XVIII. Три розы
Прежде чем описывать бурное свидание Сади-паши с принцессой Рошаной, мы вернемся к тому времени, когда Реция была похищена Фазилем и Джемом из дома старой гадалки. Они перенесли ее в лодку, и через полчаса несчастная была уже в доме Бруссы. Она не могла позвать на помощь, так как рот ее был завязан платком, под которым она едва не задохнулась. В доме Бруссы ее отвели в отдельную, для нее специально приготовленную комнату, где ожидали ее черные невольницы, которые тотчас одели ее в роскошное платье и красиво убрали волосы. Рядом с комнатой Реции были комнаты двух других красавиц: Надине, розы Грузии, и Зитты, розы Кавказа, которые были отделены от остальных рабынь, так как Брусса возлагал на них большие надежды. На следующий день в дом Бруссы явился богатый турок, паша из Адрианополя, нарочно приехавший в Константинополь, чтобы купить у Бруссы красивую женщину для своего гарема. Хитрый торговец знал о богатстве паши, а также знал и то, что тот чрезвычайно скуп, поэтому он показал ему только обыкновенных невольниц, не отличавшихся особой красотой и не имевших большой ценности. В это же время пришел один стамбульский купец, желавший купить красивую жену для своего сына. -- Нет ли у тебя чего-нибудь получше? -- спросил он. -- Эти женщины мне не нравятся. -- Да, у меня есть три необыкновенные красавицы, по я их не выставляю напоказ, я берегу их для важных особ, -- отвечал с улыбкой Брусса. -- Так покажи их мне! -- вскричал паша. -- Боюсь, чтобы они не показались тебе слишком дорогими, благородный паша! -- заметил с улыбкой торговец. -- Уж не думаешь ли ты, что у меня не хватит денег заплатить? -- Сохрани меня Аллах от таких мыслей, твое богатство велико, благородный паша, но я думаю, что цепа покажется тебе слишком высокой! -- Покажи нам твой лучший товар, -- сказал стамбульский купец, -- мой сын хочет иметь красивую жену, и я не пожалею денег. -- Я очень рад, что могу показать вам гордость моего рынка, -- отвечал Брусса. -- Следуйте за мной, я покажу три цветущие розы, красивее которых нет на свете. Войдя в большую, прохладную залу, Брусса посадил своих покупателей на широкий диван и велел подать шербет. Тотчас вошли две темнокожие, но красивые девушки-египтянки и, став на колени, подали обоим покупателям шербет на серебряных подносах. В то же время Брусса вывел напоказ сначала грузинку Надине, потом Рецию и, наконец, черкешенку Зитту. Купец и паша, оба были поражены их необыкновенной красотой. -- Что стоит весенняя роза? -- спросил паша, указывая на Рецию, -- Я хочу купить ее. -- Тысячу австрийских дукатов, благородный паша, -- отвечал с низким поклоном Брусса. -- В своем ли ты уме? -- вскричал паша. -- Скажи же теперь цены остальных двух, -- попросил купец, обращаясь к Бруссе. -- Надине, роза Грузии, стоит восемьсот дукатов, а Зитта -- девятьсот. Купцу так же, как и паше, цены показались слишком высокими. -- Я говорил вам это заранее, -- заметил с улыбкой Брусса. -- Но все-таки мне было очень приятно показать вам эти три прелестные розы. -- А что стоит вот эта? -- спросил паша, указывая на невольницу, принесшую ему шербет. -- Дай мне сто дукатов, благородный паша, и она твоя, -- ответил Брусса. -- Возьми восемьдесят. -- Дай хоть девяносто! -- Ни одного пиастра больше, хочешь -- соглашайся, хочешь -- нет. Брусса уступил, и торг был заключен в ту же минуту. Купец из Стамбула ушел, не купив ничего. В этот же день Фазиль сообщил принцу, что он будто бы случайно узнал, что Реция, дочь Альманзора, находится в доме Бруссы, торговца невольниками. Это известие произвело на принца такое впечатление, какое Фазиль и ожидал, и он не сомневался, что получит двойное вознаграждение: от Бруссы и от принца. Вечером принц велел подать карету и в сопровождении одного Фазиля поехал в Стамбул. Фазиль ввел его в дом Бруссы и поспешил сообщить последнему о приезде принца. Брусса был очень обрадован этим и поспешил навстречу принцу, ожидавшему его с беспокойством и нетерпением. Принц Юссуф глубоко любил Рецию, и его ужасала мысль, что не узнай Фазиль случайно о судьбе Реции, несчастная могла быть уже продана. Наконец вошел Брусса и приветствовал принца длинной льстивой речью. -- Довольно! -- прервал принц поток его красноречия. -- Как попала в твои руки Реция, дочь Альманзора? -- Я знаю только, что ее зовут Рецией, ваше высочество! Ее привезли ко мне только вчера. -- Сколько ты хочешь за нее? -- Две тысячи дукатов, ваше высочество! -- Хорошо, завтра ты получишь их от моего кассира. Я не хочу спрашивать, имеешь ли ты право требовать эту сумму. Я хочу только освободить несчастную Рецию из этого дома, -- сказал принц. -- Приведи ее сюда, чтобы я мог сказать ей, что она свободна. -- Осмелюсь ли я просить ваше высочество написать мне приказание выдать эти деньги. Я боюсь, что чиновники не поверят мне на слово. -- Хорошо, дай бумагу и перо. Брусса поспешно подал принцу все принадлежности для письма, и тот написал приказание о выдаче двух тысяч дукатов. -- Теперь веди меня к Реции, -- приказал принц. Брусса позвал слугу с лампой и повел принца в комнату, где находилась Реция. При виде принца луч надежды блеснул в сердце несчастной. -- Ты пришел! -- вскричала она. -- О, теперь я могу надеяться на спасение! Ты так благороден! Так добр! Помоги мне! Я здесь пленница! -- Ты не должна оставаться в этом доме ни одного часа, Реция, -- сказал принц, -- ты свободна! Двери откроются перед тобой! -- О, благодарю тебя, благородный, великодушный принц! Ты исполнен истинного благородства! -- Довольно! Не благодари меня! Ты можешь идти, куда ты хочешь, теперь ты свободна, но я еще раз спрашиваю тебя, хочешь ли ты следовать за мной, хочешь ли ты быть моей? -- Не спрашивай меня! Я не могу отвечать, принц! -- говорила в волнении Реция. -- Я не могу принадлежать тебе! Не требуй этого! -- Ты свободна в своем выборе! Я не могу принудить тебя полюбить меня. Ступай, куда хочешь. Но помни, если тебе понадобится помощь, ты знаешь, где найти ее! Прощай! С этими словами принц бросился из комнаты Реции. Реция была свободна. Она тотчас же сказала прислуживавшим ей рабыням, чтобы они принесли ее платье. Невольницы вышли. Вернувшись, они не принесли платье, а стали под разными предлогами уговаривать Рецию остаться в доме Бруссы до утра. Реция согласилась, но на следующий день повторилось то же самое, и несчастная с отчаянием видела, что Брусса и не думает освобождать ее. Получив деньги, этот негодяй вместо того, чтобы довольствоваться этим, и без того уже громадным, барышом, решил еще больше увеличить его и снова продать Рецию. Прождав несколько дней и видя, что никто не заботится о судьбе несчастной, он решил, что может безнаказанно привести в исполнение свой бесчестный план. Однажды Фазиль встретил на улице слугу принцессы Рошаны Могафи, и через полчаса последний явился к своей госпоже с видом человека, принесшего важное известие. -- Ваше высочество поручили мне, -- сказал он, -- узнать, не дочь ли Альманзора та женщина, которую любит его высочество принц Юссуф. Сегодня я слышал от Фазиля... -- Кто этот Фазиль? -- прервала принцесса. -- Слуга принца, ваше высочество, -- отвечал Могафи. -- Сегодня я услышал от него, что эта женщина действительно дочь Альманзора, что ее зовут Рецией и что у нее есть маленький сын, который находится теперь в доме старой Кадиджи, галатской гадалки. -- Сын? -- спросила принцесса, слушавшая с напряженным вниманием рассказ слуги. -- Да, ваше высочество, это сын Реции и Сади-паши, которого она все еще так любит, что не хочет принадлежать его высочеству принцу, -- отвечал ловкий слуга. -- Ты говоришь, что дитя теперь в доме галатской гадалки? Где же мать? -- Она в доме Бруссы, торговца невольниками, ваше высочество! В течение нескольких минут Рошана оставалась в задумчивости. Казалось, она что-то обдумывала. После возвращения из Лондона Сади заходил к ней только один раз и то на несколько минут, так как был полностью поглощен работой. В голове Рошаны мелькнула неожиданная мысль. Уж не вернулся ли Сади к Реции? Может быть, он искал ее? Может быть, в его сердце вспыхнула снова любовь к покинутой? У нее было дитя, залог их любви! При этой мысли кровь принцессы закипела. Она хотела во что бы то ни стало одна владеть сердцем Сади. "Не захватить ли в свои руки мать и ребенка? -- думала она. -- Тогда я могу быть спокойна!" -- Могафи! -- сказала она, обращаясь к слуге. -- Я хотела бы, чтобы ты принес во дворец ребенка из дома гадалки. Ему будет здесь гораздо лучше. -- Если ты этого желаешь, принцесса, то я сейчас же поспешу исполнить твое приказание! -- Но я хочу, чтобы об этом никто не знал. -- Я буду осторожен, ваше высочество! -- В таком случае -- ступай! Могафи отправился исполнять волю своей госпожи. Он стал сторожить у дома Кадиджи и, улучив минуту, когда Черный гном ушла из дома, пробрался в хижину и похитил ребенка. Принцесса же немедленно поехала к Бруссе, спеша привести в исполнение свой план. Торговец невольниками был обрадован приездом Рошаны и встретил ее с низкими поклонами, расточая самые льстивые фразы. -- Я слышала, что у тебя есть одна девушка по имени Реция, -- сказала принцесса. Брусса испугался, он подумал, что принцесса знает о покупке Реции Юссуфом. -- Я не знаю, у меня ли она еще, -- отвечал он, прикидываясь, будто плохо помнит. -- Кажется, ее купил его высочество принц Юссуф. -- Я думаю, что она еще у тебя, и хочу ее купить, -- продолжала Рошана. -- Значит, она не у его высочества, принца Юссуфа? -- Я никогда не вижу принца и не говорю с ним. Я слышала, правда, что он хотел владеть этой девушкой, но я не знаю, у него ли она. Эти слова успокоили Бруссу. -- Позволь мне разузнать, благородная принцесса, сказал он. -- Может быть, Реция еще и у меня. У меня так много красивых женщин, что я не могу всех их помнить. -- Покажи мне их, я знаю ту, которую хочу купить, приказала принцесса. Брусса вышел из комнаты, где он встретил принцессу, и велел невольницам привести Рецию. Увидев принцессу, несчастная бросилась в отчаянии перед ней на колени. -- Кто бы ты ни была, -- воскликнула она, -- спаси меня! Освободи меня из этой тюрьмы! Ты -- женщина! Ты поймешь мое горе! У меня есть дитя, которое у меня безжалостно отняли! Реция не могла узнать Рошану, лицо которой было закрыто, но та тотчас узнала ту, которую она однажды видела в объятиях Сади. Она увидела, что с того времени красота ее соперницы еще больше расцвела, и это только усилило ее ненависть и укрепило ее в намерении устранить соперницу, захватив ее в свои руки. -- Я покупаю Рецию, -- сказала принцесса, обращаясь к Бруссе. -- Ты получишь деньги в моем дворце. -- Возьми меня с собой! -- умоляла Реция в смертельном страхе. -- Не оставляй меня здесь ни одной минуты! -- Твоя просьба будет исполнена! Закройте ей лицо покрывалом! -- приказала принцесса невольницам, которые привели Рецию. -- Посадите ее в мою карету. Я возьму ее с собой. -- Благодарю тебя! -- сказала Реция, закутывая лицо покрывалом. Она и не подозревала, в чьи руки попала! Только когда карета остановилась перед дворцом Рошаны и слуги принцессы отвели новую невольницу внутрь мрачного здания, только тогда действительность предстала во всей наготе перед изумленной и испуганной Рецией. Что все это значит? Зачем привезли ее сюда? Не должна ли она была тут найти Сади мужем принцессы? Должна ли она быть свидетельницей его любви к другой, или ей назначено занять место в гареме Сади? Эти вопросы волновали несчастную, и она не могла найти ответа ни на один из них. Через несколько дней, как мы уже знаем, Сади-паша неожиданно явился во дворец Рошаны. Принцесса тотчас приняла его, и он был введен в приемный зал дворца, окна которого выходили в сад. Рошане бросилось в глаза сильное волнение, овладевшее Сади. Лицо его выражало гнев. Она подумала, что он пришел за Рецией. Виноватые всегда находятся в страхе, что вина их будет открыта. -- Наконец-то ты пришел ко мне! -- сказала она, с улыбкой встречая Сади. -- Наконец-то я вижу тебя снова! Но что с тобой, Сади-паша? Уж не заботы ли о государственных делах волнуют тебя? -- Мне сказали, но я не могу в это поверить, что Реция, дочь Альманзора, находится в твоем дворце, -- сказал Сади в сильном волнении. -- Реция, дочь Альманзора? -- спросила принцесса с хорошо разыгранным удивлением. -- К чему ты спрашиваешь об этом? Я думала, ты пришел, чтобы загладить свою вину за то, что так долго у меня не был, а ты с гневом спрашиваешь меня о какой-то Реции! -- Прости, принцесса, мое волнение. Ответь мне, здесь ли Реция? -- Ты совершенно переменился, Сади-паша, ты прежде был совсем другой! -- Положи конец неизвестности, которая меня мучит, принцесса. -- Ты спрашиваешь о Реции? Да, я купила как-то у Бруссы невольницу, которую так звали. -- Где она? Я хочу ее видеть! -- Какое странное требование! Какое тебе дело до моих невольниц? -- Я должен ее видеть! Я хочу знать правду! -- вскричал Сади, забывая обо всем. -- Так подойди к окну и взгляни в сад, -- гордо сказала принцесса. Дрожа от нетерпения, Сади бросился к окну. Вдруг он вскрикнул и отскочил назад. В саду под окнами зала он увидел Рецию, работавшую под наблюдением садовницы. Молния радости сверкнула в глазах Рошаны. -- Что с тобой, Сади-паша? -- спросила она ледяным тоном. Но Сади не слышал ничего. Сомнения и борьба, происходившие в нем, окончились. Он знал теперь свой долг! Сознание вины глубоко проникло в его сердце при виде той, которую он забыл и покинул, стремясь к славе и почестям. Рошана унижением соперницы достигла только того, что с этой минуты выбор Сади был сделан. Не говоря ни слова, Сади выбежал из зала. Принцесса взглянула вслед ему с холодной, злой усмешкой.
XIX. Подземный ход
Мы оставили заключенных в пирамиде в ту минуту, когда Лаццаро схватил одного из дервишей и между ними завязалась отчаянная борьба. Желание Мансура, по-видимому, исполнилось. Старая гадалка была мертва, а противник грека боролся со всем мужеством отчаяния, и очень могло случиться, что он станет победителем. А в таком случае смерть грека была бы неизбежна. Мансур был невозмутимо хладнокровен и спокоен, он был вполне уверен в спасении. Он говорил себе, что он не может здесь погибнуть. Каким образом будет он спасен, этого он еще не знал, но больше всего надеялся на помощь от дамиеттского муллы. Между тем борьба все еще продолжалась, и в ней приняли участие остальные дервиши, не видя, на кого они нападают. Они помогали тому, на чьей стороне был перевес, не разбирая, кто это: Лаццаро или схваченный им дервиш. Наконец отчаянное сопротивление жертвы было сломлено, и обезумевшие от голода и жажды люди набросились на нее, как волки, и в одну минуту разорвали ее на куски. В другое время они отвернулись бы с ужасом и омерзением от подобной пищи, но тут голод заглушил в них все человеческие чувства и обратил их в хищных зверей. -- Однако, как он защищался! Пусть в следующий раз другой ловит, с меня довольно! -- раздался вдруг голос, в котором Мансур тотчас узнал голос грека. Лаццаро вышел победителем из отчаянной борьбы, и надежды Мансура не оправдались. Ни Мансур, ни грек не решились прикоснуться к трупу дервиша, несмотря на то, что они страдали не меньше других. Железная воля помогала им переносить то, что было невыносимо для других. Разделив еще теплый труп товарища, дервиши попрятались по углам, как бы боясь, чтобы кто-нибудь не отнял у них их кровавую добычу. Один из них, чтобы быть в большей безопасности, пролез через отверстие в стене во вторую камеру пирамиды. Но, боясь, что его и там легко могут найти, он пробрался в самый дальний угол и там прижался к стене. Вдруг ему показалось, что один из камней под его рукой слегка пошевелился. Безотчетный страх охватил его. Он стал ощупывать руками стену и нашел, что действительно один из камней, а именно широкая, вдавленная в стену плита, только слабо держится. Он нажал рукой, и плита с глухим шумом упала на землю, открыв отверстие в стене, которое было началом идущего в глубину прохода. Глухой шум от падения камня услышал Мансур, и он тотчас бросился в ту сторону, откуда он слышался. -- Что ты тут делаешь? -- спросил он, подходя к дервишу. -- А, это ты, мудрый Баба-Мансур! -- сказал узнавший его голос дервиш. -- Посмотри, я нашел здесь отверстие в стене. Тут выпала плита. Мансур с лихорадочным нетерпением стал ощупывать отверстие. Он был уверен, что это была какая-нибудь скрытая ниша, где находились сокровища калифов. Отверстие было настолько высоко, что в него мог пройти человек, лишь немного согнувшись. Казалось, это был какой-то проход между обломками скал, из которых была сложена главная масса пирамиды. По-видимому, он вел вниз, так как пол его заметно понижался. Дикая радость овладела дервишем при этом открытии. -- Сюда! Сюда! Проход! -- закричал он, сзывая остальных во вторую камеру пирамиды. -- Где? Где ты? -- раздалось со всех сторон. -- Здесь! Идите сюда! Здесь есть выход! -- Зачем ты зовешь других! -- сказал с гневом Мансур. -- Разве ты знаешь, куда ведет этот проход? -- Он ведет на свободу, мудрый Баба-Мансур! -- вскричал дервиш, радость которого не знала границ. -- О, мы теперь спасены! Я говорю тебе, мы спасены! Иль-Алла! Аллах Акбар! Дервиши плакали, кричали, смеялись и бесновались, как сумасшедшие. Мансур пошел по проходу в сопровождении обнаружившего проход дервиша. Некоторое время они двигались в полном мраке. Вдруг впереди блеснула яркая звездочка. Это был луч света! -- Свет! Свет! -- заревел дервиш. -- Свобода! Мы спасены! Спасены! Сюда! При этом известии всеми остальными спутниками Мансура овладело неописуемое волнение. Давя друг друга, они бросились к узкому отверстию, каждый хотел первым выйти на свободу. Можно было подумать, что их жизнь подвергалась опасности от каждой минуты промедления. К счастью для них, проход был длинным и узким, так что они могли продвигаться вперед только медленно. В противном случае им грозила бы слепота, так как их глаза, отвыкшие от света, не вынесли бы быстрого перехода к свету, хотя солнце уже заходило и наступили сумерки. Мансур первым достиг конца прохода, наполовину засыпанного песком, и вышел на свободу. Только тут его железная натура сломалась. Он зашатался и упал без чувств на песок. Дервишами окончательно овладело безумие, одни из них скакали и кривлялись, произнося имя Аллаха, другие, лежа на земле, корчились в судорогах, третьи лежали, как мертвые, от истощения. Двое из них вскоре опомнились и пришли в себя, двое других помешались. Их расстроенный мозг не вынес такого потрясения. Один только Лаццаро спокойно перенес этот быстрый переход от гибели к спасению. Очнувшись от забытья, Мансур с двумя дервишами пошел отыскивать верблюдов. Только двое из них еще остались, остальные же, по всей вероятности, убежали в пустыню, так как они не были привязаны. Во вьюках были финики и несколько мехов с водой. Мансур разделил еду между своими спутниками понемногу, так как знал, что после длительного голода большое количество пищи может быть смертельно. Наступила ночь, и, подкрепив себя немного пищей, несчастные заснули, обессиленные голодом и бессонницей. Только один Лаццаро не спал. Жадность, которая в нем была сильнее, чем в Мансуре, побеждала усталость. Этот бледный, истощенный страданиями человек выносил лишения легче всех других его товарищей. Он притворился спящим и лежал без движения до тех пор, пока не убедился, что все остальные крепко заснули. Тогда он осторожно приподнялся и осмотрелся вокруг: все было тихо и спокойно, даже верблюды спали. Неслышными шагами подошел грек к Мансуру, и, наклонившись над ним, осмотрел все его карманы. Но они были пусты. Во вьюках верблюдов тоже не было и следа сокровищ калифов. Было очевидно, что Мансур или не нашел сокровищ, или оставил их внутри пирамиды. Лаццаро хотел во что бы то ни стало воспользоваться этим случаем, чтобы обогатиться. Если Мансур нашел сокровища, он должен с ним поделиться! С этими мыслями Лаццаро лег, решив наблюдать за всеми передвижениями Мансура, если тот проснется. Но тут тело взяло верх над духом, и крепкий сон сморил его. Когда грек проснулся, была еще ночь, но луна уже спустилась к горизонту. Близилось утро. Первой мыслью Лаццаро было взглянуть на Мансура, но место, на котором тот лежал вечером, было пусто. Демоническая улыбка искривила бледные черты Лаццаро. Мансур еще раз решился проникнуть внутрь пирамиды для поиска сокровищ калифов. Мансур не захотел делиться добычей, так он погибнет в этой охоте за богатством! Кругом было темно, дервиши спали крепким сном. Грек осторожно поднялся и прокрался к подземному ходу, который вел внутрь пирамиды. Тут он убедился, что его догадки справедливы. В глубине узкого прохода виднелся слабый свет. Мансур воспользовался тем, что спутники его спали, и, взяв с собой лампу, снова проник в пирамиду, чтобы продолжить поиски сокровищ. Казалось, что свет мало-помалу приближается. Мансур, значит, уже возвращался? Может быть, он несет уже часть сокровищ, чтобы спрятать ее во вьюках верблюдов? Лаццаро притаился за выступом стены и ждал приближения Мансура. Страшное волнение овладело им. В висках стучало, в ушах раздавался шум, казалось, вся кровь прилила к голове. В эту минуту должно было решиться, будет он обладателем громадного богатства или нет. Неужели он подвергался всем этим опасностям только для того, чтобы вернуться в Константинополь с пустыми руками? Свет все приближался, и наконец уже можно было различить Мансура, который, согнувшись, медленно шел но узкому проходу. Вдруг в нескольких шагах перед собой он увидел человека, преградившего ему путь. -- Кто тут? -- спросил он, вынимая из кармана револьвер. -- А, это ты, Лаццаро! Что ты здесь ищешь? -- Сокровища, Баба-Мансур! -- отвечал грек. По тону этого ответа Мансур понял, что ему грозит большая опасность. -- Назад! -- закричал он, вздрогнув и побледнев от охватившего его ужаса. -- Выйди вон из прохода и дай мне пройти! -- Если я повернусь, ты меня убьешь! Нет, я хочу поделиться с тобой. Вместо ответа Мансур прицелился в грека, приближавшегося к нему с угрожающим видом. -- Назад! -- крикнул он. Грек бросился вперед. Загремел выстрел, и в ту же минуту лампа, которую держал в руках Мансур, упала на землю и разбилась. Пуля Мансура не задела Лаццаро, тот остался невредим, и во мраке завязалась отчаянная борьба, борьба не на жизнь, а на смерть. Дервиши спали так крепко, что их не разбудил гром выстрела, а шум борьбы в подземелье не доходил до них. Поэтому Мансуру нельзя было надеяться на помощь, и он напряг все силы, чтобы одолеть своего противника. Со своей стороны Лаццаро знал, что смерть его неизбежна, если Мансур одержит верх. Несколько минут слышался глухой шум борьбы, наконец все стихло. В конце подземного хода показался Мансур, бледный, в разорванной одежде, с окровавленным кинжалом в руке. Мансур стер кровь с кинжала и привел, насколько это было возможно, в порядок свое платье. Затем он подошел к спящим дервишам и, разбудив их, велел собираться в путь. Верблюды тотчас были навьючены, и маленький караван двинулся по пустыне. Дервиши спросили о Лаццаро, но Мансур ответил им, что с ним произошло несчастье, и они замолчали. Дисциплина, ослабевшая во время ужасного заключения, была восстановлена, и дервиши не смели расспрашивать своего повелителя. Через несколько дней Мансур счастливо достиг гавани, где ожидал его нанятый им пароход, и вернулся в Константинополь.