Стефан забежал поинтересоваться, нет ли у паники новых заказов.
— Пока воздержусь, сорить деньгами не привыкла.
Ива взглянула на Оксану. Девушки часто заводили разговор о Стефане, пытались выяснить, насколько посвящен этот делец в тайны мастерской Яблонского. Сказала: — Вчера вечером заглянули ко мне знакомые, засиделись допоздна…
— Хотите, угадаю, кто гостевал? — в шутку предложил Стефан.
— Попробуйте, — включилась в игру Ива.
— Были двое. Один высокий и глуповатый…
— Правильно.
— Второй приземистый, неторопливый, под правым глазом родинка…
— Уж не следили ли вы за мной?
— У меня к вам сердечный интерес, — опять пошутил Стефан. Но серьезность тона не соответствовала игривому смыслу. — Значит, угадал?
Ива развела руками.
— Тогда вот мой совет. Вы моя постоянная клиентка, — подчеркнул интонацией сказанное Стефан, — и мне было бы очень жаль, если бы у вас случились неприятности. Для моей фирмы — убыток. Визитеры были серьезные, но почти бесполезные. С такими лучше ничего основательного не затевать…
— Понятно.
— И к дому не приваживать.
— Спасибо за совет.
— Не стоит. Советы раздаем бесплатно, — балагурил Стефан. — Если снова потребуется консультация, обращайтесь — весь к услугам прекрасной паники…
Так что, когда через несколько дней Оксана передала Иве, что Кругляк настаивает на встрече, Менжерес зло стрельнула глазами:
— Пошли его к бисовой маме. А будет надоедать, передай — пристрелю из того браунинга, который они у меня нашли.
А Кругляк проявлял настойчивость вот почему. Ему предстояло нанести визит инспектору отдела кадров педагогического института Степану Сороке и доложить о результатах встречи с Менжерес. Время и место были обусловлены на такие случаи заранее.
Кругляк заволновался. Сорока вызывал не часто, обычно они пользовались для связи контактными пунктами. Только что-то очень важное могло заставить его пойти на прямую встречу.
Как только стемнело, Кругляк направился в центр города к кафе «Лилея». Северин шел за ним метрах в пятидесяти, проверял, не прицепился ли «хвост». Правила конспирации Кругляк соблюдал неукоснительно. Может, поэтому ему пока везло — все дружки попали в руки чекистов, а он удачливо обходил засады.
Сорока сидел в кафе, маленькими глоточками пил чай, читал газету. На стул небрежно бросил демисезонное пальтишко, рядом поставил пузатый потертый портфель — мелкий служащий после трудового дня зашел подкрепиться на скорую руку.
Кругляк основательно изучил витрину соседнего магазина, прежде чем Сорока вышел из кафе и зашагал неторопливо и устало, по Киевской. Кругляк еще подождал и отправился следом. Где-то сзади шел Северин. Такая тройная подстраховка еще ни разу не подводила. На улице было в это время многолюдно, и Кругляк забеспокоился, что потеряет в сутолоке узкую спину шефа. Он недоумевал: куда ведет? Не дай боже, к окраине, там на пустынных улицах они будут заметны, как блохи на снегу.
Сорока оглянулся, юркнул в парадное большого четырехэтажного дома. Кругляк облегченно вздохнул — эту явочную квартиру он знал, бывал здесь раньше. Теперь следовало убедиться, все ли в порядке у Северина. Кругляк отыскал глазами в толпе своего помощника. Тот неторопливо прогуливался по противоположной стороне улицы, выделяясь среди горожан дорогой смушковой шапкой. «Лайдак! — рассердился националист. — Вырядился!» Он снял свою потертую кепчонку, помял ее в руках. Этот жест предназначался для Северина и означал: «Жди меня здесь, следи».
Когда Кругляк вошел в квартиру на третьем этаже, Сорока успел уже раздеться и о чем-то говорил с хозяйкой. На столе стояли консервные банки, пакеты с колбасой, маслом. Похудевший портфель лежал рядом.
Шеф приходил иногда на эту квартиру «отдохнуть». Потому и подкармливал пани Настю. В свое время Кругляк проверял ее прошлое. Оно было путаным и весьма причудливым: спекуляция, сводничество, торговля фальшивыми драгоценностями, доносы в гестапо. Эта дура имела обыкновение подписываться под доносами своей настоящей фамилией — зарабатывала разрешение открыть комиссионный магазин. Гестаповцы, обычно не очень разборчивые, и те посчитали ее как агента слишком никчемным и охотно передали в «кадры» оуновцам. Она пригодилась, когда потребовалось готовить квартиры для будущей работы в условиях подполья. Кругляк с удовольствием вспомнил, как Настя валялась у него в ногах, когда он выложил, что узнал про нее. Она готова была на все, лишь бы получить обратно свои доносы. Дура она и есть дура: стал бы Кругляк отдавать ей подлинники. А копии не жалко…
Так размышлял Кругляк, неторопливо раздеваясь в передней. В то же время он зорко присматривался к шефу, стараясь угадать настроение. Зачем все-таки вызвал?
— Доповидайте, — потребовал Сорока.
— Голошу… — деловито начал Кругляк.
Он доложил, что Менжерес не откликнулась на пароль. От повторных встреч категорически отказалась. Она разыграла из себя простушку, которая и знать ничего не знает и ведать не ведает. О том, какая была устроена проверка и как она проходила, Кругляк предусмотрительно промолчал.
— А признайтесь, пан Кругляк, — дружелюбно спросил Сорока, — не весело ожидать заряд картечи в живот?
Он презрительно прищурился, оглядывая с головы до ног приземистого помощника.
Начало разговора было не из веселых.
— Не понимаю, каким образом… — растерянно забормотал Кругляк. «Оксана, стерва, уже успела напакостить», — мелькнуло в голове.
— А хорошо, если бы она всадила в вас весь заряд, — почти мечтательно протянул Сорока, — вот, к примеру, сюда, — он ткнул пальцем в пояс Кругляку. — Кишки навыворот, а наша служба безопасности[25] избавляется от идиота. Как говорится, прощай, прощай, мне ничего не надо…
— Пан Сорока, разве вы не приказали…
— Приказал… Но что? Проверить Менжерес! Не засекли ли ее, нет ли слежки и так далее. А вы разыграли провинциальный фарс с переодеванием. Кого вы хотели провести? Менжерес, которую лично знал Шухевич?[26] Да вы в полиции на писарском стуле штаны протирали, когда она с Бурлаком Бещады жгла! Вы свои поганенькие доносы на приятелей в гестапо строчили, когда она была уже особо доверенным курьером! У нее два креста — Золотой и Серебряный — наши высокие награды!
У Сороки была привычка во время разносов не смотреть на подчиненных. И сейчас он уставился немигающе куда-то в пространство, поверх головы Кругляка.
— Вы бы сразу предупредили…
— Я не обязан был вас предупреждать! Я и сейчас все это не должен вам говорить! Учтите, Кругляк, еще одна такая ошибка, и вы потопаете прямым ходом на небеса.
Кругляк молчал, опустив голову.
Он вспомнил, как впервые познакомился с Сорокой. Получил приказ встретиться с референтом СБ, грозным «Коршуном». Кругляк никак не предполагал, что «Коршун» — студент выпускного курса института, скромный, тихий, прилежный молодой человек. Сорока носил большие очки в простой круглой оправе, на людях был суетливым, заискивающе и подобострастно улыбался старшим. Когда хотел что-нибудь сказать, инстинктивно втягивал голову в плечи, снизу вверх заглядывал в глаза собеседнику, сыпал густо кругленькими словами. Пиджачок на нем лоснился, брюки были аккуратно подштопаны. Что-то нервное, истерическое проскальзывало в быстрых движениях, в ненужной суетливости, в стремлении быть неприметным и ненадоедливым. «Мельтешит, как шкодливая бабенка», — еще подумал скорый на оценки Кругляк, по привычке награждая новое «начальство» бранным словом.
«Шефа» ему показал связной. Он же назвал пароль для встречи. Когда остались вдвоем, Сороку будто подменили. Взгляд властный, ни одного лишнего движения, в голосе — явное превосходство и пренебрежение. Даже редкие прилизанные волосы будто стали гуще, а рост выше. Кругляк тогда переходил из обычных курьеров в непосредственное подчинение референтуре СБ и был поражен, насколько все досконально знает о нем Сорока. Даже то, о чем он сам предпочел бы забыть.
— Кажется, это вас направляли в концлагеря для выявления коммунистов? И в Травниках[27] изрядно помяли пленные? А потом и немцы? За сострадание к несчастным? Не брешите, пан Кругляк, простите мне неинтеллигентное выражение. Били вас за то, что меняли тютюн на золотые зубы. Да, да, заядлые курильщики выдирали их у себя и отдавали за пачку махры. А немцы не любят, когда их грабят, — золотые коронки пленных они считали собственным имуществом… Немцы отзывались о вас хорошо, мне как-то попалась на глаза ваша служебная характеристика. Особенно хвалили за участие в уничтожении гетто в Рава-Русской. Кстати, там вам лучше не появляться — жители вас запомнили и поступят с вами не очень интеллигентно…
Сорока любил слово «интеллигентно», употреблял его часто. Себя считал представителем украинской интеллигенции «новой генерации».
Уже после нескольких таких вопросов и реплик Кругляк предпочел рассказать о себе начистоту. А жизнь его была прямолинейна, как ружейный ствол: предательства, убийства, насилие.
Сорока решил, что этот человек вполне подойдет. Особенно для выполнения некоторых заданий по чистке.[28]
После окончания учебы Сорока стал работать в отделе кадров своего же института. Нашлись друзья, которые помогли ему остаться в областном городе. В том же институте он пристроил и Кругляка — по хозяйственной части.
Кругляк никогда не подводил своего шефа. Даже тогда, когда в ходе чистки пришлось убрать кое-кого из личных и давних друзей, утративших веру в победу идей «самостийности». А сейчас вот опростоволосился. Ну кто мог знать, что эта дивчина такая цаца?
Но, оказывается, Сорока выложил еще не все.
— Отыскали Шевчук, эту зеленогайскую учительницу?
Кругляк виновато потупился:
— Как сквозь землю провалилась…
— Кто привлекался к акции?
— Северин.
— Но ведь он не может даже появиться в Зеленом Гае — чужой человек сразу вызовет подозрения. Я начинаю всерьез сомневаться в ваших умственных способностях, пан Кругляк.
«Хоть бы выругался, что ли, — с тоской думал Кругляк. — Все было бы легче. Нудит и нудит…» А на лице у него — вразрез с мыслями — написаны были и подобострастное внимание и готовность выполнить любые приказания шефа.
Сорока снял очки, неторопливо и аккуратно протер стекла платочком.
— Мы попали в очень трудное положение, — спокойно, словно читая лекцию, заговорил он. — Наши отряды разгромлены, даже запасная сеть провалена. Потеряны лучшие люди. Уничтожено то, что создавалось годами. И все это за кратчайшее время. Среди тех, кто остается в строю, паника. Даже вернейшие, проверенные в десятках испытаний, заколебались. Некоторые уже бежали. Куда? Кто-то надеется отсидеться в укромной криивке,[29] кто-то, признав борьбу безнадежной, поднял руки. Сколько нас осталось? Немного…
Референт службы СБ краевого провода умел мыслить реалистично. Он позволял себе иногда задумываться над ближайшими и дальними перспективами подполья, начистоту изложить свои взгляды и выводы подчиненным. Но всегда подчеркивал: есть только один выход — бороться до конца. Каждым словом и жестом он старался создать себе репутацию человека особого склада: не знающего колебаний и сомнений.
Несколько лет назад Рен обратил внимание на нескладного, многословного студента, истово выставлявшего напоказ свои националистические убеждений. Прозвал его «Философом». И сумел разглядеть за чудаковатой внешностью твердую, жестокую натуру, за медоточивыми рассуждениями — беспринципность. Рен сделал его референтом службы СБ и не ошибся: Сорока ревностно наводил «порядок» в националистических рядах. И скоро прежняя его кличка «Философ» забылась, у «штудента» появилось новое псевдо — «Коршун».
Сорока методично излагал свои мысли Кругляку:
— Да, время тяжелое. Но пока жив хоть один человек, живет и дело. У нас, к счастью, почти не было провалов в руководстве. Значит, есть кому собрать новые силы, выждать и снова ударить. Но если почти на самой верхней ступеньке лестницы устраивается идиот, то… — Сорока безнадежно махнул рукой, — от таких надо избавляться.
«Прикажет удавить или расстрелять?» — лихорадочно соображал Кругляк.
— Пан Сорока, повторяю, я предполагал, что речь идет об обычной проверке. Метод, который я применил, не подводил ни разу. Если человек его выдерживал, значит он наш…
— Итак, подведем итоги: с Менжерес вы действовали топорно, Шевчук, которую необходимо уничтожить, не нашли. Не так давно исчез референт пропаганды — куда, при каких обстоятельствах? Тоже сказать ничего не можете? А вдруг этот референт сейчас выкладывает чекистам наши явки, связи, планы?
Шеф настроился на длинные нотации. Он удобно расположился в кресле, отодвинул настольную лампу, чтобы на лицо упала тень. У Кругляка немного отлегло от сердца: раз распекает, значит решил оставить в живых. Иначе не стал бы тратить времени.
Раздался звонок. Сорока и Кругляк одновременно сунули руки в карманы. Слышно было, как Настя разговаривает в передней: «Шубку повесьте, пожалуйста, сюда, а ботики поставьте под вешалку».
— Это для вас сюрприз, Кругляк, — многообещающе протянул Сорока.
В комнату вошла Ива. Она тоже держала руку в кармане спортивной куртки, и Кругляк мог поклясться, что тот предмет, который так оттягивает карман, — пистолет. Глаз у него был наметанный.
— На улице отвратительная погода, — сказала Менжерес.
— Дождь пополам со снегом, — откликнулся Сорока.
— В такую погоду лучше сидеть дома.
— Не у всех так выходит.
— Рада витати вас, друже командир! — обменявшись паролем, Ива тепло приветствовала Сороку.
Менжерес поздоровалась с референтом СБ по-военному, как принято было в сотнях УПА, а не в ОУН. Кругляк отметил это: ишь ты, прошла проверочку-закалочку. Он обратил внимание и на то, как свободно, без напряжения обращалась Ива с паролями — такое дается только длительной привычкой.
Сорока сердечно пожал девушке руку.
— С благополучным прибытием! — торжественно провозгласил референт.
Настя, умильно улыбаясь полными губами, внесла на подносе две рюмки, наполненные коньяком, — наверное, Сорока заранее об этом распорядился. Кругляку выпить даже не предложил. «Ну и дидько с вами, — чертыхнулся про себя эсбековец, — все равно на одном суке висеть будем». С некоторых пор эта мысль все чаще приходила ему в голову.
— Согласно приказу я временно поступаю в ваше распоряжение, друже, — сказала Менжерес. Коньяк она выпила, смакуя, маленькими глоточками. Кругляк, от которого не ускользала ни одна деталь, отметил и это: «Вот и пара нашему Сороке — тоже из интеллигентов». В отличие от шефа для него слово «интеллигент» было ругательным.
— Знаю, — ответил Сорока. — О вашем приходе в мастерскую Яблонского нас уже предупредили. И мы даже подобрали для вас интересное дело.
Референт СБ светился от радушия и приветливости.
— Но об этом потом, — махнул он нетерпеливо рукой. — Расскажите, как… там? — Он хотел знать, как идет борьба в тех местах, откуда прибыла Менжерес.
Ива информировала подробно, припоминая множество деталей. Она только оговорилась, что сведения эти старые, ведь прошло немало времени, как ушла в рейс.
— Почему так долго не устанавливали контакты? — поинтересовался Сорока.
— У меня было свое задание. Я его выполнила. Инструкции перед рейсом получила четкие: выполнить задание, не возвращаться, окончательно легализоваться, перейти в подчинение вашему проводу. На все это требовалось время.
— Да, об этом говорится в грепсе. Можно узнать о характере вашего поручения?
— Нет, друже референт. Простите меня, но… вы знаете наши законы не хуже меня.
«Вот тебе, — злорадно ухмыльнулся Кругляк, — получай и ты свое».
Сорока заметил ухмылку, обжег эсбековца взглядом, как плетью перетянул по спине.
— Вы очень обиделись на проверку? — спросил он Иву. — Правильно говорят: заставь дурня богу молиться, так он и лоб расшибет.