Другое дело — ружье Клим-горы. Кавалерийский карабин Янис видел у дядьки Михаила Вербицкого несколько раз, умел с ним обращаться и даже стрелял. В силу большой редкости и ценности, в их семье нарезного оружия не было. Хотя отец и старался приобрести через знакомых охотников, но не получалось. Теперь ему представился случай иметь его в наличии.
Сначала хотел выкинуть ствол в Безымянку так же как нож, но, подумав, отменил решение. Более скорострельный и дальнобойный, чем простое ружье, карабин мог пригодиться как в охоте, так и при защите. После вчерашнего случая Янис не был уверен, что вновь не явятся бродяги или разбойники. А то, что оружие ему досталось через смерть другого человека, старался не думать. Кто знал, что так случится? Возможно, наоборот, сегодня бы он лежал там, под кедром.
Осмотрев котомку убитого, нашел мешочек с патронами. Насчитал двадцать восемь штук россыпью и три полных обоймы. Еще пять патронов были в карабине: четыре в магазине и один в стволе. В общем счете получилось сорок восемь. Отбиться хватит.
Прежде чем брать и носить карабин с собой, тщательно соскоблил ножом все зарубки и насечки на прикладе, а потом обжег его над костром. Напильником сточил номер и метки на казне и стволе, после чего насек зубилом в незаметном месте на металле две буквы: ЯВ.
Вечером, прибирая котомку Клим-горы, обратил внимание, насколько она тяжела, но удовлетворил любопытство только утром. Когда вытряхнул содержимое на пол в зимовье, среди прочих вещей вывалился плотно завязанный мешок с песком. От увиденного Янис испытал прилив закипевшей крови к щеками и ладоням: там оказалось россыпное золото.
Его было много. Или это так ему казалось. Попробовав на вес, прикинул: около пуда или чуть больше: небольшие рыжеватые крупинки разнообразной формы. Самая большая из них — не больше ногтя, но и ее можно смело назвать маленьким самородком.
Янис никогда ранее не видел золото. В их семье занимались сельским хозяйством и таежным промыслом. Добывать благородный металл Вереды не умели, но много слышали о старательских методах. В Каменно-Горновке были люди, которые ранним летом исчезали в тайге и возвращались только к осени. О них гуляла слава как о золотоискателях. Он знал их в лицо. Это были обыкновенные мужики, носившие бороды, старые сапоги и заношенные одежды. Никто из них не славился достатком. Возвращаясь, они кутили пару недель, а потом, утихомирившись, становились угрюмыми и молчаливыми. Видно, не такой щедрой оказалась их добыча, как хотелось. Ходили слухи, что в лучшем случае удачливый золотарь-одиночка добывал за сезон около килограмма золота, не более. Вспоминая это, Янис со скорбью смотрел на добычу Клим-горы: сколько же надо загубить человеческих жизней, чтобы собрать такое количество крупинок?
Перебирая пальцами золото, парень не знал, что с ним делать. Понимал, что в его руках находится большое богатство, но определить его было некуда. Пока что решил спрятать до лучших времен — вдруг пригодится!
— Карауль!
Оставшиеся от убитого вещи охотник сжег на костре вместе с котомкой. Чтобы не осталось и следа от преступления, отдал бы многое, чтобы стереть из памяти это убийство.
Случай с Клим-горой как будто отрезвил Яниса. Все время скрываясь, проживая в тайге, он ждал возможного появления чужих людей, но не представлял, как будет защищать себя, если вдруг возникнет необходимость. Победив в схватке убийцу, парень задумался, как будет поступать в том или ином случае. Прежде всего, обдумал, что будет, если застанут в зимовье врасплох: его без труда арестуют милиционеры, убьют подобные Климу бандиты, или, что еще страшнее, подопрут дверь и сожгут живьем в избе. Чтобы этого не случилось, стараясь как-то обезопасить себя, он решил вывести из зимовья подземный ход.
На работу ушло больше месяца. Выкопав выше пояса канаву, Янис закрыл ее кругляком, сверху закложил дерном. Подземный ход начинался под нарами, в дальнем углу и заканчивался за пригорком в густых зарослях пихтача. Общая протяженность составила около семидесяти шагов. Этого было достаточно, чтобы незаметно скрыться от тех, кто пришел бы за его жизнью. Чтобы не застали врасплох или спящим, на двери зимовья закрепил прочный черемуховый засов, на ночь закрывал окно деревянной доской. На случай, если кто-то придет в избушку в его отсутствие, на крыше соорудил палку с вешкой. Уходя в тайгу, закрывал дверь, поднимал вешку. Если дверь открывалась, веревочка срывала ее из пазов, и та падала. Это был своеобразный условный знак, который можно видеть издалека как предупреждение об опасности.
С этого дня по тайге Янис стал ходить с карабином. Ружье держал в дупле кедра неподалеку от выхода из подземного хода и брал его только осенью, во время промысла пушного зверя.
В тот год так и не пошел на поиски старообрядцев — не хватило времени. Пока обустраивал средства защиты, созрел овес, подошла картошка. После уборки надо было ловить рыбу, добывать мясо, а потом поднимать ловушки, начинать охоту.
Однажды пересматривая записи и учет дней, с грустью заметил, что прошел год с того дня, как пришел сюда по наказу отца. Сколько оставалось жить здесь, не мог представить.
Следующие полгода прошли в обычных заботах. Янис охотился, готовил дрова, убирал снег, молол в ступе овес, выделывал шкурки добытых зверьков. Днем старался загрузить себя работой, чтобы сократить ночь. Это получалось неплохо. Вставая рано и укладываясь спать поздно, он не страдал бессонницей. Смирился с положением, относился ко всему спокойно, как будто жил так с младенческих лет. И все бы было ладно, если бы не сны.
Память периодически ворошила прошлое. Ему снились родной дом, отец, мать, братья и сестра, любимая девушка. От этого никуда не спрятаться, он был среди них: жил, работал, любил. Просыпаясь утром, он долго не мог собраться с мыслями.
Однажды заметил, что с каждым прожитым днем в тайге, все реже снилась деревня, родные, любимая девушка. Их заменили обычные переживания и проблемы, происходившие с ним здесь. Вот он ходит по лесу, проверяет ловушки, досадует на то, что сохатый порвал веревку и убежал от выстрела. Или возмущается, что на осиновой горке живут ранее невиданные, незнакомые птицы и животные, которых он никак не может выследить. Поймал себя на мысли, что дичает, становится подобен лесному зверю. Испугался этого, но изменить что-то было невозможно.
Убитый Клим-гора не снился ни разу. В первый вечер после случившегося Янис думал, что разбойник теперь не оставит его никогда, будет мучить кошмарами. Однако варнак всего лишь раз привиделся в другом образе: не страшным и агрессивным, а понурым и спокойным. Посмотрев на него усталыми, виноватыми глазами, он опустил голову, повернулся и ушел в тайгу. От этого видения Янис проснулся утром уверенным. Его не мучили угрызения совести за убийство человека. Понял, что Клим-гора не считает его виновным в содеянном преступлении, значит, за ним не было греха.
Весна тысяча девятьсот тридцать девятого года постучалась в дверь приятными хлопотами. В апреле Янис начал вырубку леса вокруг участка. Урожай прошлого года позволял увеличить площадь посевов в два раза. Из двенадцати лунок накопал в сентябре шесть ведер картошки. Клубни были на удивление большими и ядреными, сказывалась новая земля и тщательный уход. Не жалея себя, Янис часто полол огород, вырывая сорняки и траву. В лунках находилось по десять-двенадцать картофелин, самая маленькая — размером с кулак. Зимой Янис хранил его в зимовье в ямке под нарами, ревниво оберегая от мышей. За все время до весны позволил съесть около ведра картошки, понемногу добавляя ее в суп и мясо. В этот раз решил посадить имевшиеся пять ведер, для чего требовалось увеличить посадочные земли.
Двадцать три зернышка пшеницы дали полкружки семян. Он сохранил их все, хотел посадить, а осенью собрать уже не меньше литра ядреных зерен. Если так будет дальше, через два года можно есть свой хлеб.
Перетирая овес на камнях, парень позволял себе печь одну лепешку в неделю. Замешивал ее на воде, поджаривал в сковороде на внутреннем жиру добытого осенью сохатого. Мука кончилась в декабре, крупы еще раньше. Ржаные сухари вспоминались с наслаждением. Основной пищей служили мясо и рыба.
Сходить к Дальним горам, взять хоть часть муки и соли с лабаза Айвара Снигура думал давно, у него было для этого достаточно времени зимой, но он не хотел лыжами на снегу показывать дорогу к чужому зимовью. К тому же не пускала совесть: нельзя брать в тайге чужие продукты! Этот неписаный закон ему постоянно твердил отец:
— Не бери без спросу, будешь спокойно спать.
Янис рос послушным сыном, никогда и ни у кого ничего не брал, не спросив. Но сейчас все по-другому. Дядька Айвар Снигур с зятем не были в зимовье два года, об этом знал точно. При заходе или выходе на свой участок они всегда заглядывали к ним на ночлег. Если это так, то мука без надобности все равно пропадет, прогоркнет, к тому же юноша напишет записку и перечислит то, что взял и вернет при первой возможности.
Сходить к Дальним горам решил после того, как посадит овес, пшеницу и картофель. Как предполагал, участок земли в этом году увеличился почти в два раза, когда вскопал землю, промерил шагами границы. В длину получилось двадцать два шага, в ширину — двадцать семь. По таежным меркам, поляна чистой земли была небольшим полем, так как отвоевать в лесу место под солнцем не так просто. Довольный результатами, произвел посадку и вечером того же дня стал собираться в дорогу.
Конец мая. Утром, перед тем как идти, открыл пухлую тетрадь, взял в руки маленький, сточенный ножом карандаш. Теперь записывал только знаменательные события: начало или окончание промысла, когда поймал в петлю сохатого или количество рыбы. Для себя. Схватка и убийство Клим-горы были отмечены одному ему понятными, короткими фразами: «Был чужой. Он ушел домой. Августа 21 года 1938».
Сегодня сделал соответствующую запись: «Пошел к Дальним горам. В гости к дяде Айвару. Май 28 года 1939». Положил дневник в укромное место под нары. Подумал, что надо не забыть посмотреть в избушке дядьки Айвара карандаш. Знал, что тот и зять также пользовались записями на бумаге.
Путь лежал неблизкий, к устью Безымянки, до Рыбной реки. Там вниз по течению до второго порога и влево, под Дальние горы. Полтора года назад на лыжах туда и обратно он сходил за пять дней. Сейчас, когда ночь коротка, а день длится двадцать часов в сутки, планировал вернуться на третий день вечером. Можно было пойти тайгой напрямую, сократить путь, но парень решил идти берегом. Любая река — артерия жизни, вероятность встречи с людьми здесь больше, чем в глухой тайге.
Первую часть перехода преодолел быстро, не задерживаясь. От устья Безымянки пошел медленнее, стараясь держаться за деревьями, шел скрытно, внимательно просматривая открытые пространства. Надеялся увидеть лодку или след человека, но все бесполезно. Бурная, грязная от таявших снегов река, пустовала. На всем расстоянии видел переплывавшего с берега на берег лося, на этом наблюдения закончились. Вероятно, сейчас было не время для рыбалки, плавать на лодке в стремительных водах между подмытых деревьев и коряг было подобно безумству.
Тем не менее люди здесь были. Вдоль берега тянулась небольшая, часто терявшаяся в кустах и завалах тропа. В основном, на ней печатались старые и свежие следы сохатого и медведя. Но, присмотревшись более внимательно, дважды Янис различил на ней замытую водой поступь копыт лошади, а в одном месте на засохшей грязи явно просматривались отпечатки человеческих ступней в броднях. Следы были старые, возможно, прошлогодние. Как ни старался, не смог разобрать их направление и определить, сколько людей здесь проходило.
Где-то на половине дороги, за крутым поворотом, после скалистого прижима Янис вдруг вышел на стоянку. Небольшой балаган представлял собой бревенчатую трехстенку с покатой крышей из еловой коры. Перед ним, на некотором удалении, находилось кострище. Несмотря на размеры, в стенах могли поместиться три-четыре человека. На это указывала толстая лежанка из пихтовых веток, наваленных на нары из колотых досок. В разное время года люди останавливались здесь на ночлег.
Судя по обуглившимся бревнам и золе, в последний раз люди ночевали здесь несколько дней назад. Картофельные очистки, луковая шелуха и рыбья чешуя в стороне подсказывали, что кто-то варил уху из хариуса. Вероятно, это были рыбаки. На берегу, на песке, среди прочих следов пребывания человека были хорошо видны следы вытянутой из воды долбленки. Радостный Янис не находил места на берегу, проверяя и осматривая все вокруг. Смотрел на реку и противоположный берег, стараясь найти лодку или людей, не сомневался, что это были старообрядцы.
День клонился к вечеру. Решил заночевать здесь. Хотел и надеялся встретиться со староверами. Всю ночь до утра не спал, жег большой костер, наблюдая за рекой. В какой-то момент хотел разрядить карабин в воздух, но передумал. Выстрел мог привлечь внимание. Почему-то вспомнил Клима-гору. Сейчас, кроме старообрядцев, в тайге могли быть те, с кем не хотелось встречаться.
Елка, все это время находившаяся рядом, как обычно сохраняла спокойствие. Свернувшись клубочком под елью, собака не чувствовала посторонних запахов. Лишь один раз, под утро, навострив уши, втягивая влажным носом воздух, долго смотрела в тайгу за реку, но так и не залаяла. Возможно, там был какой-нибудь зверь. Или староверы, скрываясь за деревьями, не пожелали встречи с ним. Их можно было понять. Старообрядцы — народ скрытный, с чужаками идут на контакт неохотно, поэтому прячут свои деревни в такой глуши, где найти их очень трудно.
С восходом солнца Янис продолжил свой путь. Твердо решил, когда пойдет назад, не считаясь со временем, остановится здесь, спрячется в укромном месте и будет дожидаться хозяев балагана.
К зимовью Снигуров пришел к обеду. Не ожидая там никого встретить, шел не спеша, не таясь, тяжело ступая по тайге. Елка бежала где-то в стороне, отстала, не предупредила его о посторонних. Да и он не сразу почувствовал запах жилого помещения.
Хватив носом дым, парень остановился, отскочил за ствол кедра, снял с плеча карабин. Хотел осторожно уйти назад незамеченным, но глухой голос на родном, латышском языке облил сердце кипятком, заставил вздрогнуть:
— Не спеши бежать! Говорить будем…
Он присел на подкосившихся ногах: поймали! Повернулся лицом к говорившему. Увидел в десяти шагах между пихтами бородатого мужика с ружьем на плече.
А тот шагнул навстречу, не переставая улыбаться, приветливо заговорил на знакомом наречии:
— Я тебя давно заприметил. Когда ты еще там вон, вдоль ключа по косогору шел, — указал рукой. — Шумно ходишь, как медведь, поэтому себя и выдал.
Незнакомец подошел на расстояние двух шагов, встал, оглаживая рукой бороду. По голубым, приветливым глазам, широкой, добродушной улыбке Янис узнал его. Едва слышно, будто прибитый колотом, прошептал:
— Дядька Юрис?
— Признал, парень, — раскидывая для объятий руки, ответил тот и загреб его в охапку. — Вот уж единая родственная душа явилась!
Долго обнимались, на миг оторвавшись, смотрели в глаза друг другу, потом опять прижимались плечами, пока хозяин зимовья не потянул Яниса за собой:
— Пошли в хату! Что это я гостя в завале держу?
На ходу задавая вопросы, дядька Юрис сам же на них отвечал, хаотично рассказывал последние события, путаясь в словах и перебирая мысли в голове. Заметно, как он рад встрече.
Янис чувствовал себя самым счастливым человеком за последние полтора года! Впервые за все время одиночества встретил не только знакомого, но и родного человека. Это был Юрис, зять дядьки Айвара Снигура, а он приходился двоюродным братом его отцу Марису. Стараясь вставить хоть слово в быструю речь дядьки Юриса, преданно смотрел в лицо, переживая дорогие минуты встречи: теперь он не один.
— Я здесь уже год, с прошлой весны. По насту пришел, так и живу. С продуктами тяжело: мука кончилась, круп немного осталось, соль на исходе. На мясе да на рыбе держусь. На реку стараюсь не ходить, только для встречи со староверами.
— Ты видишься со старообрядцами? — перебивая его, вставил слово Янис.
— Да, но не часто. Я им пушнину, а они мне — продукты. Прошлым летом три раза встречались, нынче только один, недавно, дня три назад. Да что это я затараторился? Ты о себе расскажи.