В течение недели я под разными предлогами встречал Ольгу после работы в офисе Мансура, ее отца. На вопросы – почему не на машине – ссылался на пробки. В кармане куртки тяжелел тот самый «макаров», купленный у знакомого омоновца. Мы ездили в метро в то же время и по тому же маршруту, когда к ней пристал здоровяк. Я надеялся, он нам повстречается и Ольга узнает его. Она же думала, я просто стал больше уделять ей времени. Я понимал всю глупость затеи и не знал, что делать с этим уродом, если все-таки встречу его. Не стрелять же в него в метро? Но мысли о жестокой мести возбужденно щекотали мой мозг, заставляя чаще биться сердце, когда в вагон заходил кто-то рослый и брутальный. Внутри меня стал просыпаться зверь, дремлющий в каждом человеке. Весь вопрос в том, насколько хорошо ваш внутренний зверь дрессирован. Одним достаточно сущей ерунды, чтобы зверь выпрыгнул наружу. Другим требуются веские причины. Крайне важно знать, кто кому подчиняется – вы зверю или зверь вам? Всякий раз я старался повернуть Ольгу так, чтобы она заметила вновь вошедшего здоровяка, и внимательно следил за ее реакцией. Но мрази, чьи отпечатавшиеся пальцы медленно, с неохотой, сходили с ее ноги, меняя цвета от синего до бледно-лилового, всё не было…
Наконец, когда я уже несколько остыл и стал думать, что надеяться встретить этого типа в московском метро в многотысячной толпе по меньшей мере наивно, он появился. К этому моменту зверь внутри меня снова задремал, и потому в первые минуты я растерялся. Но то, что это был он, я понял сразу. Осознал. Почувствовал всеми клетками, когда встрепенулась, дернулась рука Ольги, которую я держал. Он шагнул прямо на нас, в открывшиеся двери. Здоровенный детина с широким и плоским, как луна, лицом. Далеко посаженные друг от друга, наглые глаза. Почти лысый череп. Черная короткая куртка, джинсы, заправленные в высокие черные ботинки. Скорее, косит под скинхеда, чем скинхед. Он тоже узнал Ольгу. Сощурился, бегло изучив меня, вразвалку прошел в конец полупустого вагона. Я почувствовал, как затрясло Ольгу, но она ничего не сказала мне. Боялась за меня, берегла. Мысли понеслись лихорадочным вихрем. Надо что-то делать! Целую неделю я ездил с Ольгой в метро с одной лишь целью. И вот, когда так неожиданно появился этот тип, я растерялся. Здоровяк поглядывал в нашу сторону из своего угла, ожидая – укажет ли мне на него Ольга. Было видно, что он абсолютно не боится, даже приготовился к такому развитию событий. Более того, ему любопытно, что будет дальше. Через пару станций он смотрел уже разочарованно, потом бросил пару презрительных взглядов в мою сторону, а затем и вовсе потерял к нам интерес. Но к этому времени я уже знал, что буду делать. Сделав вид, что на мобильный пришла смс, сказал Ольге, что меня срочно вызывают на работу. Я знал, что детина выйдет раньше, чем она. На «Крестьянской заставе» он стал продвигаться к выходу, а на «Римской» я вышел вместе с ним, смешавшись с толпой. Он долго шел по ярко освещенной улице вдоль ларьков с пивом и чипсами, затем свернул в темные дворы, побрел вдоль кирпичного забора. Я тенью следовал за ним, нащупывая горячий и влажный от вспотевшей руки «макаров». «Надо что-то делать!» – сверлила отчаянная мысль. «Этот урод лапал твою женщину!» Сразиться с ним в открытом поединке было бы глупой затеей. Он вдвое тяжелее меня и на голову выше. «Ни один рефери не свел бы нас в схватке на ринге», – вспомнились мне слова героя Ремарка из «Ночи в Лиссабоне». Но не стрелять же ему в спину!
Мужчины делятся на три категории: на тех, кому в жизни приходилось драться однажды, да и то в детстве, из-за ведерка в песочнице; тех, кто дерется постоянно (такие любят сам процесс), и тех, кто дерется лишь в случае крайней необходимости. Я отношусь к третьей категории. То есть драться в принципе умею, но не люблю. И мне прекрасно известно, что даже годы, проведенные в секциях бокса или карате, еще не гарантируют успеха, потому что драка в спортзале по правилам и драка на улице – это как пицца и борщ. И там и там могут быть овощи. Но блюда абсолютно разные. «Хочешь научиться драться в темноте – надо драться в темноте. Чтобы уметь драться в ограниченном пространстве, например в лифте, – надо драться в лифте. Чтобы быть готовым к уличной драке – надо драться на улице. Занятия в секции дают лишь общие представления. Главное – психика. У кого крепче нервы – тот и победит», – говорил мне мой тренер. Два года службы в Советской армии в смысле психологии драки научили основному в таких делах правилу: забудь о правилах и задуши в себе интеллигента, если хочешь победить.
Я поднял с земли кусок кирпича. Сжал в кулаке, что было силы, его острые края, почувствовав, как треснула кожа.
Начались мрачные гаражи. Самое место! Я стал сокращать дистанцию, приближаясь к верзиле. Он, видимо, что-то почувствовал и неожиданно повернулся. Мгновение прищуривался, затем оскалил клыки:
– А-а, ты? А сучку свою нерусскую где оставил?
До него оставалось метра два, не больше. Ничего не ответив, что было силы, я швырнул кирпич. Парень схватился за разбитое лицо, осел на снег. Через пальцы его рук густо потекла кровь. Я подскочил, нанес два размашистых удара кулаками в челюсть, потом ногами: в голову и грудь. Верзила тряс башкой, сидя на снегу. Было видно, что «поплыл», но старается держаться. Я достал «макаров», передернул затвор, приставил к его голове.
– Не на-до, по-жа-луйста, – растягивая слова, как контуженный, выдавил верзила.
Но, опьяненный кровью и адреналином, я уже не хотел останавливаться. Вдруг совершенно ясно осознал, что готов его пристрелить. Между мусорными баками и загаженными гаражами эта тварь найдет свою смерть, потому что посмела обидеть мою женщину. Я почувствовал себя животным, торжествующим над жестоким и сильным соперником. Мой зверь рвался наружу, хрипел и ликовал, требуя завершить начатое. Я хотел его смерти.
– Не надо, – снова сказал здоровяк, – у меня ребенок.
Кровь стучала у меня в ушах. Ненависть не хотела ничего слышать. Но слово «ребенок» все-таки зацепилось за мои барабанные перепонки. Проскользнуло внутрь. Добралось до мозга…
Медленно вернув курок в исходное положение, я сунул пистолет в карман куртки и пошел прочь. В перевозбужденном адреналином мозгу блуждала мысль. Та самая, что пришла в голову на берегу океана, когда, запивая мясо акулы прекрасным порто, я смотрел на изуродованную акулой (может, той самой, которую я ел?) ногу Макса – хозяина местного ресторана. Мысль, которая не давала мне покоя в «горячих» командировках: в этом мире одни пожирают других. И грань, отделяющая высокие помыслы людей от самых жестоких поступков, призрачна. И вправду, так и есть. Еще немного – и я убил бы человека. Но стал бы он церемониться со мной, не ударь я первым? Вряд ли.
Ольге я тогда ничего не рассказал.
…Заснуть, видимо, уже не получится. События крайнего года накануне новой жизни, в которую мы с Ольгой собираемся улететь сегодня утром, всплывают в моей памяти записанными файлами, некоторые из которых я открываю, чтобы пересмотреть заново.
В апреле мне позвонили из телекомпании CBS и сказали, что за один из документальных фильмов, снятых в Чечне, «Торговцы смертью», о черном рынке оружия, я награжден премией Международного пресс-клуба Америки.
– Это очень престижная эвордс, состоится 64-я церемония награждения. Международный пресс-клаб Америки – старейшая организация. Члены жюри – элита мировой журналистики, – говорила по телефону представительница CBS, иногда вставляя в русские фразы английские слова. И в конце, чтобы я осознал весь масштаб награды, добавила:
– Это что-то вроде «Оскара» для журналистов!
…В торжественном зале Empire State Ballroom при отеле «Гранд Хайят», что на пересечении Лексингтон-авеню и сорок восьмой улицы Нью-Йорка, собрались мужчины в смокингах и женщины в вечерних платьях. Смокинг я взял напрокат в маленькой лавке у старого еврея, поразительно похожего на Чарли Чаплина. Покупать смысла не было. Вряд ли в скором времени мне представится еще один случай его надеть.
На овальных столах среди блюд с кровавыми стейками и бокалов с вином горели свечи в память о погибших журналистах. Еще одна большая свеча – на сцене, куда выходили по очереди лауреаты. Звезды мировой журналистики говорили о нужной и благородной работе своих коллег, о жестокости и несовершенстве мира, которому так нужны репортеры, говорящие правду. Поздравляли награждаемых. Меня вызвали в самом конце, когда в Нью-Йорке наступила глубокая ночь. Многие в зале клевали носами и поглядывали на часы.
Я поблагодарил за высокую награду. Зачем-то сказал, что в Москве наступило утро. Все засмеялись и даже немного оживились, а я подумал, что Ольга наверняка уже встала и собирается на работу. Мне поаплодировали и вручили диплом.
…Нью-Йорк в апреле холоден и депрессивен. Во всяком случае, таким он показался мне в тот раз – в конце апреля 2003-го. С океана дул промозглый, сырой ветер. Его силу увеличивал эффект трубы, создаваемый ровными рядами небоскребов, выстроившихся на Манхэттене в стриты и авеню. Я ежился от холодного ветра и нависающих серых глыб небоскребов, вдавливающих мою психику в асфальт. Возможно, дело как раз в психике, а не в апреле или Нью-Йорке. Знакомый психотерапевт Гриша, с которым меня как-то познакомила Настя, специализировался на теме военного стресса. Как-то раз Гриша, неожиданно и без всякого повода, заявил, что меня непременно надо лечить. Мы встретились, чтобы обсудить его участие в одном из моих репортажей в роли эксперта. Помню, пили с ним красное сухое в тени, на открытой веранде рыбного ресторана. Гриша выковыривал устриц из раковин маленьким двузубцем, сбрызгивал их лимоном и отправлял в лоснящийся рот. Было теплое летнее воскресенье. В такие дни в воздухе витают нега и приятная лень. Всё что угодно, только не агрессия. Хорошее чилийское вино расслабляло и успокаивало. Симпатичные девушки за соседним столиком пробуждали приятные, хоть и бесполезные фантазии. А он взял и все испортил. Когда очередной моллюск скользнул в его желудок, Гриша сделал глоток вина и сказал:
– Тебя тоже надо лечить, старик. Как и всякого, кто хоть раз видел войну. И чем скорее, тем лучше. Ведь вам только кажется, что вы нормальные. Но это, разумеется, не так!
Я дал ему в морду. Скользкую от моллюсков. Но Гриша только утвердился в моем диагнозе. Больше мы, разумеется, не общались.
…Весеннее солнце ползло по блестящим бокам небоскребов-титанов, почти не касаясь тротуаров. Подпирающие далекое, как американская мечта, небо, здания отбрасывали на Манхэттен тень, в которой копошились маленькие, как муравьи, люди, снующие между нескончаемыми вереницами такси, похожих на больших желтых жуков.
Ни друзей, ни знакомых в Нью-Йорке у меня не было, и целых пять дней, любезно оплаченных CBS, я бесцельно слонялся по городу, изучая витрины магазинов и меню кафе, в которые заходил выпить горячий кофе и перекусить. Я и раньше бывал в Америке, но впервые был так далеко от Ольги. Мы звонили друг другу при каждой возможности, не думая о разнице во времени. Будили друг друга звонками и говорили подолгу обо всякой ерунде, будто находились в соседних домах, забывая о счетах. Но этого мне было недостаточно Мысль о том, что Ольга находится на другом конце планеты, что разделяет нас океан, не позволяла мне радоваться престижной награде, репортаж о вручении которой даже показали в России в «Новостях».
Почему-то вместо радости я испытывал пустоту. Неожиданный успех создал внутри меня вакуум, который необходимо было срочно заполнить. Я скучал по Ольге. И понял, что стал физически зависеть от того, рядом ли она, могу ли к ней прикоснуться, потрогать волосы, почувствовать запах кожи…
– Брат, ты ведь русский? – окликнули меня возле метро.
Я обернулся и опешил. Передо мной стоял Зула!
– Ну, че застыл? Я же вижу, что русский! Нашего брата за версту видать! Что в «Кадиллаке», что в метро, – Зула заулыбался своей белоснежной улыбкой.
– Мы здесь в Штатах все русские. Что чеченцы, что киргизы. Я вот, к примеру, калмык. В России меня чуркой называли косоглазой. Ну, ты знаешь! – и Зула весело расхохотался, – А здесь я русский, понял?
Я стоял и смотрел на двойника Зулы и не мог поверить, что такое бывает. Жил себе Зула и не знал, что на другом конце света существует его абсолютный клон. Только живет он совершенно другой жизнью. И понятия не имеет ни о чеченской войне, ни об ожерельях из ушей убитых врагов. Возможно, и зовут его также – Зула. И у настоящего Зулы могла бы быть совсем другая жизнь. А может, душа Зулы переселилась в него? Только сам он не знает, что он – тот самый Зула. Пустил себе пулю в лоб и очутился в таком же теле, только в Америке. А файлы прошлой жизни стерты. Но что-то осталось на подсознании. Не зря же он подошел именно ко мне. Не случайно мы встретились за океаном. Может, у каждого из нас есть на планете клон? И даже не один?
– У тебя не будет мелочи на метро? Представляешь, бабки забыл, – спросил парень.
У него даже голос и интонации были те же! Я протянул двадцать долларов.
– Нет, это много, – замотал головой калмык. – Дай пятерку.
– Меньше нет. Бери.
– Ну, спасибо, братан! Встретимся еще раз – обязательно верну!
И Зула побежал в подземку. Я не стал спрашивать, как зовут русского калмыка и был ли у него брат-близнец…
Ольге стало жарко, она отодвинулась от меня, откинув край одеяла, из-под которого показалась красивая, полная грудь. Локоны темных шелковистых волос раскинулись по подушке, закрывая плечи и половину лица. Однажды она спросила – не осветлить ли ей волосы. Я сразу понял причину. Ей казалось, что вторую половину ее крови, чеченскую, выдают карие глаза и темные волосы (которые ей очень идут). Славянские черты лица, доставшиеся от матери, вместе со светлыми волосами, по ее мнению, защитили бы от ненужных вопросов. Конечно, она не могла забыть того детину из метро. А вскоре случилась еще одна история…
Ольга задержалась в фирме отца и попросила ее встретить на остановке. Путь к нашему дому лежит через длинный и мрачный подземный переход.
Внутри гадко похолодело, как только я сбежал по скользким ступеням, ведущим в подземелье, где сквозила безысходность, пахло сыростью и мочой. Ольга испуганно и безуспешно пыталась обойти троих парней, преградивших ей путь. Что-то лепетала, чтобы пропустили, но те глумливо гоготали, предвкушая веселье, тянули к ней руки. Защипало досадой грудь об оставленном дома «макарове». Трое, но не качки, примерно моей весовой категории. Не то что тот детина. Лет по двадцать – двадцать пять, хотя вряд ли это можно назвать преимуществом для меня. Вроде не пьяные, если только немного. Но обозленные, наглые. Отморозки.
– Тебе чего, мужик? – спросил самый высокий, с мимикой хорька. Определенно главный среди них.
– Это вам чего, ребята? Это моя жена. Дайте ей пройти, – я заметил, как при слове «жена» Ольга вздрогнула.
– А чем докажешь? Печать в паспорте есть? Мы проверим! – сказал другой, рыжеватый с веснушками, и все трое залились смехом гиен. Потеряв на время интерес к Ольге, они обступили меня. Веснушчатый со вторым, темным, его я даже не разглядел, встали по бокам. Длинный – передо мной.
Внезапно я успокоился. Потому что понял, что драки уже не избежать. В такие моменты лучше слушать свое тело и инстинкты, а не разум. Я уже знал, кому нанесу первый удар, второй, третий… Главное – вложиться в удары как следует, бить точно в цели. И еще – не поскользнуться, не упасть. Тогда уже не поднимешься, запинают ногами. Действовать надо очень быстро. Скорость решает все. Я говорил им что-то, что обычно говорят в таких ситуациях, все-таки пытаясь урезонить, но не рассчитывая на нормальный исход. При этом смотрел точно в центр груди длинного, стараясь не пропустить удар. Первой, еще до кулака, начинает движение грудная клетка. Затем плечи. В том, что именно «хорек» попытается ударить первым, я не сомневался. Он вел себя агрессивнее других и был на пределе. Наконец молния на его куртке пришла в движение. От удара я ушел вправо, но кулак все же чиркнул по моему левому уху. Вместо того чтобы ответить длинному, я, выпрямляясь, коротким крюком правой, что было силы, нанес удар прямо в нос рыжеватому, стоявшему слева от меня. И сразу – левым крюком – темному, что стоял справа. Рыжий с темным этого никак не ожидали. Длинный отскочил назад, а два его дружка рухнули на грязный пол. Не давая им очухаться, что было силы, как по футбольным мячам, я ударил ногой в лицо веснушчатому и сразу, тоже в голову – его приятелю, понимая, что, если дам им подняться, шансов защититься у меня уже не будет. Длинный прыгнул ко мне, но получил ногой в коленную чашку и кулаком в подбородок. Он отлетел к стене, но устоял. Двое на кафеле, захлебываясь кровью, еще пытались подняться, и я нанес еще несколько ударов ногами. Они затихли. Я почувствовал, как адреналин колючими пузырями вспенил мою кровь, словно шампанское. Знакомое звериное наслаждение от пролитой крови врагов снова шевельнулось где-то внутри. Оно пьянило и подначивало – давай, убей их! Они бы тебя не пощадили, будь уверен!