, заметно прибавивший и в росте, и в весе. Бабушка всплеснула руками, проговорила: «Совсем взрослый!», – а он не удержался и, как маленький, повис у нее на шее. Ему не терпелось сразу же отдать бабушке подарки, которые он с родителями приготовил для нее на Волге: маленькую ракушку, им самим найденную на берегу, вишневое варенье, сваренное мамой в котелке на костре, большие-пребольшие розовые помидоры и набор открыток с Мамаевым курганом. А рыбу – нет, рыбу не привезли, рыба в поезде стухла бы от жары!
Он торопился поведать ей про всё то новое, что он увидел и узнал в походе; он болтал без умолку, что, по правде говоря, было на него не похоже. А она слушала: изредка задавая вопросы, успевая накрыть на стол, покормить внука, убрать и помыть посуду. И только в самом конце бабушка сказала своему дорогому туристу, что папа с мамой должны будут пойти на работу, а они вдвоем поедут на дачу к дяде Мише, их там уже ждут.
Через день или два Лешка с бабушкой встали с утра пораньше и поехали. Сначала они ехали автобусом до метро, потом – на метро с пересадками до Новослободской, потом – троллейбусом до вокзала, потом – часа два электричкой до самого Савелова. После электрички они долго-долго шагали от железнодорожной станции: по городским окраинам, мимо неимоверно протяженных бетонных сооружений, по проселочной дороге, мимо покосившихся сараев и мусорных куч, дальше – мимо многочисленных садовых участков с домиками, казавшимися Лешке одинаковыми. Но бабушка каждый раз на вопрос: «Пришли?» – отвечала отрицательно. Потом он устал спрашивать, и они пришли.
Дом у дяди Миши оказался не такой уж и маленький: он состоял из кухни, комнаты и пристроенной к ним террасы. Невысокий деревянный забор из штакетника и впрямь был выкрашен в темно-зеленый цвет. На шести сотках дачной земли помимо дома, сортира и сарая, рядом с которым дядя Миша устроил куриный загон, еще располагались огород и парник, росли несколько старых яблонь, кусты крыжовника, малины и смородины. Рядом с крыльцом цвели люпины: справа – синие, а слева – розовые.
Лешка с бабушкой приехали в аккурат к обеду; обедали на террасе всей семьей: суп, куриные котлетки с картофельным пюре, ягодный компот с яблочным пирогом – вкуснотища! Вокруг разномастных тарелок и кружек постоянно вились мелкие мошки, забавляя Лешку. Он не заметил, как веки его сами собой сомкнулись; бабушка тихонько взяла внука на руки и отнесла в комнату на кровать.
Он спал долго и сладко. Спал под звяканье посуды, под разговоры про свежий воздух и отсутствие воды в только что вырытой скважине; спал под сборы дяди Миши и его жены в Москву, под их прощанье с бабушкой и Леней. Спал под передачи радиостанции «Маяк», под упоительный ночной аромат душистого табака, под стремительно пробежавший ночью теплый летний дождь…
Он спал, как будто решил хорошенько выспаться и набраться сил на всю будущую длинную жизнь.
Проснулся Лешка на следующий день под нестройное кукареканье, раздававшееся, казалось, прямо над ухом. Для Лешки просыпаться было очень рано, но для петухов – в самый раз. Петухи взяли численностью и победили Лешкин сон. Так началось дачное бытие.
И вот что открылось Лешке.
Десятилетний Леня в обществе Лешки очевидно скучал, хотя он, в послушание бабушке, как умел, пытался развлечь младшего брата. Но скоро из-за калитки послышались голоса: его звали кататься на «великах». Леня тут же, спросив у бабушки разрешения, вскочил на велосипед и до обеда исчез вместе со своими дачными приятелями; и пообедав, он убежал к ним, ровно за полминуты до бабушкиной просьбы взять с собой Лешку.
Книжки у Лени были неинтересные, с мелким шрифтом, почти без картинок; игрушек на даче нашлось немного: старые пластмассовые формочки, ведерки и совочки, да две машины, одна из которых – без колес…
Телевизора на даче Лешка не нашел, поэтому ждать вечером мультиков в программе «Спокойной ночи, малыши!» не стоило.
Про Волгу Лешке удалось за обедом узнать у брата только то, что она страшно далеко; до нее дольше идти, чем до станции. Лес – примерно там же, где и Волга. И вообще, детям без взрослых туда ходить или ездить на велосипедах запрещено.
Лешка хотел обсудить свои открытия с бабушкой, но она постоянно что-то делала то в доме, то на огороде. Тогда Лешка поиграл в войну: он обнаружил на участке много укромных углов для организации партизанских засад. Но ведь сам с собой в войну долго не поиграешь!
Лешка заглянул в парник, где бабушка подвязывала чахлые помидоры, послонялся туда-сюда по дорожке от калитки до дома, выглянул даже за калитку на улицу, но там он никого не увидел: Леня с друзьями на велосипедах катались где-то далеко. Лешка вздохнул, затворил калитку и вернулся к дому. Он сел на крылечко между люпинами, обхватил двумя руками коленки и стал думать о папе, маме, о походе.
Он вспомнил про Москву и про детский сад, который не закрывался на лето. В саду остались друзья: Петька Кобылин, Денис Мосолов, Ленка Соколова, ну и другие ребята. Там бы он не играл в войну в одиночку, не сидел бы вот так: один… там бы…
Поначалу Лешка не дружил ни с Петькой, ни с Денисом; они оба всегда дразнили и подначивали, даже поколачивали его, ему же драться с ними не хотелось. Не потому, что он их боялся. Не боялся он никого: ни худенького маленького Кобылина, ни здоровенного Мосолова; попросту драться ему совсем не интересно. Вот если бы нужно кого-нибудь защищать или спасать! Например, маму. Или бабушку. Или, может, Ленку Соколову. А защищать самого себя – не по-правильному. Особенно от Кобылина: он же маленький!
Бабушка первая поняла истинную причину Лешкиного непротивления Мосолову в компании с Кобылиным и пыталась по-своему помочь внуку. Она рассказывала ему о войне, о погибших друзьях, о пропавшем без вести брате; они вместе ставили на проигрыватель голубую гибкую пластинку и слушали песню: «Почему всё не так, вроде всё как всегда…», – и у обоих на глазах выступали слезы. Бабушка вспоминала свое деревенское детство и деда Михаила Павловича, который учил ее с братьями уму-разуму поговорками и прибаутками: «с людьми мирись, да с грехами бранись», «три раза прости, а в четвертый похворости», и много всякого другого. Вроде бы Лешка ее слушал, но все равно из детского сада частенько приходил битым.
И вот однажды, когда Денис Лешке влепил очередной синяк под глазом и порвал новые шорты, мама сказала: «Все. Хватит. Ты должен дать Мосолову сдачи. Ты меня понял? Пусть мне на тебя пожалуются в саду!» И пообещала подарить тот самый автомат, что стрелял очередями, как настоящий, и светил огоньками. Уже после мама и отец спорили: педагогично поступила мама или непедагогично? Вообще-то они очень дружно жили и спорили только из-за различных подходов к Лешкиному воспитанию.
Бабушка никогда не встревала в разговоры Лешкиных родителей; если она высказывала свое мнение, то только дочери, и только наедине. Она приложила к синяку внука свинцовую примочку, которую всегда держала для таких нужд, потом бросила с горечью: «Дураков и в церкви бьют. Вот я не пойму, Алеша, что ж такое? Ты-то у нас вроде умный?»
Лешка промолчал, только вздохнул. Вслед за ним вздохнула бабушка. Она тоже ничего больше не говорила, а занялась важным делом: она готовила ужин для семьи.
Лешка не то чтобы не поверил, что он, наподдав Мосолову, сразу получит игрушку, которую он без особых надежд попросил у родителей в подарок ко дню рождения (она, по мнению взрослых, стоила слишком дорого). Он решил: мама пообещала автомат сгоряча, следовательно, пользоваться ее опрометчивым поступком нехорошо. Хоть он – не дурак, конечно.
Следующий день в саду прошел тихо и спокойно, за ним – еще тише и спокойнее. А на третий день случилось вот что.
Время вечерней прогулки закончилось; воспитательница, Тамара Васильевна, повела свой выводок обратно в группу. Денис, подойдя к Лешке сзади, привычно и даже лениво ударил его кулаком в спину. Лешка от удара чуть не пропахал носом дорожку перед крыльцом, но удержался на ногах, взбежал по инерции по ступенькам, быстро развернулся в сторону Мосолова и из всех сил толкнул его двумя руками. Мосолов от неожиданности потерял равновесие и шлепнулся на землю, разбрызгивая вокруг себя мокрый снег и грязь. Денис не сразу сообразил, какая незадача с ним произошла. Когда же он понял, то на лице его проступила горькая обида. Тем более что у него не получилось подняться с первого захода: ноги, обутые в валенки с галошами, заскользили, и он грохнулся во второй раз. Ребята из группы окружили их и начали потихоньку хихикать над неловким Мосоловым. Тот вскипел, вскочил на ноги и бросился на Лешку с кулаками; Лешка же, не покидая занятую им стратегическую высоту на крыльце, позволившую преодолеть разницу в росте между ним и Денисом, удачно отбил атаку противника. Денис опять не удержался на ногах. Он упал и заплакал; опять вскочил, крепко вцепился в рукав Лешкиного пальто, тужась стянуть Лешку со ступенек. Лешка повалился на Дениса; мальчишки, осыпая друг друга тумаками, покатились по земле, чуть прикрытой мокрым снегом.
Тут Тамара Васильевна, на глазах у которой происходило это безобразие, разняла дерущихся и наказала обоих, расставив их по возвращении в группу по разным углам игровой комнаты.
Лешка с Денисом встретили своих мам, примчавшихся после работы забирать сыновей из детского сада, подпирая лбами углы.
Тамара Васильевна строго выговорила обеим мамашам за недостаточное внимание к воспитанию сыновей, она напирала на недопустимость выяснения отношений между детьми посредством кулаков.
Мама Дениса Мосолова привыкла к подобным проработкам, а для Лешкиной мамы это было внове, она слушала Тамару Васильевну, перекладывая сумку из руки в руку, ее щеки постепенно окрашивались пунцовым цветом. Лешка хорошо видел ее из угла; ему стало жалко мать и одновременно стыдно перед нею.
Воспитательница закончила проработку и удалилась, а Лешкина мама помогла сыну надеть грязное и мокрое пальто. Она сама застегнула на нем все пуговицы и повязала шарф под цигейковым воротником, нагнулась, заглянула Лешке в глаза и спросила: «Больно?»
– Не, – ответил сын, и мама обняла его. И тут Лешка понял, что она ни чуточки не сердится на него ни за Мосолова, ни за пальто, ни за Тамару Васильевну.
Когда Лешка с мамой добрались до дома, мама передала сына на попечение бабушки, заняла у нее денег до зарплаты и поехала в «Детский мир».
Вернулась она поздно вечером. Бабушка на кухне чистила, сушила и приводила в порядок Лешкино пальто, а папа и Лешка, начитавшись на ночь книжек и наговорившись друг с другом всласть, крепко спали в комнате: один – в постели на раскладном кресле, а другой – на стуле рядом.
Мама привезла то, что обещала; и отправился Лешка утром в сад с автоматом, который стрелял почти как настоящий. В группе придумали играть в войну, и Лешка всласть настрелялся из автомата, отбиваясь от наступавших противников. Тут его понарошку ранили в бою и отнесли в госпиталь, а он отдал автомат однополчанам. Все ребята из группы постреляли из автомата. И Денис Мосолов тоже. И Ленка Соколова.
Тогда-то все очень подружились и больше не дрались всерьез, а на Ленке Соколовой Лешка решил жениться, потому что она добрая и хорошая, но очень скучная, и еще у нее кривые худенькие ноги. Кто ж на ней женится? И Лешка принял решение: на ней должен жениться он, чтобы она не плакала всю жизнь без мужа.
Лешка сообщил вечером о своем решении маме, когда она пришла пожелать ему перед сном спокойной ночи. Мама от его слов развеселилась. Едва сдерживая смех, она сказала, что женитьба – важный вопрос, который нельзя решать с кондачка; она поцеловала Лешку в лоб, укрыла одеялом и пообещала всё подробно обсудить поутру. Но утром они с отцом, как всегда, торопились на работу, и никакого разговора у них с Лешкой не получилось.
Бабушка не стала смеяться над внуком; она выслушала его внимательно по дороге в детский сад и подытожила:
– Ну, женись, если решил. Но по закону ты сможешь жениться только через четырнадцать лет.
Бабушка замолчала на минуту. Наверное, ей хотелось представить себе Лешку восемнадцатилетним.
Немного погодя она задала вопрос:
– А Соколова-то согласна за тебя замуж выйти?
Вот тебе и раз! А Лешка даже не подумал о том, что надо у Ленки спрашивать: хочет она за него замуж выйти или нет… А вдруг не захочет? Может, подойти, да и спросить? Лешка так и решил сделать, тем более что у него в запасе целых четырнадцать лет, как говорит бабушка.
…Лешка погрустил-погрустил и пошел к куриному загону посмотреть на цыплят.
Маленькие желтые пушистые шарики, за которыми ухаживала в Москве бабушка, исчезли. Вместо них Лешка увидел в загоне голенастых грязно-белых кур и петухов.
Дядя Миша смастерил куриный загон из подручных средств, исходя из справедливого соображения, что куры – все-таки домашние и не очень летающие птицы, поэтому монументальностью его постройка не отличалась. К тому же постояльцы загона норовили выклевать или выковырять в нем всяческие прорехи и подкопы. Покинуть загон выросшим и окрепшим курам не составляло особого труда: надо только свалить веник, подпиравший дверцу загона, что куры от случая к случаю с успехом проделывали.
Лешка оказался рядом как раз в тот момент, когда курам удалось открыть дверцу и вырываться на свободу. Они толпой устремились на грядки с петрушкой, укропом и зеленым луком. Какая в этом беда, Лешка не знал, но он подхватил лежавшую рядом с загоном хворостину и побежал спасать от захватчиков дяди Мишины грядки, стараясь преградить курам дорогу.