Повернув коней, мужик уехал, растаял в тайге как привидение, как будто не было. Можно было так и сказать, если бы не лошадиные следы да теплая, еще парившая кружка, из которой он пил чай.
Его неожиданное вторжение и разговор оказали на Юриса и Яниса неприятное впечатление. Юрис переживал, что на их зимовье побывал посторонний человек, который даже не назвал своего имени и может прийти сюда в любой другой день, в их отсутствие воспользоваться продуктами и другими вещами или привести с собой товарища, который укажет дорогу другим бродягам.
Янис пребывал в ступоре. Он знал больше, чем Юрис. За короткий срок пережив ожидание возможной смерти, давление и очевидную угрозу, он лихорадочно соображал, чем все может кончится. Сказать Юрису о том, что убил Клим-гору, брата этого бродяги не мог, боялся осуждения. Хотя для защиты имелись веские причины. Понимал, что подобные бандиты как Клим-гора и его брат прекрасно знают тайгу, руководствуясь одними им известными знаками, могут двигаться по пересеченной местности с удивительной точностью. И главное, никогда не отступятся от намеченной цели.
— Да, нехорошо получилось, — собирая со стола кружки и остатки угощения, сетовал Юрис. — Сразу видно, тяжелый человек! — Янису: — а ты что язык проглотил, слова не мог сказать? Испугался? Ни разу не встречался с такими людьми? — Приободрил, похлопал по плечу, улыбнулся. — Ничего, не бойся! Нас двое, отпор дать сможем! Много их таких, по тайге шастает. Если всех бояться, так и жить не следует.
От его слов Янис немного пришел в себя, сделал несколько шагов, сел на чурку:
— Что теперь делать будем?
— Как что? Так и будем жить. Лабаз вон надо доделать. Не перетаскивать же избушку в другое место? Да и видно, что мужик этот не из дальних краев. Уйдет — и больше не вернется. Так что, Янька, хватит чурку греть, пора за работу браться.
Янис взял в руки топор, направился за родственником. В голове роились тяжелые мысли: этот так сразу не уйдет.
Ближе к обеду прибежала Елка. Уставшая, с вывалившимся языком, тяжело переступая лапами и слабо виляя хвостом, медленно прошла к сеням, хотела лечь, но вдруг повернулась к столу. Прошла к тому месту, где стояли лошади, ходил, сидел и завтракал гость. Вытянув хвост в палку, взъерошила на загривке шерсть, все обнюхала, побежала по следам.
— Ишь ты, сколько времени прошло, а чует запах чужака! — заметил Юрис.
— Где ж ты раньше была? — покачал головой Янис.
Весь день прошел в работе и постоянном напряжении. Под впечатлением от встречи они то и дело оглядывались по сторонам, косились в густой пихтач, наблюдая за собакой. Та, завалившись набок, иногда взмахивала лапами, отгоняя надоедливых комаров и мошек, крутила носом в поисках посторонних запахов, но тут же ложилась на подстилку. Вокруг никого не было.
Вечером, поужинав в избушке, перед тем как лечь спать, охотники долго сидели на нарах, решая как поступить ночью. Гость не выходил из головы, возникали опасения: вдруг вернется?
— Да не бойся ты! — успокаивал Юрис. — Собака вон на улице, даст знать.
— Может быть так, что и она не почувствует и не услышит, — осторожничал Янис, собирая постель и карабин. — Ты спи здесь, а я пойду под елку.
На его слова Юрис только рассмеялся.
Несмотря на все предостережения, ночь прошла спокойно. Под утро пошел мелкий, нудный дождь. Ель оказалось дырявой, Янис промок вместе с одеялом. Когда на рассвете вернулся в зимовье, это добавило веселья Юрису:
— Что, лягушонок? Говорил тебе: спи на сухих нарах под крышей! Какой бес в такую погоду ходить будет? Да и зачем ему это? Он, наверное, уже за вторым перевалом!
Янис подавлено молчал. От пережитой ночи настроение немного улучшилось, вчерашняя тяжесть притупилась. Новый день принес настроение, былое угнетение улетучилось, как туман на рассвете. Позавтракав, они принялись достраивать лабаз, теперь уже не оглядывались по сторонам.
Между тем дождь разошелся. Из мелкой, нудной мороси с неба посыпались крупные капли проливного ливня. Мужчинам приходилось прерывать строительство, убегать под крышу, ждать, когда дождь немного прекратится. Однако все бесполезно. В этот день они смогли закрепить на лабазе только стены из досок. Как ни старались, накрыть крышу не получилось, и они решили сделать это на третий день. В эту ночь Янис под ель не пошел, остался в тепле, на сухих нарах в зимовье.
Новое, свежее утро полностью растворило былые тревоги. Неожиданный гость казался всего лишь неприятным воспоминанием, о котором старались не думать. Непогода утихомирилась. В разорванном небе показалось лучистое, по-летнему теплое солнышко, осветило скуксившийся мир тайги красками радости и жизни. Как прежде, защебетали пернатые птахи. Легкое течение воздуха сбило с ветвей деревьев большие слезы непогоды. Поддаваясь перемене, таежники с настроением, бодро, дружно взялись за незаконченное дело. К обеду лабаз был готов.
— Вот, теперь можно лодку долбить! — довольно осматривая творение, прохаживаясь рядом, улыбался Юрис.
— Лодку, конечно, делать надо, — подтвердил Янис, и позаботился. — Да только у меня там картошка, окучивать надо, переросла, наверно.
— Завтра утром пойдешь, я тебе короткую дорогу покажу через вон ту седловину, — Юрис показал рукой вдаль, — если завтра утром выйдешь, как раз к вечеру на Безымянке у себя будешь.
— Вечером? Так быстро? Почему тогда мы всегда ночевали в дороге?
— Я этот ход только в прошлом году нашел, когда за соболями ходил. Там в гору и на спуск. А вы всегда рекой крюк делали, это дальше.
— Так, может, мне сейчас и выйти? — заторопился Янис. — Ночью в тайге под деревом посплю, а завтра, к обеду у себя окажусь.
— Что так не терпится? — удивился Юрис.
— Так давно в зимовье не был, почти неделю. Мало ли там что?
— Если так, я не держу, можешь идти.
Янис сложил вещи, Юрис дал ему с собой килограммов десять соли: не шагать же пустому? Все равно зиму жить на зимовье Вередов.
Перед дорогой присели на чурки у избушки, договорились:
— Через пять ночей встречаемся у переправы на реке, в балагане, там, где староверы ночуют, — напомнил Юрис.
— Хорошо! — поднимаясь с места, согласился Янис.
— Тогда шагай с Богом! — напутствовал его старший товарищ.
Закинув на плечи котомку, с карабином на шее парень шагнул прочь от зимовья. Елка побежала впереди. У ручья остановился, наклонился попить, обернулся, увидел как Юрис, улыбаясь, машет ему рукой.
Не пришлось ему перевалить ту седловину, которую показал дядька, не дошел до своего зимовья на речке Безымянке. Поднявшись из долины вечером на перевал, сидя у костра, долго не мог уснуть, вспоминал встречу с братом Клим-горы, переосмысливал сказанные слова. Когда, наконец, задремал, вдруг вспомнил! Или приснилось. Мужик на лошадях выехал оттуда, и уехал в ту сторону, куда Юрис стрелял два раза из карабина по затеси. Проехал рядом с той пихтой, посмотрел на нее и, вероятно, имея точно такое оружие, без труда определил происхождение дырок на входе и оторванной щепы на выходе.
Очнувшись, Янис подскочил на лежанке. Тело бросило в жар, по спине, между лопаток, побежал холодный пот. Юноша понял, почему бродяга так старался заглянуть в избушку. За день до этого, когда Юрис стрелял, мужик услышал выстрелы, определил оружие. Отличить выстрел из ружья и карабина просто: первое бахает как упавшее дерево, а второй режет бичом. Он приехал, когда мужчины делали лабаз. Прежде чем увидели, рассмотрел дырки на пихте, потом хотел увидеть карабин, но его не показали. Теперь, не отыскав следов брата, не откажется от повторной попытки и вернется на зимовье. Чем закончится его визит, можно было только предполагать.
Не дожидаясь рассвета, Янис поспешил назад, торопился: только бы успеть! Только бы Юрису не быть одному! Вдвоем, да еще с собакой — они сила, их будет трудно застать врасплох.
Опоздал…
Мертвый Юрис стоял на коленях спиной к пихте. Завернутые руки были крепко связаны в запястьях за деревом проволокой: ни развязать, ни вырваться. Поникшая голова и вывернутые плечи указывали на то, как долго и мучительно он умирал. Прежде чем сделать последний удар, бандит его долго пытал. Обожженное, без бороды и усов лицо покрылось сплошной кровавой массой. Левый глаз вытек. На голом до пояса теле не оставалось места от синяков. Лужа крови перед ним запеклась бордовой, облепленной мухами массой.
От представленной картины у Яниса подкосились ноги. Стараясь не упасть, схватился за колотые доски, осел на землю, заревел зверем. Елка рядом, вздыбив загривок, поджав хвост, обнюхивая следы и покойного, дрожала. Он, тычась головой в доски, молил лишь об одном:
— Прости!.. Прости!.. — и от своих слов утонул в забытьи.
Очнулся через некоторое время, осмотрелся: где я? Увидел ту же картину. Собрался с силами, встал на ноги, подошел, потрогал за плечо невиновного: холодный. Убийство было совершено ночью. Янис вытащил из шеи ржавый гвоздь, откинул его в сторону, осторожно развязал на руках проволоку. Положил Юриса на спину. Оглядывался, стараясь не смотреть на обезображенное лицо. Мысли путались в голове: как все случилось?
Вероятно, все произошло вечером, когда Юрис закрылся в избушке. Убийца тихо подошел к зимовью, может, постучал, или поскребся в дверь. Тот вышел на улицу и получил удар по голове чем-то тяжелым, возможно, обухом топора. Потом разбойник его связал и начал последний допрос.
В избушке все на своих местах, не хватает только ружья. Очевидно, бандит пришел не грабить, а выпытать все, что ему необходимо. Но что Юрис мог рассказать? Он ничего не знал. Как долго длилась пытка и мучился человек, страшно представить. Такое мог совершить только нелюдь.
Янис кипел от злобы и тут же оглядывался по сторонам: а вдруг бесчинщик наблюдает за ним из-за кустов? Нет, не может. Ушел в сторону реки, видно, по следам. Елка молчит, ничего не чувствует, значит, его рядом нет.
Первая мысль — догнать и застрелить! Янис пробежал по следам несколько сот метров с заряженным, готовым к стрельбе, карабином, но потом вдруг остановился, подумал: а ведь он может устроить засаду. Или кто окажется быстрее, когда они сойдутся взглядами? Тут стоило подумать.
Вернулся на зимовье. Присел на чурку рядом с покойником. Прежде всего, надо похоронить, пока не распространился запах. Наверное, убийца тоже рассчитывал на это: труп запахнет, придет медведь, съест его, разорит зимовье, и на этом все следы будут заметены. Кто будет искать человека в тайге, когда от него остались кости? Все подумают на зверя. А как же я? Ведь убийца видел меня! И догадался, что под пытками Юрис сказал допросчику, что парень ушел домой.
Похороны длились недолго. Выкопать лопатой в мягкой земле двухметровую яму не составило труда. К вечеру под дальним кедром возвышался холмик: последний дом Юриса. Долго юноша сидел рядом, думая, как все глупо получилось, в смерти дяди чувствовал свою вину: почему не сказал, каким образом к нему попал карабин?
В голове путаются мысли. Как он скажет о его смерти Кристине? Кто заменит ей мужа, а детям отца? Надо же такому случиться, не арестовали в деревне, так погиб в тайге. А ведь они собирались выйти осенью к родным, поговорить с Эдгаром об Инге.
Янис опять остался один, как прихваченный в зимнюю стужу на березе листок. Прошлого не вернуть. И будущего нет. Где-то по тайге бродит убийца. Если его увидит, не оставит в живых. Бежать некуда. Сидеть, затаившись в зимовье, нет смысла. Он может найти избушку, как Клим-гора. Что остается?.. И тут же ответил на свой вопрос:
— А выбора нет. Либо ты его, либо он тебя, третьего не дано.
Но как? В голову сам собой пришел план мести и защиты. Янис знал, что преступник ушел на Рыбную реку, сегодня утром, как покончил с Юрисом, и там будет искать следы своего брата. С большой долей вероятности должен пойти вверх по реке, как шел Клим-гора. Будет находить только одному ему известные метки. Если это так, без сомнения свернет на Безымянку, в сторону их зимовья и выйдет к избушке, потому что на берегу стоят колья для загороди.
Что делать? Можно подкрасться на расстояние выстрела с подветренной стороны, когда он будет там. Нет! Лошади своевременно почувствуют чужого человека и дадут знать. У монголок обоняние, слух и зрение развиты не хуже, чем у собаки. Эта затея отпадает. Тогда подойти к избушке ночью, перед рассветом, подпереть дверь и поджечь свое угодье? Тоже нельзя. Где потом жить самому? Остается один выход — караулить убийцу где-то на подходе, когда тот будет идти по берегу Безымянки.
Решение принято, медлить нельзя. Простившись в поклоне с Юрисом, Янис пошел в ночь через знакомый перевал к себе.
Юрис оказался прав. К обеду следующего дня молодой охотник увидел Рогатую седловину. Сбоку, слева в распадке, шумела речка Безымянка.
Заранее подвязав на поводок Елку, скрываясь за деревьями, осторожно подошел к зимовью на видимое расстояние. Там все спокойно. Собака вела себя так же, показывая, что рядом никого нет. Вешка над крышей не тронута, двери прикрыты. Все еще осторожничая, вышел к кострищу, осматривая любую мелочь, которая могла насторожить.
Нет. В его отсутствие здесь не ступала нога человека и зверя. Посуда, дрова в поленнице, отставленная от лабаза к кедру лестница — все было так, как он уходил неделю назад. Янис успел, опередил убийцу, оставалось подождать его прихода. И сейчас медлить было нельзя, нужно быстро искать место для засады.
Зашел в зимовье, взял спальник, куски вяленого мяса, копченую рыбу, засохшую лепешку, котелок. Кто знает, сколько придется сидеть в ожидании? День, два или три? Может, он уже где-то на подходе?
Закрыв дверь, насторожил вешку, на случай, если убийца выйдет сюда с другой стороны. Двинулся по тропке к речке. Елка на поводке спокойно шагает рядом.
Вышли на берег. Внимательно осмотрев под ногами землю, определился. Никаких следов. Значит, разбойник здесь еще не проходил. Стараясь не топтать траву, убрал колья в кусты, набрал в котелок воды, пошел к скале. Засаду решил сделать здесь, в нише, где хранились морды для ловли рыбы.
Забрался наверх. С высоты семи метров видно далеко вокруг: реку, дальнюю поляну, тропинку к зимовью, нижний поворот. Если убийца поедет здесь, ему одна дорога, между скалой и речкой, мимо не пройти. Заметить движение можно далеко. Пока здесь можно спокойно приготовиться и прицелиться. Лучшего места не найти, только бы кони не хватили запах раньше времени.
Разложил под собой спальник, рядом свернул одеяло. Перед собой выставил котомку, на нее — карабин. Попробовал прицелиться, покрутился из стороны в сторону, глядя в целик. Удобно. Если подъедет вон к той елке, можно стрелять, до нее не больше сорока метров.
Рядом привязал к камню Елку, предупредил:
— Лежать! Будем караулить.
Та послушно присела на задние лапы, недовольно посматривая по сторонам: зачем мы здесь? Но противиться не могла.
Притихли.
Длинный, летний вечер намочил росой траву. Янису это на руку, влага убьет запахи следов. Свежий ветер тянет от речки. Это тоже хорошо, лишь бы не вниз по Безымянке. Еще лучше, если бы его течение наплывало в лицо.
Караулили долго, до тех пор, пока черная ночь не раскинула свою мантию над тайгой. Хозяин, накрывшись одеялом от прохлады, наносимой с реки. Собака, свернувшись клубочком на плетеной стенке. Но все бесполезно. В этот вечер к ним так никто и не пришел.
Раним утром, когда еще не взошло солнце, случилось непредвиденное. На другом берегу разом, резко хрястнул сучок. За ним другой, и тут же, как гром с небес, в воду упала лохматая туша. Медведь. Елка вскочила на лапы, собралась залаять, но Янис прижал ее к себе, зажал рукой пасть. Извиваясь и дергаясь, лайка пыталась вырваться, подать голос на хищника, но охотник был сильнее.
Между тем, никого и ничего не боясь в своем доме, хозяин тайги дважды окунулся с головой в воду, искупался, вылез на берег и, неторопливо шагнув к той ели, завалился набок. Приняв водные процедуры, решил отдохнуть. До него было не так далеко. Вытянувшись во всю длину своего внушительного роста, он казался обгоревшей колодиной. Если бы Янис не видел, как тот лег перед ним, его можно было таким представить.
Зверь не чувствовал посторонних. Это был хороший знак, значит, и лошади тоже не сразу предупредят своего хозяина. Плохо было то, что Елка в объятиях Яниса не могла лежать спокойно, возилась, как пойманная мышь, и медведь услышал ее движения.