Он, наконец, перестал грустить и улыбнулся.
– Я, Виктор, тост сказать хочу. Тогда еще, в школе запомнил… Давным-давно, когда горы еще не были седые, высоко в горах жил ужь. Ужь – это, Виктор, горный змей такой, у вас не водится… Жил он в месте темном и сыром, потому что воду любил, и каждый день подползал он к ручью, стекавшему по скале и клал в него голову. И мечтал этот ужь, что сдвинутся горы, закроют дорогу ручью, и разольется большое озеро, такое же красивое, как далеко-далеко отсюда, про которое ему дедушка рассказывал… Однажды поднял ужь голову, видит: орел в небе летает. «Эй, – крикнул ему ужь, – зачем просто так летаешь, уважаемый? Лучше посмотри, не видно ли внизу большого красивого озера, и расскажи мне, какое оно.» Но орел ничего не ответил и улетел, потому что гордый был. Ужь тоже был гордый и сильный, свернулся он в кольцо, прыгнул высоко-высоко и полетел. И увидел он дедушкино озеро, но продолжал лететь дальше, потому что понял радость полета и мечтал теперь долететь до самого края земли.
Дядя Теймур замолчал.
Я незаметно вытер уголки глаз и с чувством сказал:
– Прекрасный тост, дядя Теймур! Только в нашей школе его немного не так произносили. И за что мы выпьем?
– А выпьем мы, Виктор, дорогой, за исполнение неожиданной мечты!
Мы выпили и совсем немного помолчали. Кажется, с задачей, поставленной Чариком, я пока справлялся, но, насколько я понял тактику гостя, вплотную к ключевой проблеме мы приблизились только сейчас.
И я угадал, клянусь всеми мочалками «Мойдодыра»!
– Два года назад позвонил мне один хороший человек и говорит: " Зачем в такой день дома сидишь, дядя Теймур? Кто в такой день дома сидит? Торговый порт знаешь? Приезжай туда, там рядом с воротами один человек распродажу устроил. Если немного денег есть, можно настоящий пароход купить, совсем дешево. А дешевый не потому, что плохой, а потому что государственный. Я тебя у ворот встречу и отведу, не беспокойся, дядя Теймур».
Зачем мне, думаю, пароход? Я всю жизнь коньяк продавал, мой отец коньяк продавал, мой дед виноград выращивал… Но поехать надо, если хороший человек ждет. Поехал… Купил… Два купил – себе и Автандилу. От удивления купил – никогда не думал, что пароход так мало денег стоит…
Через два месяца все бумагами оформил, что дальше делать, не знаю. Пароход на Мальте стоит, остров такой посреди океана есть, надо деньги еще платить. Тут Автандил из Москвы звонит, радуется. Он свой пароход тоже бумагами оформил и сразу продал. Хорошо продал, две цены взял. «Давай, – говорит, – дядя Теймур, еще пароход купи». Но там уже пароходы не продавали – кончились. Огорчился Автандил и говорит: «Давай, тогда твой продадим, я тебе умного человека подскажу». Я согласился, конечно. Зачем мне пароход, я всю жизнь коньяк продавал…
Назначили мы встречу. Приезжает умный человек и, веришь, Виктор, прямо на колени падает. «Дядя Теймур, – говорит, – не продавай пароход! Давай, лучше грузы возить, ты эти деньги за год вернешь. Я, говорит, двадцать лет моряком был, потом в коммерческом отделе в пароходстве работал, головой своей отвечаю – не пожалеешь, дядя Теймур.»
Я не хочу, отказываться стал, а он еще горячее становится. Потом вздохнул и спрашивает: «Дядя Теймур, у тебя машина есть?» Есть, говорю, дорогой, у кого ее нет? «Ага, значит, в твоей родной деревне у всех машины есть?» Конечно, у всех, дорогой, отвечаю, зачем спрашиваешь? А он такой хитрый вдруг сделался и опять спрашивает: «А пароход в твоей деревне у кого-нибудь есть?»
Я сначала посмеяться хотел, потом задумался. Понимаешь, дорогой, люди что говорят? Вот идет дядя Теймур, хороший человек, хороший коньяк людям продает. Вот Нодар идет, тоже хороший человек, тоже коньяк продает. Автандил, Нестор – все хорошие люди, все коньяк продают…
А этот Петрович подождал, пока я подумаю, и еще говорит: «Ладно, – говорит, – дядя Теймур, давай продадим твой пароход. Его другой человек с радостью купит, название даст, будет грузы возить. А ты зато, дядя Теймур, хорошие деньги получишь». Я опять заинтересовался: какое еще название, разве нет у парохода названия? «Любое название, – говорит этот Петрович, – какое хозяину в голову придет. И назовет он его „Горный орел“ или „Арарат“, например». Нэт, говорю я решительно, не будет мой пароход «Арарат» называться. Давай, Петрович, грузы возить.
Вот так я, Виктор дорогой, судовладельцем стал. Но как-то еще сомневался. А потом Петрович на Мальту ездил, мне фотографию привез…
Дядя Теймур полез во внутренний карман пиджака, достал фотографию, долго ее рассматривал и, наконец, вздохнув умиленно, протянул мне.
Большое океанское судно стояло у причала, заваленного стальными конструкциями. Вразнобой торчали стрелы пяти кранов. Когда-то белая надстройка выглядела так, как будто на нее выплеснули огромный ушат помоев: сверху вниз тянулись грязно-рыжие потеки ржавчины. Борт тоже был заляпан разноцветными пятнами, только в самом носу, над якорем антрацитово блестел свежей краской небольшой участок, на котором сияли ровные белые буквы: «Dada Teimur». С кормы лениво свисало красное полотнище с рыцарским крестом.
Я протянул фотографию обратно, на ходу придумывая, как бы поприличнее отозваться об этой груде ржавого железа, но тут меня осенило:
– Дядя Теймур, так это и есть предмет вашей противоестественной любви?
Он бережно взял фото, взглянул еще раз, его глаза блеснули.
– Очень люблю, Виктор, да, дорогой. Никогда так коньяк не любил. Пока в машине еду, три раза фотографию рассматриваю.
Я замотал головой и саркастически хмыкнул.
Через три секунды дядя Теймур уже стоял у двери. Но я через эти же три секунды стоял у той же самой двери, придерживая ее ногой и хватая дорогого гостя за локоть.
– Дядя Теймур, да я совсем не о том, успокойтесь, дорогой! Пароход у вас классный, мне очень понравился, честное слово…
Дядя Теймур не верил, сопел и вырывался.
– Расцветка такая современная, камуфляжная, – продолжал я заливаться соловьем, – в осеннем лесу рядом пройдешь, и не заметишь. Название со вкусом подобрано, это вам не Арарат какой-нибудь, гад буду, в смысле, клянусь бородой Аллаха.
Он ослабил напор и подозрительно взглянул на меня глазами обиженного ребенка, которому возвращают только что отнятую шоколадку.
– А смеялся зачем?
Надо было жертвовать фигуру, и я пожертвовал.
– Да из-за Чарика вашего.
Дядя Теймур нерешительно повернулся к столу.
– Почему из-за Чарика, скажи.
– Ну, он позвонил, предупредил о вашем приходе. – Я решил сдавать Чарика с потрохами. – Сказал, что речь о любви пойдет, я только не понял, к человеку или, например, к животному, с каждым бывает, знаете ли, он как-то неясно выразился. А вы, оказывается, в пароход влюбились, ну, я и обрадовался… Садитесь в кресло, дядя Теймур.
Дядя Теймур робко улыбнулся.
– Влюбился, правильно сказал Чарик. А животных я тоже люблю… Я в кресло не хочу больше, Виктор, дорогой, низко очень. Я вот в этот стул сяду.
– Вот и чудненько! И прекрасненько! – засуетился я. – Давайте, я вам еще коньячку налью.
– Спасибо, дорогой. – Дядя Теймур явно чувствовал себя неуютно. – Коньяк я тебе в подарок принес. Ты извини, дорогой, погорячился дядя Теймур.
– Да бросьте! – отмахнулся я. – Что Чарик, что Лизка – одно недоразумение. Только непонятно, кто из них кого учит.
– Правильно говоришь, Виктор. Я тебе о другом сказать хочу. Совета просить пришел.
– А что случилось? – удивился я. – Неужели угнали такого красавца?
– Нет, не угнали, Виктор. Все идет хорошо пока. Но могут произойти такие, знаешь, очень нэприятные… нэприятности.
Я так и сделал стойку.
– Слушаю вас, дядя Теймур. Давайте, все по порядку.
– Я, Виктор, дорогой, всю жизнь коньяк продавал…
– Нет, дядя Теймур, с самого начала не надо. Ваша неожиданная мечта уже исполнилась. Поехали дальше…
*** *** ***
На Востоке, говорят, время течет в два раза медленнее. Мы же еще в восемьдесят шестом году прочно оказались на Западе, причем, наш поводырь не таскал свой народ сорок лет огородами, истребляя пережитки, а просто провозгласил: «Мы уже на Западе, товарищи!» и перенес плетень к сто восьмидесятому меридиану.
Дядя Теймур говорил и говорил, то умиляясь, то сокрушаясь, а когда, наконец, закончил, то еще удивился и горящей настольной лампе, и черному окну за моей спиной. Я же фиксировал каждый час, но слушал терпеливо и внимательно, и не только из-за Чарика.
Гость рассыпался в красочных прощаниях и пожеланиях, вызвал машину и уехал. В кабинете не прозвучало ни предложений, ни обещаний, мы просто мило поболтали. Кажется, он остался доволен встречей. Какой остался я сам – я еще не понял, надо было все хорошенько обдумать.
Все получилось, как Петрович учил. На Мальте зарегистрировали Теймур Шиппинг Кампани, там же провели ремонт. В Питере открыли офис, с расходами дядя Автандил помог. Все затраты окупились через год, что еще более усилило любовь дяди Теймура к своему заокеанскому крестнику и тезке. Он повесил на стену в кабинете большую карту и каждое утро, сопя и кряхтя, забирался на стул со штурманской линейкой и циркулем и передвигал маленький намагниченный кораблик.
В мае, то есть, четыре месяца назад произвел дядя Теймур плановую смену экипажа, до этого у него уже отработали две смены по восемь месяцев. Через пару месяцев выплатил первую зарплату. А еще через пару недель одному из них перевод в банк пришел на восемь тысяч долларов. Человек этот старпомом на судне работает, деньги перевел из Южной Африки, скорее всего, сам – время стоянки совпадает.
Откуда у простого и наивного судовладельца дяди Теймура конфиденциальная банковская информация, он уточнять не стал. Откуда такие деньги у члена экипажа – вовсе непонятно, старпом получает у дяди Теймура тысячу шестьсот в месяц.
Обратился дядя Теймур к компетентному Петровичу: может, знают моряки какой-то секрет?
Петрович огорчился – он, оказывается, сам этого старпома на «Дядю Теймура» устроил. Личных секретов, сказал Петрович, много, но больше пятисот баксов на них не наваришь, то что выше – это уже явное покушение на деньги или имущество дяди Теймура.
Огорчился и дядя Теймур и послал Петровича в командировку, в африканскую страну, куда с развевающимся красным мальтийским флагом направлялся с грузом риса теплоход «Дядя Теймур». О визите высокого гостя капитана известили заранее, чтобы зря не обижать людей. Просто прибыл начальник посмотреть, как люди работают, о проблемах поговорить, и так далее.
Вернулся Петрович очень озадаченным. Никаких следов левых грузов или хищения судового имущества он не обнаружил. Моряки работали хорошо, прибавки к жалованию не просили, в общем, проявляли всяческую лояльность к дяде Теймуру, пароходу и человеку. Оставалось предположить какой-то очень удачный частный бизнес шибко грамотного старпома и на этом успокоиться, что дядя Теймур и сделал.
Но Петрович успокаиваться не хотел.
Совсем недавно на вышеупомянутый счет упали очередные восемь тысяч, и снова из Южной Африки, куда судно заходило за водой и топливом. Тогда-то Петрович впервые произнес страшное слово «наркотики».
Дядя Теймур огорченно сказал: «Вах!» или что-то в этом роде, и полез на стену с картой, но Петрович, неудовлетворенный впечатлением, объяснил, что продавать из-под полы водку и перевозить наркоту – совершенно разные вещи. Если за водку влепят штраф или, в худшем случае, настучат бамбуковыми палками по пяткам, то за наркоту арестуют пароход со всем экипажем на абсолютно неопределенный срок, во время которого беспризорный «Дядя Теймур» по частям разбежится в разные стороны, сопровождаемый любопытной и предприимчивой африканской общественностью.
Короче говоря, над романтической любовью, вспыхнувшей с первого взгляда между дядями Теймурами, нависла смертельная угроза, и, чтобы устранить ее, надо во всем разобраться на месте.
Вот такая неопределенно-критическая ситуация сложилась к тому моменту, когда я ворвался к Чарику со стволом в руках и заорал: «Всем на пол, уважаемые!»
3
С утра у меня все валилось из рук от ощущения чего-то забытого. Наконец, уже собравшись на работу и открыв входную дверь, я вспомнил, позвонил Чарику и довольно круто отчитал его за вчерашний нелепый анонс, чуть не поставивший меня в идиотское положение перед дядей Теймуром. Я так разошелся, что припомнил ему и одесские разборки, и недавнюю Лизкину выходку.
Чарик смутился, стал оправдываться, потом настороженно спросил:
– Ты что же, Виктор, хочешь на дядю Теймура работать?
– Ничего я не хочу, и никто мне ничего не предлагал. Посидели, посплетничали о всевозможных извращениях и разошлись, как в море корабли. Даже телефончиками не обменялись. И, вообще, я на работу опаздываю. Все!
Я повесил трубку, хотя и чувствовал явный перебор.
Едва я устроился в кресле в своем кабинете с утренней чашкой кофе, раздался звонок, и Ленка объявила:
– Телефон, шеф. Возьмите трубку, шеф.
Я взял. Что мне оставалось делать?
– Виктор? Еще раз здравствуй, дорогой!
– Здравствуйте, дядя Теймур. Я, честно говоря, жду вашего звонка.
– Виктор, это не дядя Теймур совсем. Это Чарик.
– Привет, Чарик! – обрадовался я. – Давно не виделись.
– Ты, Виктор, сейчас не очень занят?
– Совсем не занят, Чарик. Кофе пью.
– Тогда я зайду, Виктор, да? Я тут у дверей «Мойдодыра» в машине сижу.
– Заходи, дорогой! Мой «Мойдодыр» – твой «Мойдодыр». Зачем спрашиваешь?
Чарик зашел, вопросительно взглянул на меня и широко улыбнулся.
– Если будешь всегда такой горячий, Виктор, тебя Толич заместителем возьмет.
– Да ладно… Кофе будешь пить, такой горячий?
– Я тебя, Виктор, поблагодарить заехал. Дядя Теймур звонил вечером, хорошо звонил, доволен остался. Ты извини, дорогой, если я что-то не так сказал, волновался немного.
– Все нормально, Чарик. Так ты, как я понимаю, в курсе?
Чарик был в курсе и насчет наркотического происхождения денег очень сомневался. Свои сомнения он почерпнул в обильном компромате, собранном в свое время его бывшими коллегами на моряков загранплавания. Самые крутые и нахальные грабили контейнера на контейнеровозах, но это была элита – сплошь и рядом чьи-то детки и зятьки, уборщики и буфетчики, командующие капитанами. Основная же масса крутилась на этакой застенчивой контрабанде: джинсы, платки, часы, икра, водка. Все в меру, в небольших количествах, но под приличные сроки в случае провала. Если не вломят свои, и не схавает таможня, можно за год накопить на десятилетнюю «пятерку», которая стоила порядка пятисот долларов в Антверпене, Гамбурге или Роттердаме.
Были, конечно, и уникумы, но они, как правило, быстро попадались. Бывший коллега, любезно предоставивший Чарику информацию, с улыбкой вспомнил матросика, надрывно гулявшего в «Метрополе». Двое терпеливых сотрудников, оказавшихся поблизости, вмешались только тогда, когда Чего Изволите в третий раз получал деньги по одному и тому же счету. Рубли у юного Рокфеллера кончились, он попытался откупиться финскими марками и был схвачен с поличным. Кололся охотно – видимо, давно хотел похвастаться кому-нибудь операцией, а тут представился такой случай.
На ночной вахте в сирийском порту морячок прознал о дефиците машинного масла в дружественной стране и, главное, о желании его приобрести не столько за деньги, сколько традиционным путем. Он не поленился тридцать раз сбегать на корму за пустой молочной бутылкой, оттуда тридцать раз спуститься в машинное отделение к заветному крану с дизтопливом, тридцать раз вернуться на причал и потом забежать к себе в каюту с обменянной бутылкой местного бренди. К сожалению, вахта закончилась очень быстро, на следующий день судно ушло в море, и суперчелночный тур не повторился. На обратном пути судно заходило в Швецию и Финляндию, где неприхотливые скандинавы влет разобрали «газ» по пятнадцать долларов за штуку.