И по тому, как шпик быстро отвернулся в сторону, шкипер понял: увидел.
«Шляпа! Ах, какая же ты шляпа! — с досадой подумал Шорохов о Христо Юрьевиче.
Между тем человек, получивший записку, встал и пошел к двери. Шорохову хотелось крикнуть: «Стой, не уходи!» — но он не мог этого сделать. Он только смотрел на Христо Араки и продолжал в душе поносить грека: «Тюлень, а не конспиратор!»
Христо Юрьевич объявил:
— Господа, заведение закрывается. Прошу, господа.
Андрей Ильич видел, как вышел за дверь человек в капелюхе и, как тень, двинулся за ним шпик. Потом из кофейни вышли братья Сушковы, каменщик, торговка с корзиной в руках. Наконец в кофейне остались только Шорохов и Христо Юрьевич. Андрей Ильич подошел к окну, приподнял занавеску, выглянул на улицу. И тотчас пальцем поманил к себе Араки:
— Смотрите!
В густой тени клена мелькнула рваная капелюха, скрылась за углом. Следом прошагал шпик.
— Хорошо! — улыбнулся Христо Юрьевич.
— Что хорошо? — крикнул Шорохов. — Шпик видел вашу записку!
— Все хорошо! — продолжая улыбаться, сказал Христо Юрьевич. — Если бы вы знали, как мне надоел этот шпик. Каждый вечер, каждый вечер... Как смола.
Христо Юрьевич устало опустился на табурет, ладонью прикрыл глаза.
— Однако этот шпик... — начал было Шорохов, но Христо Юрьевич перебил:
— Это из полицаев. Работает в качестве шпика по своей инициативе. Следит за всеми, даже за своей матерью. Последние несколько дней его объектом стал я...
— А тот, в капелюхе? — спросил Шорохов. — И записка...
Христо Юрьевич объяснил. Человек в капелюхе — его помощник. Доставляет дрова, воду, печет хлеб. Хороший человек. Он первый и заметил шпика и предложил его отвадить. Сейчас, конечно, шпик идет следом за ним. А может, уже бежит. И долго ему придется бежать, потому что «водить» его будут по всему городу, пока шпик не высунет язык. В конце концов он не выдержит, схватит человека в капелюхе и приложит все силы к тому, чтобы найти у него записку. И найдет.
«Господин Штиммер, запасы продукции кончились, прошу возобновить. X. Араки», —
прочтет он в записке. Шпик, без сомнения, ничему не поверит и вернее всего обратится к помощнику коменданта...
— И я могу держать пари на свою кофейню, — тихо засмеялся Христо Юрьевич, — что выйдет он от Штиммера с изрядным фонарем под глазом: господин помощник коменданта страшно не любит, когда кто-нибудь сует нос в его дела...
Христо Юрьевич налил две чашки кофе, поставил на стол и пригласил шкипера сесть с собой рядом.
— Я должен вас огорчить, Андрей Ильич, — сказал он. — Свидание с товарищем Марковым состояться не может...
Шорохов промолчал. Спрашивать о причине, по которой свидание не состоялось, он считал неудобным.
Христо Юрьевич продолжал:
— Товарищ Марков просил передать, что вам поручается важное задание. Вам и вашей команде.
— Я слушаю вас, — сказал Шорохов.
— Вы, конечно, знаете бухту Светлую?
Шкипер наклонил голову:
— Да.
— Тогда я не буду объяснять вам подробностей. Скажу только, что вход в нее сильно обмелел и попасть в бухту можно только на шлюпках или на мелкосидящем судне. Немцы туда заходят на катерах. Уже два раза они высаживали там десанты, стараясь уничтожить партизанский отряд. Отряд, который не дает им ни минуты покоя. С суши они не могут обойти партизан: берег скалистый, обрывистый, а подальше, с севера и востока, кругом топи. Сейчас карательная группа эсэсовцев готовится к крупной операции в бухте Светлой. Необходимо, чтобы вы предупредили об этом командование отряда. Рация у них вышла из строя и связаться с ними иначе невозможно.
— Мне ясно, — коротко сказал Шорохов. — Когда же немцы начнут операцию?
— Не позже, чем через три дня. Они надеются на внезапность.
— Я понимаю, — кивнул Шорохов.
— Это нужно сделать даже в том случае, если вам придется убрать ефрейтора Люмке. Но, конечно, при самой крайности.
— Да, при самой крайности, — повторил шкипер.
— Вы понимаете, в этом случае никому из вас нельзя будет возвращаться в город...
— Да.
Шорохов смотрел на Христо Юрьевича, думал: «Сколько мужества надо иметь в сердце, чтобы посылать на такое задание своего единственного сына. А ведь с виду — самый простой, самый обыкновенный человек».
Христо Юрьевич, между тем, продолжал:
— Товарищ Марков сказал, что вам придется посвятить команду в суть дела. По крайней мере тех, кому вы вполне верите. В ком сомневаетесь — в рейс не брать.
Шорохов спросил:
— Это точно, что у Ивана Глыбы брат партизан?
— Это точно. Глыбе можно верить...
— Хорошо.
— Условный сигнал для встречи с партизанами такой: три коротких и одно продолжительное мигание фонариком.
— Ясно.
— Это все. Товарищ Марков попросил передать, что он желает вам успехов. — Христо Юрьевич с минуту помолчал, потом добавил: — Я тоже от души желаю вам успехов.
Они уже распрощались и Шорохов направлялся к выходу, когда Христо Юрьевич сказал:
— Кто-то помог бежать от немцев одному коммунисту. Никто из наших не знает, кто мог это сделать. Увидеться же с бежавшим товарищем пока не удается, и мы ломаем голову.... — Он испытующе посмотрел в глаза шкиперу: — До вас не доходили слухи?
— Я знаю, кто организовал побег, — ответил шкипер.
— Знаете? Кто же это?
— Ребята со шхуны.
— С вашей шхуны?
— Да.
— Под вашим руководством?
— Нет. Они мне пока не доверяют.
Христо Юрьевич поближе подошел к шкиперу, снова заглянул ему в глаза.
— Поберегите их, — тихо проговорил он. — Они ведь почти дети. Их надо беречь...
Глава 6
К трем часам дня на шхуне собралась вся команда. Приехал и Фриц Люмке.
Воздух по-прежнему был недвижим, и поднятые для просушки паруса безжизненно висели на реях. Море словно застыло. Ни един бугорок, ни одна морщинка не возникали на поверхности его. Просмоленная палуба обжигала ноги.
Иван Глыба стоял у борта, пристально всматриваясь в горизонт. Настроение у него было подавленное. Утром к нему во двор заглянула мать Петра Калугина с кошелкой в руках. Вынув из кошелки двух большущих сазанов и судака, она положила их на крыльцо и сказала:
— Петро прислал назад. Ты уж не обижайся, Иван. Он, сам знаешь, какой.
Иван шагнул к рыбе, деревянной ногой расшвырял ее по двору, потом рванул на себе ворот рубахи и выкрикнул:
— Ну, и к чертовой матери!
Женщина ничего не ответила, взяла пустую кошелку и вышла.
— Иван Андреич, как же мы в море пойдем без ветра? — прервала Нина тяжелые мысли Ивана.
— А ты стань с Юркой своим Араки и дуй в паруса! — не оборачиваясь к девушке, бросил рыбак. — Тоже мне, моряки! Притворяются, будто для людей рыбу ловят. А сами... Эх, будь оно все неладно!..
Нина удивленно посмотрела на Глыбу.
— Вы же сами говорили, что помогать людям надо, — заметила Нина.
— А люди чихать на нашу рыбу хотели! — вспылил Иван. — Говорят, что она немцами воняет.
И он поковылял к кубрику.
Юра и Саша возились у кливера, привязывая к нему новый трос. Саша что-то насвистывал, и по лицу его можно было угадать, что лучшего для себя настроения он и не желал бы. Юра, наоборот, все время хмурился, часто взглядывал на небо, поднимая вверх смоченный слюной палец, и, убедившись, что нет и намека на ветерок, молча продолжал работать. Наконец он не вытерпел и раздраженно сказал:
— Не вижу причины быть в таком благодушном настроении. Ветра не предвидится, а в море идти надо.
Аджаров на минуту оторвался от своего занятия и ответил:
— Ветер будет. Первое — шкипер спокоен, второе — барометр катастрофически падает. Будет не только ветер, будет буря...
И действительно, не прошло и часа, как кливер и неубранный фок затрепетали, а море покрылось рябью. На горизонте чуть-чуть потемнело, и с каждой минутой эта темнота сгущалась все больше. Море задышало глубоко и сердито. «Мальва» качнулась на волне, скрипнула, задела бортом баржу. На западе появились тучки, тени от них плыли по морю, как расползшиеся чернильные пятна.
— Отдать швартовы! Поднять паруса! — скомандовал шкипер.
Медленно, словно ей жаль было расстаться с берегом, «Мальва» уходила в море.
Шкипер решил дожидаться ночи подальше от бухты Светлой. Идя левым галсом, шхуна удалялась от места встречи с партизанами, но ветер дул юго-западный, и в нужный момент, развернув судно к востоку, Шорохов надеялся быстро пройти расстояние, отделяющее шхуну от бухты. Ветер усиливался, барометр не переставал падать — все предсказывало бурю.
В восемь часов вечера Андрей Ильич приказал бросить сети. Фриц Люмке, все время сидевший в каюте, сразу выбрался на палубу. Однако судно изрядно качало, и ефрейтор не рискнул идти на корму, он устроился в рубке, рядом с Шороховым.
Иван Глыба, Саша и Юра уже держали сети в руках, когда на шхуну внезапно налетел шквал.
Огромный вал вкатился на палубу, стремительно пронесся через все судно. Нина едва успела зацепиться за ванты. Брызги и пена обдали ее с ног до головы, и она почувствовала: какая-то неодолимая сила отрывает ее руки от веревок. Казалось, еще секунда — и ее смоет за борт. Но в тот же миг Юра схватил Нину за руку. Шхуну сильно накренило на борт, и она, зарываясь носом в воду, помчалась вперед. А за кормой темнел новый, еще более страшный вал.
— Грот долой! — закричал шкипер. — Убрать кливер!
Нина, Юра и подоспевший Иван Глыба начали убирать грот, а Саша бросился к кливеру. Но сильный порыв ветра опередил его. Он рванул косой парус, и полотнище исчезло, буревестником пролетев над шхуной. Саша уже хотел бежать к грот-мачте на помощь друзьям, но зеленая пенящаяся громада снова обрушилась на палубу.
— Пол-лундра! — хриплым голосом закричал Глыба.
Саша упал на палубу. В сгустившихся сумерках он успел заметить, как Иван Глыба обхватил Юру и Нину и пригнул голову, будто ожидая удара. Больше Саша ничего не видел: на него навалилась клокочущая, ревущая громада, вода, забилась в рот, в нос, приостановила дыхание, придавила к палубе.
Но вот шхуну подняло на гребень высокой волны. Вода схлынула.
Тучи, казалось, цеплялись за мачты и, разодранные на части, мчались дальше. Волны обгоняли друг друга, сталкивались, снова расходились. Впереди ничего не было видно. Море и небо слились в одну мрачную массу.
Вдруг слева от шхуны небо вспыхнуло — длинная зигзагообразная молния коснулась поверхности моря. И сразу же воздух задрожал от грохота, в сравнении с которым гул моря казался шепотом. Потоки дождя обрушились на корабль, ручьями потекли с палубы.
С треском разорвался огненный шар и осветил вздыбленные волны.
Отплевываясь от воды, Иван Глыба смеялся:
— Весело!..
Шорохов ни на секунду не покидал рубки. Занемевшими руками он держал штурвал, направляя шхуну против волн.
Судно шло теперь с одним зарифленным фоком, но и за него боялся шкипер, он прекрасно знал: весенние штормы на Азовском море не уступают по силе тем, которые свирепствуют в такое время на Черном и Каспии. За шхуну шкипер не боялся: судно прекрасно держалось на волнах, и, будь на нем команда поопытнее, Шорохов совершенно успокоился бы — шторм не помешал бы выполнить задание.
Прошло еще часа два. Сделав поворот оверштаг, шкипер вел теперь судно к бухте правым галсом.
Вдруг до слуха рыбаков донесся дикий, полный животного страха голос ефрейтора Люмке, высунувшего голову из каюты, куда он забился еще в начале шторма:
— Вассер! Вассер! Хильфе!
— Вода в трюме! — крикнула Нина.
Глыба, быстро отвязавшись от мачты, скользя деревянной ногой по мокрой палубе, бросился к каюте. Но в ту же секунду ударом ноги шкипер распахнул дверь рубки и позвал Глыбу к себе. Передав ему штурвал, он коротко приказал:
— Так держать!
— Есть так держать! — повторил Глыба.
Шорохов вошел в каюту. Фриц Люмке с вахтенным журналом под мышкой и чемоданом в руке стоял около трапа, не решаясь выбраться на палубу. Мигающий свет коптилки смутно освещал его бледное лицо и испуганные глаза. Глядя на просачивающиеся сквозь доски струйки воды, он продолжал повторять:
— Вассер... Вассер...
Несмотря на критическое положение, в котором оказалась шхуна, Андрей Ильич не мог не рассмеяться при виде ефрейтора.
Первая же волна, поднявшаяся и бросившая вниз шхуну, вызвала в нем не только страх, но и невыносимую тошноту. Судороги, будто клещами, сжимали желудок, Фриц Люмке корчился, молился, проклинал море и Штиммера, клялся, что больше никогда не покинет землю.
«Выбраться бы только из этого ада! — лихорадочно повторял Люмке. — Черт бы побрал и Штиммера, и его рыбу!»
Иногда ему казалось, что море начинает успокаиваться. Но вскоре судно снова взлетало вверх, на мгновение застывало на гребне волны и потом проваливалось, точно в бездонную яму. Фриц Люмке опять бросался на койку, стонал от боли и страха, шептал: «Мой бог, помоги мне...»
А когда он увидал просачивающуюся сквозь борт воду, у него, кажется, помутился разум. Он представил, что шхуна уже идет ко дну и никакая сила не может ее спасти.
— Спокойно, господин Люмке, — сказал шкипер. — Все будет хорошо.
— Карашо? Гут?
Немец с надеждой взглянул на Шорохова, заискивающе улыбнулся. Шорохов кивнул:
— Гут.
Осмотрев трещину, шкипер покинул каюту и вылез на палубу. Он взял из рук Ивана штурвал, сказал:
— Левый борт дал трещину. Надо заделать. Немца переправь в общий кубрик.
Заделав трещину и переправив Люмке в кубрик, Глыба пробрался в рубку.
— Ну, как? — спросил шкипер.
— В порядке, — ответил Иван.
Он немного помолчал, потом вытащил железную банку с табаком и закурил. И когда свет от зажигалки упал на лицо Шорохова, Глыба тихо спросил:
— Куда идем, Андрей Ильич?
— Куда идем? — Шорохов тоже хотел посмотреть на Глыбу, но зажигалка потухла, и огонек цигарки освещал только рот рыбака. — Одному дьяволу известно, Глыба, куда мы идем. Куда несет нас море, туда и идем.
— Подвернуть бы чуть правее, Андрей Ильич, — после некоторого молчания заметил рыбак. — А то в недобрый час...
Глыба закашлялся и умолк.
— О чем думаешь, Иван? — спросил Шорохов.
— Да чудится мне, Андрей Ильич, что в Светлую бухту мы попасть можем. А там, по разговорам, партизаны имеются. Как бы не полоснули из пулемета.
— А чего нам партизан бояться, Иван? — глядя на компас, проговорил Андрей Ильич. — Мы, Глыба, люди русские...
— Оно-то русские, да вроде как не совсем. Не на русской шхуне плаваем. С душком наша посудина, Андрей Ильич. А партизаны, сдается мне, недолюбливают такой душок.
Он докурил цигарку и, выждав, пока схлынула с палубы волна, вышел из рубки.
Оставшись один, Шорохов взглянул на часы. По его расчетам до бухты Светлой оставалось не больше семи-восьми миль. При таком ходе шхуна должна была подойти к ней примерно через час: при свете молний с левого борта судна уже можно было различить темнеющий обрывистый берег.
Шкипер приоткрыл дверь рубки.
— Аджаров, ко мне! — позвал он.
Мокрый с головы до ног, Саша быстро вошел в рубку.
— Скоро бухта Светлая, — сказал Шорохов. — Вот фонарик. Когда Глыба и Араки начнут убирать фок, ты дашь на берег сигнал. Не забудь: три коротких, один продолжительный.
Глыба, стоявший у фок-мачты, крикнул:
— Слева по борту берег!
— Убрать фок! — сразу же послышался голос шкипера. Стоя у борта, Саша из-под мокрого пиджака подавал на берег сигналы: три коротких, один продолжительный, три коротких, один продолжительный. Берег не отвечал.
— Никого, дядя Андрей.
— Вижу, — ответил шкипер. — Придется вам с Юркой отливать из шлюпки воду и...
— А Глыба? — спросил Саша. — Что сказать Ивану?
— Глыба? Я сам ему скажу.
Здесь, рядом с бухтой Светлой, зыбь была не такой крутой, хотя ветер по-прежнему рвал снасти и свистел в вантах. Шхуну так же бросало с волны на волну, но она уже не зарывалась носом в воду, и по палубе не разгуливали валы, как в открытом море.