В то же время среди этих двадцати, зачисленных без экзаменов, были и такие, кто не отличался усердием и особенно не перетруждал себя. На предложения преподавателей организовать дополнительные индивидуальные занятия они реагировали отрицательно. А когда на очередном семинаре или контрольных занятиях кто-то из них получал двойку, то реакция была, как правило, однозначной: «Мне поставили двойку за национальность».
Особенно этой болезнью страдал майор Шахбазов. Все его тянули за уши, а он вместо благодарности постоянно ездил или писал в ЦК КПСС, что к нему предвзято относятся, потому что он не русский. Начинались расследования, проверки и т. д. Короче говоря, на третьем курсе ему везде ставили тройки — ответил он или нет, а дипломную работу написали за него преподаватели, как и текст доклада при защите. Все знали, что его надо побыстрее выпустить. Завалить его, конечно, можно было. Но дело в том, что слушателем академии он стал по решению Правительства СССР; к тому же приехал на учебу со всей своей семьей, в которой восемь детей. Видимо, преподаватели опасались, что завал этого слушателя мог быть расценен, как недопонимание национального вопроса.
С учетом интеллекта, особого характера и полной безответственности, не надо было Шахбазова вообще направлять в академию. По окончании академии он приехал в родной Баку, где был назначен комендантом. На этой должности со временем и закончил службу.
А вообще обо всех моих товарищах по группе у меня остались самые добрые, самые теплые воспоминания. Это были большие труженики и замечательные товарищи. Неудивительно, что все доросли до звания полковник, а некоторые получили в последующем и генерала.
Когда после первого общего заседания нас распустили осваивать свои классы, мы прибыли к себе, там нас уже поджидал тактический руководитель группы полковник Самаркин. Мы облюбовали себе столы и закрепились на три года. Полковник Самаркин детально рассказал о порядке, который утвердился в академии, об особенностях при работе с секретной и другой литературой, о методах проведения семинаров, летучек, контрольных занятий, зачетов и годовых экзаменов. О групповых занятиях, особенно на выездных, он говорил долго и с упоением — видно, они ему были по душе.
На следующий день я убыл за семьей. Ничего не сообщая в Черкассы, явился домой, а хозяйка говорит, что Ольга Тихоновна еще вчера полностью рассчиталась и переехала к Шаталовым. Прихожу к Шаталовым. Точно — вся команда в сборе: Семен Шаталов с женой Дусей и дочкой Люсей и моя Оля с сыночком. Перецеловались — и сразу за дело. Семен пошел созывать друзей-товарищей на «мальчишечник» в столовую около Дома офицеров, а я побежал в полк представиться командиру по случаю поступления в академию. Мне запомнились его слова:
— Мне известно было, что вы поступили, и я знал, что по возвращении домой вы обязательно зайдете ко мне. Офицер иначе не мог поступить. Вы недолго были в полку, но оставили о себе хорошую память. Спасибо вам за это. Я искренне желаю вам успешно закончить учебу и отлично служить, продвигаться по служебной иерархии, побывать в интересных, запоминающихся местах. Не бойтесь трудностей! Наоборот, они создают такую обстановку, когда можно проявить себя, проверить свои силы. От всей души желаю всяческих успехов.
Подошел, по-отечески обнял. Я был растроган и искренне поблагодарил его за внимание, за предоставленную мне возможность поступить в академию. Сказал, что буду очень рад, если доведется служить под его командованием.
Мы расстались, и больше никогда не встречались, но его слова остались со мной и оказались пророческими.
Посетив еще кое-кого в полку, я отправился в гарнизонную столовую. Был уже вечер. Хорошо, что сразу, как приехал в Черкассы, взял билеты на обратный путь, поэтому на душе было спокойно.
В столовой собрались все мои друзья-товарищи, в том числе улыбающийся крепыш полковник Ланге. Рукопожатия, похлопывания, поздравления. Мы сдвинули столы, сели потеснее, и, хоть ужин уже давно закончился, сотрудники столовой с удовольствием взялись обслуживать наше застолье. Выступили все, но первым — Ланге. Он сказал приблизительно то же, что и командир полка, вспомнил нашу поездку в Кишинев, а также совместную работу по испытаниям нового гусеничного транспортера ГТС. А затем были пожелания, пожелания, пожелания… Расстались в полночь. Договорились, что провожать нас никто не будет, все проблемы с моим отъездом решит Семен Шаталов.
Дома женщины немного поворчали на нас, мол, затянули мы прощальный ужин, но все улеглось. Утром на вокзал — транспорт уже был у подъезда. На перрон прибыли за полчаса до прихода поезда. Обсуждали разные вопросы, обещали друг другу писать, а Шаталовы клялись, что при первой же возможности побывают в Москве и зайдут к нам. Но в жизни получилось иначе. Сначала переписка была регулярной, и не только к празднику, затем стала все больше и больше угасать. На наши письма, поздравительные открытки и телеграммы мы ничего не получали. Ни с кем больше мы не переписывались, узнать у кого-нибудь, почему Шаталовы молчат, возможности не было. Через много лет, точнее в 1969 году, находясь в Москве по случаю моего нового назначения, я встречаю случайно в вестибюле гостиницы ЦДСА Семена Шаталова. Встреча была радостной, но разговор — грустным. Оказывается, Семен давно уволился из армии и несколько лет руководит профсоюзами (какими — не спросил). С Дусей он разошелся и создал уже другую семью.
— А сейчас извини, Валентин, очень тороплюсь на совещание к начальству. Но здесь еще буду несколько дней, увидимся.
— Желаю всего хорошего. Рад был встрече. Но, к сожалению, завтра утром я улетаю к месту службы.
Так вот неожиданно встретились и быстро расстались. У всех своя судьба. Но как важно не потерять себя, свое человеческое достоинство.
Но об этом повороте в наших судьбах мы, стоя на перроне Черкасского вокзала, еще не знали. Подошел поезд. Наш плацкартный вагон своим входом почти уперся в оставленные нами вещи — два чемодана и постельную связку. Предъявив билеты, мы с Семеном и вещами двинулись вперед. В середине вагона нашли две свободные наверху полки — одну в купейной части, вторую — в боковой проходной. Внизу сидела, с одной стороны, бабка, с другой — мужик лет пятидесяти. Мы, два майора, стали просить его уступить место матери с грудным ребенком. Он сразу согласился и тут же перебрался наверх. Растолкав вещи и передав мужику его постель, мы отправились за Ольгой Тихоновной.
Теплые и слезные прощания, объятия и пожелания. Забрав, наконец, сына и жену, я отправился в вагон, оставив плачущих друзей на перроне. Устроились у окна. Семен и Дуся с Люсей подошли к нему, окно было приоткрыто, и мы еще немного пообщались. Наконец, поезд тронулся, все замахали руками, закричали, вот уже и друзья, и вокзал, и город остались позади, а на душе — грустно. Такое ощущение, что оторвался от очень дорогого мне мира. Такого чувства не было, когда я покидал свою часть в Германии. Может, потому, что теперь у меня уже была семья, да и все происходило у нас на родине. Очень много значит, конечно, и офицерский коллектив, сплоченность которого, его дух и возможности полностью зависели от командира полка. Командир полка в Черкассах и тот, что был у нас в Йене, — это земля и небо.
В Москву прибыли утром. Носильщик доставил нас к стоянке такси. Через полчаса мы были в Учебном переулке. В квартире находились только баба Маня и ее сынок Вовка. Мы познакомились, вошли в свою комнату, и я получил от жены отличную оценку. Комнатка — хоть и небольшая, но светлая и уютная. Стол, шкаф, диван, кровать, большое зеркало и два стула заполняли практически всю площадь, но пройти было можно.
Затем жена с бабой Маней отправилась на Усачевский рынок, а мы с сыном остались на хозяйстве. Через некоторое время появились женщины с продуктами, кастрюлями, посудой. На новом месте мы вновь начали «обрастать» всем тем, что необходимо для жизни, создавать свой скромный очаг, хоть и в чужой комнате. И так у нас было всюду.
Не зная жизни армии, а потому совершенно не понимая проблем и забот военнослужащих, некоторые руководители в запальчивости допускают в отношении офицеров такие высказывания, которые вызывают крайнее удивление даже на Западе.
Хрущев: «Дармоеды». Горбачев: «Нашли кормушку» (что одно и то же, что и «дармоед»).
Ельцин: «Заплывают жиром» (это в отношении генералов ВС РФ).
Хотелось бы проиллюстрировать это «дармоедство», «кормушку» и «заплывание жиром» примерами из своей жизни. Мне нет смысла рассказывать авторам этих ярлыков, что такое солдат или лейтенант, командир взвода да и капитан, и майор в стрелковом полку на войне, на передовой. Пережитое нами этим «верховным главнокомандующим» и во сне не приснится. А что касается Хрущева, то он хоть и был на войне, но членом Военного Совета фронта, а не взводным. Нет смысла рассказывать им и о мытарствах офицера после войны в Группе оккупационных войск в Германии. В казарме, без семьи — пять лет! Я начну рассказ с того, сколько раз по возвращении на Родину мне с женой приходилось заново свивать свое гнездо (не считая многочисленные перемещения из части в часть в Германии). Перечисляю: Черкассы, Москва, Кандалакша, Нива-три, опять Кандалакша, Мурманск, полуостров Рыбачий, 112-й километр (затем назвали «Спутник»), Печенга, опять Мурманск и опять Кандалакша, Москва, Архангельск, Группа Советских войск в Германии, Львов, Москва — Калашный переулок, Москва — переулок Сивцев Вражек.
Всего с семьей переезжали семнадцать раз. А ведь каждый переезд, как в народе говорят, что пожарище. Я уж не говорю о том, что «экзотика» таких мест, как Кандалакша, полуостров Рыбачий, 112-й километр, Печенга и им подобные, — и во сне не могли присниться тому же Горбачеву. Отопление печное (углем), при морозе в 40–45 градусов и ветре топишь так, что плита раскаляется докрасна, воздух у потолка достигает 30 градусов тепла, а на полу — минус 10 градусов, плеснешь — сразу замерзает. Воду приходится носить из колодца, а он в конце декабря промерзает, так что для всех нужд ее надо делать из снега, как у эскимосов; все бытовые вопросы — во дворе; электричество — от местной «порхающей» электростанции, которая подает электроэнергию импульсами, видимо, для «закрепления» зрения, особенно у детей, а иногда вообще как заглохнет, так целую неделю приходится наслаждаться свечами. Сплошная романтика!
А что «испытали» эти вожди, которым не нравились и не нравятся офицеры-дармоеды? Хрущев, кроме Киева и Москвы, других городов практически и не знал. У Горбачева все ограничивалось в рамках Ставрополья и Москвы. Ельцин «бедствовал» в пределах Свердловска и Москвы. Я имею в виду период жизни, когда они уже создали семьи. До этого, естественно, каждого из них Советская власть вытащила из захолустного села, отмыла от дерьма, одела, обула, накормила, дала высшее образование и посадила на трон — в начале городского и областного масштаба, а затем и государственного. Ну, откуда у них, с их ограниченным интеллектом, вообще могло быть представление о тяжелой жизни?
Совершенно не понимая и не осознавая масштабно все грани национальной государственной безопасности, роли и места в ней Вооруженных Сил, а следовательно, роли и места офицерского корпуса, как основы Армии и Флота, лишь воображая, что Вооруженные Силы — это некая «кормушка», в которой жиреют нахлебники, они вели и ведут дело к полному разрушению того, без чего не может существовать независимое суверенное государство. Хрущев это делал по недопониманию, а Горбачев и Ельцин — умышленно, находясь под жесточайшим давлением Запада и усердно выполняя все его указания.
Конечно, среди офицеров есть такие, кто вырос на паркете — от первичного офицерского звания и до генерал-полковника. Некоторым просто повернулась лицом фортуна, а некоторые зубами цеплялись, чтобы не попасть в войска. Но не это главное. Если каждый из них добросовестно выполнял свой долг, не занимался стяжательством и махинациями — слава Богу! Работайте, делайте доброе, нужное дело. Но если утратил честь и достоинство офицера, если заворовался — таких надо гнать. А такие есть, к сожалению. Правда, единицы, и не они представляют лицо офицерского корпуса.
Как известно, генералами не рождаются. От лейтенанта до генерала — путь тяжелый и долгий. Но «генерала» не выпрашивали, а давали тем, кто этого заслуживал (хотя, конечно, были и ошибки). Однако надо заметить другое: став генералом, офицер не превращается в барина и ханжу. Как правило, в этом высоком звании человек себя чувствует еще более ответственным, более обязательным.
Будучи не просто генералом, а уже генералом армии, так сказать, четырехзвездным генералом, я мотался по всем фронтам в Анголе и особенно на направлении действий 4-го и 5-го фронтов, которые вели боевые действия с войсками ЮАР. Облазил всю Эфиопию на севере, в районе Асмары, и на центральном фронте, в провинции Тигре. Вместе с другими генералами решительно изменил обстановку в Сирии, в результате чего Израиль перестал нападать на эту страну, но для этого нам, и мне в том числе, надо было лично пройти многие километры и в долине Бекаа, и на Голанских высотах. За четыре с половиной года в Афганистане мне не просто довелось побывать во всех боевых провинциях, но месяцами организовывать и проводить там боевые действия. При этом не раз и не два приходилось лично самому применять оружие (от автомата до ДШКа). А если вспомнить месяцы, проведенные на Чернобыльской АЭС, период ликвидации последствий аварии?.. Хотелось бы рядом с собой увидеть хотя бы одного их этих трех «верховных главнокомандующих», чтобы они лично убедились, как генералы «жиреют».
А что пришлось пережить за эти годы семье? Взять, к примеру, начало 1988 года. Я — в Афганистане, младший сын — в Афганистане, старший сын — в Забайкалье. У старшего заболела дочь. Моя жена плохо себя чувствует, но тем не менее берет билет и летит в Читу, там пересадка, оттуда добирается до Даурии — надо помочь внучке, и она помогает, но сама затем тяжело заболевает.
В этих условиях не «разжиреешь».
Да одно только то, что семнадцать раз приходилось переезжать и заново создавать очаг, уже говорит о многом. Даже в последний раз, когда я только по настоятельной просьбе Н. В.Огаркова согласился пойти в Генштаб, мне опять дали квартиру, но снова временно и чужую. Живем на чемоданах. Через несколько месяцев мне говорят, что квартиру надо освободить. У Огаркова квартир нет, все у Соколова — первого заместителя министра обороны СССР. Мои рапорты остаются без внимания. Огарков предлагает связаться с генерал-полковником Караоглановым, который всю картину знает прекрасно и может посодействовать. Действительно, на первой же встрече с ним вопрос был предрешен. Он дружески посоветовал:
— Вы лично пойдите к Соколову и попросите конкретно ту квартиру, которая уже почти год пустует. Находится она по переулку Сивцев Вражек. Ее занимал Соколов, она его не устраивала, и он переехал в новую, как говорится, улучшенной планировки. А эта в резерве. Вот вы ее и попросите.
Я так и сделал. Причин для отказа не было. Таким образом, неожиданно, благодаря случаю, получаю квартиру неподалеку от Генерального штаба.
И вот с такими мытарствами и многочисленными переездами проходит жизнь у большинства офицеров. А та «реклама», которую создавали нам Хрущев и Горбачев в прошлом, а Ельцин — сейчас, так это все ложь. Гнусная ложь! Им лучше бы на себя взглянуть, на своих близких и родных, на свое окружение — им не стыдно жить по-царски, когда страну они довели до катастрофы, а большинство людей ввергли в нищету?!
Итак, я принят на учебу и перевез семью в Москву. Через два дня начало занятий. Ежедневно мы приходим в академию, адаптируемся, изучаем расположение аудиторий, классов, различных библиотек, спорткомплекса, столовой, буфетов на этажах, медицинской части, администрации, хозяйственной части, размещение других курсов и факультетов. Все надо было изучить заранее, чтобы потом не тратить время на поиски.
Вообще военные академии — это мощные учебные комплексы. Они решают много проблем, но главными являются — подготовка офицерских кадров с высшим и военно-специальным образованием, а также проведение исследований военных проблем, т. е. академия является педагогическим учреждением и одновременно — научным центром. Военная академия им. М. В. Фрунзе готовила и готовит офицеров командно-штабного профиля оперативно-тактического масштаба. В принципе военные академии, как и любые высшие учебные заведения, ума не дают, но если у человека есть дар и усердие, то любая академия позволит ему обогатить свои знания и умело применять их на практике. Окончив, к примеру, Военную академию им. М. В. Фрунзе, офицер способен успешно командовать полком или дивизией. Практика это полностью подтвердила.