— Звено! Колонной по два!.. Марш!..
Уже двадцать пятый день, как мы перешли границы Республики. Пока все тихо: людей нет, зверья — почти нет, так что если бы не комары — прогулка на свежем воздухе, иначе и не назовешь.
Мы движемся со средней скоростью тридцать-сорок километров в день. Сперва наш маршрут лежал к мертвому городу Ярославлю — была надежда, что удастся пройти через зону смерти. Но на шестой день пути дозиметры словно взбесились, и я решил повернуть на запад. Может, нам удастся проскочить между Москвой и Тверью?
Предыдущие разведки сообщали, что Волга, по крайней мере — в верховье, чистая. Ну, то есть, конечно, пить из нее воду я бы никому не посоветовал, но если профильтровать и прокипятить… Тщательно профильтровать и прокипятить… Поэтому переправились мы через нее почти спокойно. Как и говорили поисковики, опасное зверье тут не часто попадается, а жутких мутантов, о которых так любят трепаться мальки, там и вовсе нет. Не встречали.
На самом деле мутантов этих никто в глаза и не видел. Ходят у нас какие-то слухи про Пупырчатого Буржуина да Осклизлого Фашиста, а толку? На них даже облавы устраивали — точно знаю. А результат? Нету его, результата…
Мама рассказывала, что когда я еще и октябренком-то не был, завалили одного мутанта — Вонючего Ваххабита. Только я об этом нигде никогда не читал, и официально никто про это не говорил. Вроде бы отец, когда еще у них в отряде настоящий вожатый был — из дедафгановских омоновцев, сам в этой облаве участие принимал. Шесть дней монстра этого гнали. И будто бы тогда они много народу потеряли, потому что этот Вонючий Ваххабит действительно ядовитый газ пускал, а противогазов у них не было. По рассказам отца выходило, что в последний момент, вожатый их — старший лейтенант Чекин — лицо портянкой замотал, да и метнул связку гранат прямо в пасть чудищу. Может, и правда, все так и было, только я точно знаю: если морду портянкой замотать, которую до этого шесть дней не снимали — почище любого ядовитого газа будет! Так что, хоть отца я и люблю и уважаю, а только, если и был этот Вонючий Ваххабит на самом деле, так, скорее всего, помер своей смертью, или ушел, куда глаза глядят. Хотя это — вряд ли. Мать говорила, что глаз у этой зверюшки было чуть не сорок, и располагались они вокруг всей головы…
…Та-ак, а что это птички как-то странно взлетели? А ну-ка…
Я поднимаю руку, и звено тут же останавливается, а через мгновения уже рассыпается, готовясь занять круговую оборону. Что, интересно, нам разведка сообщит?..
— Товарищ старший звеньевой, там — люди! — малек-второотрядник машет рукой вперед, по ходу нашего движения. — Деревня или городок. Старший пионер Тихонов и пионер Миронова двинулись в разведку, а меня послали с докладом.
Деревня, говоришь? А ведь птицы-то не оттуда шарахнулись, куда ты ручонкой показал… Та-ак…
— Сергиенко! Возьми троих, одного снайпера, и проверь-ка во-он там. Метров на пятьсот-шестьсот…
Димка салютует, быстрыми жестами указывает на тех, кого берет с собой и, перехватив поудобнее свой «ручник», исчезает в зарослях. Тишина… Слышится только звон комарья, да наши двое юннатов воркующим шепотком успокаивают самую молодую лосиху Фиалку, которой ну никак не лежится спокойно… Тишина…
Хруст веток, и передо мной возникает Сергиенко:
— Леш, там такое дело… Короче, тебе лучше самому посмотреть…
Это что за новости?
— А звено?
— Пусть с нами идут, так даже лучше…
Мы осторожно пробираемся сквозь кусты… Мама моя! Вот это да!
Передо мной, в небольшой ложбинке, съежились с десяток девчонок, на взгляд — от второго до минус третьего отряда. Правда, ни из какого они, не из отряда — галстуков нет, одежка потрепанная, а в глазах… В глазах такой ужас, какого ни у одной пионерки не может быть, даже если она встретит обоих Буржуинов и Фашиста в придачу!
Рядом с девчонками примостились несколько телят, поросята, ягнята, вроде бы… Да что это такое?!
Увидев меня, девчонки еще сильнее съежились, а некоторые даже зажмурились. Сидящая рядом с ними Чайка-Логинова заворковала что-то успокаивающее, но помогло это мало.
— Так, девочки, что у вас случилось? — я стараюсь говорить спокойно, без лишних интонаций, как и положено при допросе пленных. — Вы из деревни?
Превозмогая ужас, одна из старших девчонок кивает.
— Отлично. А как ваша деревня называется?
— Л-логиново-во…
— О, Катюш, смотри-ка — Логиново. Не твои родные места, случаем?
Я улыбаюсь своей шутке, но Чайка отвечает совершенно серьезно:
— Никак нет, товарищ старший звеньевой. Мои родители — из Москвы.
М-да, тяжело, когда у человека нет чувства юмора…
— Девочки, а чего вы нас так боитесь? Мы людей не едим — не выродни какие-нибудь. Да и если вы про что другое подумали, то мы, опять же, не выродни. У нас, пионеров, вдохновляют друг друга только по желанию. По обоюдному желанию, я имею в виду… да вставайте вы, не бойтесь!
Но мои слова не оказывают особого воздействия. Девочки слишком напуганы. Ну тогда…
— Марина, Марина Семенова! Объясни ты этим трусишкам, что их никто не тронет!
И вперед выходит наша Марина. Она повыше меня на полголовы, да и в плечах изрядно пошире. Грудь такая, что завхоз каждый раз стонет, пытаясь подобрать ей юнгштурмовку по размеру, а уж кулак у нее… Очень, знаете ли, внушительный кулак…
— Значит так, — басит Семенова, — я вас, обалдуев, честно предупреждаю: если кто к этим девчонкам полезет…
Она так выразительно взмахивает своим «кулачком», что даже я невольно вздрагиваю, хотя и совершенно не собирался «лезть» к этим запуганным созданиям.
Маринка между тем спрыгивает в ложбинку, приобнимает ближайшую девчонку за плечи, усаживает рядом с собой:
— Ну, ну, ну… Ну, ты чего?.. Успокойся: я же рядом…
Она извлекает из кармана плитку пеммикана, отламывает от нее кусок и протягивает своей подопечной:
— Попробуй. Вкусно.
Та опасливо сует пеммикан в рот, начинает жевать. Остальные «беженки» настороженно следят за своей подругой. Внезапно одна из них, должно быть — самая смелая, нерешительно протягивает руку:
— А мне… мне можно?..
…Минут через двадцать, после того, как наши новые знакомицы уничтожили общими усилиями две плитки пеммикана, они начинают рассказывать. Причем рассказывают такое!..
В этих местах уцелело несколько деревень. Люди живут не очень хорошо, но и не очень плохо. Медицины, правда, никакой, но болот нет, так что с хлебом и крупами у них даже лучше, чем у нас. Так что жить было бы можно, но… НО! Есть у них в округе не то — бедуны, не то — бредуины — сами девчонки толком не знают, но по поведению — хуже империалистов! Натуральные махновцы, с которыми пионеры под командой Аркадия Гайдара воевали. Они сами землю не обрабатывают, скотину не держат, а с деревень взимают дань, словно при царе. Приезжают здоровенной толпой — человек семьдесят, вооруженные, и грабят деревню. А еще говорят, что у них право первой ночи. Это когда девчонку… без ее согласия… Настоящие рэкититоры, как в древности… Выродни!
— Выродни! — сообщает Сергиенко. — Самые натуральные дикие выродни. Ну, с ними разговор один…
И он звонко щелкает затвором, проверяя патрон в патроннике. Звено быстро готовится к бою и вопросительно смотрит на меня. Ну, что же…
— Звено! Слушай мою команду!..
Я распределяю ребят по пятеркам, с помощью местных девчонок обозначаю направления атаки. Товарищ тимуровец, у вас предложения, дополнения?..
— Дополнение одно, — произносит Негуляев. — Очень верно отметил товарищ старший пионер Сергиенко — разговор с выроднями один. Только вот что, товарищи. Я вас очень прошу: постарайтесь захватить хоть с десяток живьем. Во-первых, нам необходим дополнительный источник информации, а во-вторых, нашим санитарам будет полезно попрактиковаться в хирургии…
Глава 7
Обойти и окружить Логиново было делом недолгим. Вернувшийся из разведки Сашка Тихонов, обстоятельно доложил, чем эти самые бедуны-бредуины занимаются, а еще вместе с Настенькой Мироновой нарисовал довольно подробную схему Логинова. Местные девчонки дополнили ее и мы двинулись…
Привычным широким шагом, не особенно и прячась (Тихонов и Миронова рассказали, что там сейчас творится), мы быстро добираемся до границы деревни. Кажется, раньше ее называли «околица». Пятерки оцепляют Логиново. Ну, начали!..
Взвилась вверх красная ракета, и мы пошли. На дальнем от меня конце деревни почти сразу вспыхнула перестрелка. Это правильно, это должно отвлечь выродней. В той пятерке — два РПК и два снайпера. Продержатся. А мы сейчас…
Ухнул взрыв гранаты, дикие вопли, длинные очереди… Пошли…
…Когда раздались первые выстрелы, он расслабленно возлежал в предбаннике, отдыхая после парной с двумя покорными деревенскими молодухами. Лениво дотянулся до бутыли с первачом, лениво плеснул в стакан. Выстрелы не прекращались.
— Эк мужики веселятся, — подумал он вслух. — Должно за овцой охотятся.
Мыслей о возможности сопротивления деревни у него не возникло. Да и кому тут сопротивляться? Этим скотам? Да их всегда грабили — что сейчас, что раньше. Если деревенского не ограбить, он, поди, от удивления помрет.
Ухватил ближайшую молодку за грудь, залпом выпил самогон и потянулся к подносу, на котором лежал зажаренный поросенок. Отгрыз здоровенный шмат мяса, остатки ткнул молодухе и придвинул к ней стакан:
— А ну, выпей, а то прям как бревно…
Закончить фразу он не успел. Ухнул взрыв гранаты и сразу же, без перерыва, второй. Так не развлекаются…
Быстро оделся, путаясь в белье, цыкнул на молодух, велел им дожидаться как есть, не одеваясь, и выскочил наружу. И тут же понял, что дело плохо…
По улице скакал боком, подволакивая раненную ногу, рыжий мерин. А с седла свешивался Хмырь — расхристанный, в висящей лохмотьями куртке, с залитым кровью лицом. Выстрелы били со всех сторон и на мгновение ему показалось, что все они нацелены в него.
Пригнувшись, лапая кобуру с потертым «стечкиным», он метнулся за угол дома. Затаился, стараясь определиться: откуда на них свалилась эта нежданная напасть? Кто мог прийти в «его» деревню?
Из избы начали выскакивать его бойцы. Кто с оружием, кто без. Они заполошно палили во все стороны, дико орали и, все как один, старались пробраться к лошадям, но тут…
Он даже не успел заметить когда, как и откуда во дворе появился еще один человек. Коротко треснула пулеметная очередь, и двое его лучших ребят рухнули, словно подрубленные деревья. Еще один получил удар прикладом в основание черепа и лежал недвижимо, не подавая признаков жизни. Так вот оно что! Это какой-то чужак, который неожиданно напал на ничего не подозревавших воинов! Ну, сейчас он поплатится…
…В прорезь целика «стечкина» он уже видел его широкую спину. Сейчас, вот сейчас он повернется левым боком, и тогда…
По руке ударили тяжелой палкой и он выронил оружие. Тут же обернулся: кто посмел? Никого. Удивленно посмотрел на руку. Рука была вся в крови, и только тогда он почувствовал резкую боль. Зашипел, нагнулся за выпавшим из простреленной ладони пистолетом…
— Стой, как стоишь, выродень! — резкий женский — нет, не женский — девичий голос. — Верхние лапы на голову, тварюга!
Он попробовал выпрямиться и тут же негромкий щелчок выстрела и ошеломляющий, взорвавшийся в голове фонтаном боли, удар по колену. Падая он увидел шагах в семи от себя девчонку. Совсем малявка, если бы только не холодные глаза, смотревшие на него с изуродованного длинным шрамом лица, и не винтовка с оптическим прицелом в руках.
Выстрелы во дворе стихли и рядом с девочкой оказался тот самый чужак, что так страшно и беспощадно расправился с его бойцами во дворе.
— Чайка? Живого взяла? — он отшвырнул ногой «стечкин», закашлялся, и тогда вдруг стало ясно, что он — совсем молодой. Лет двадцать, не больше…
— Так точно, товарищ старший звеньевой!
Лицо девочки озарилось такой радостью, что невольно подумалось: неравнодушна она к своему спутнику с такой странной кличкой «Старший звеньевой»…
— Молодчина! Гляди-ка: одежда какая! Не иначе как вожак он у этих выродней! — с этими словами парень нагнулся, одним движением сорвал с него пояс с кобурой и ножнами, отшвырнул его в сторону и принялся обыскивать — быстро, но тщательно…
— Слушайте, ребята, а может, договоримся, а? У меня есть… — удар заткнул ему рот, не дав договорить.
— Говорить начнешь когда спросят, — наставительно сказала девочка.
Парень начал вязать его. Так же, как и обыскивал — быстро, но тщательно. На прощание ткнул носком ботинка под ребра:
— Лежи смирно! Чайка, пошли!..
…Я спокойно шагаю вдоль забора. Бежать нельзя — бегущего и заметят, и услышат издалека. Когда бежишь — грудь вздымается, сбивая прицел. А нам этого не надо. Нам спешить некуда. Спокойно шагать, РПК — у плеча, только стволом — вправо-влево. Взгляд на мушке, слух напряжен. Это кто там за углом ножищами бухает? Кто это куда это торопится? Не торопись, мишень! Ты это зачем, выродень поганый, комсомольскую красную косынку себе на башку нацепил? Ты что — девушка? Чуть задержал дыхание…выстрел — и нет косынки. И башки — тоже. Спокойно. Дышим дальше…
Топот копыт и прямо передо мной возникают двое всадников. Один тут же рушится с седла — Чайка аккуратно проделала ему третий глаз в середине лба. Второй было начал разворачивать лошадь — удрать, но у меня на него другие виды. Бросок…
Так, теперь главное — шею ему не свернуть. В смысле — совсем… Удар по уху… Вот так — ляг, отдохни…
— Вот только вякни, — спокойным шепотом сообщает Чайка, держа нож возле горла пленника. — Рот открой, выродень…
Тот выпучивает глаза, но рот открывает беспрекословно. Катя быстро впихивает ему в глотку скомканный кляп, потом выжидательно смотрит на меня. Я быстро спутываю выродня загодя приготовленным шнуром:
— Пойдем, Чайка. У нас еще мишени есть. Этот никуда не денется…
На деревенской площади пятерки сходятся. Так, потерь вроде нет, но…
— Старшим десятков! Доложите о результатах! Потери?
— Уничтожены двадцать шесть выродней, двое взяты живьем, потерь нет.
— Уничтожены девятнадцать выродней, пятеро взяты живьем, один ушел. Потери — двое раненых. Легко.
— Уничтожены восемнадцать выродней, четверо ушли. Товарищ старший звеньевой, их живыми брать тяжело — они большие и верхом! Потерь нет.
Пятеро ушли, уничтожено — шестьдесят три, живьем взято — семеро. Всего получается семьдесят пять. Наверное — все, хотя надо еще обыскать все дома и подвалы… А это еще кто? А-а, местные…
К нам боязливо приближается человек семь-восемь. Все бородатые, так что возраст определить трудно. Одежда — не очень, ну да это — дело поправимое. Сейчас выродней разденем, отстирают, ушьют и ладушки…
— Эта… Подобру-поздорову, ребятушки!
— Здравствуйте, товарищ, — дипломатично отвечаю я и привычно салютую. — Скажите, вы в этой деревне … командир? Или кто?
Бородач мнется, затем интересуется:
— А вам, ребятушки, для чего? Ежели вы дань, так мы этим все снесли — это и забирайте. А только по справедливости было бы чуток скостить: вас же почитай вдвое меньше будет. Вам столько и не съесть…
Он что, нас за выродней посчитал?! Да я его!.. Неимоверным усилием воли беру себя в руки, улыбаюсь:
— Вы, товарищ, верно недопоняли: мы — не выродни, и ничего у вас брать не собираемся. Если вы согласитесь обменять на что-нибудь трофеи: оружие, одежду, лошадей — мы с удовольствием обсудим это с вами или с командиром вашей деревни.
На лице бородача отражается усиленная работа мысли, а потом он внезапно спрашивает:
— А вы сами-то кто будете?
— Мы, товарищ, пионеры из Пионерской Республики. Поисковое звено. Я — командир звена, старший звеньевой Малов Алексей. А вас как зовут?..
…Он до самого конца не верил в то, что сейчас произойдет. Ну повесить, расстрелять, утопить, на кол посадить, наконец — да мало ли этих способов убийства! Но чтобы из него сделали животное?! Разве так можно?!!
И только тогда, когда двое здоровяков в красных шейных платках поволокли его к большой деревянной лавке, от которой в этот момент отвязывали Рыжего, зажимавшего руками окровавленный пах — только тогда он понял, что это — на самом деле. И заорал так, что люди на площади шарахнулись в стороны.