Но союзники не знали, что и немецкое командование с самого начала войны бросало жадные взоры на Скандинавию и даже разработало план военных действий в Северной Европе. В середине декабря 1939 года Гитлер поручил генеральному штабу подготовить операцию по захвату портов на норвежском побережье. А 1 марта 1940 года он отдал приказ номер 10/А об оккупации Дании и Норвегии, назначив операцию на 9 апреля. По признанию самого командующего немецким военно-морским флотом адмирала Редера, это был очень дерзкий план под названием «Везерубунг». «Эта операция, — писал адмирал в докладе фюреру, — противоречит всем законам морского сражения, поскольку для ее успешного завершения необходимо иметь преимущество над флотом противника, а на море господствуют англичане. Однако поскольку нападение будет внезапным, наши шансы сильно повышаются»[236].
И действительно, внезапность нападения решила исход дела в пользу немцев. Утром 9 апреля в Лондоне, так же как и в Париже, все были в полном смятении. Генерал Спирс весьма забавно описал состояние союзников: «Если бы на нас с экрана сошли живые гангстеры, мы удивились бы не больше»[237]. Все дело в том, что события развивались очень быстро с того момента, когда вечером 5 апреля англичане договорились с французами как можно скорее заминировать участок норвежских территориальных вод. Адмиралы тотчас же отдали соответствующие распоряжения, и мины в районе Нарвика были установлены утром 8 апреля. В это же время немцы приступили к выполнению своей операции. Все пять флотилий, участвовавших в «Везерубунге», вышли в море и на рассвете 9 апреля точно в назначенное время подошли каждая к своему порту. Первая группа — в два пятнадцать к Бергену, вторая — в три тридцать к Тронхейму, третья — в четыре ноль ноль к Вест-фьорду... Лишь в Осло неожиданное сопротивление оказала крепость Оскарборг, и город был взят немного позже намеченного срока. В целом за одно утро немцы овладели всеми основными портами, аэродромами и столицей Норвегии, а заодно и всей Данией. Рейх представил новое поражающее воображение доказательство своего могущества.
Если не считать двух операций, по чистой случайности закончившихся успешно в самом начале, Норвежская кампания обернулась для союзников длинной чередой разочарований. А поскольку флот играл в этой кампании решающую роль, то вся вина легла на первого лорда адмиралтейства, тем более что 3 апреля он по просьбе Чемберлена взял на себя еще и функции председателя Комитета по военному координированию (Military Co-ordination Committee). Комитет занимался разработкой стратегии и осуществлял тактический контроль над военными операциями, однако настоящей власти над сухопутной армией и авиацией должность председателя Черчиллю не давала. 1 мая он стал, помимо всего прочего, помощником премьер-министра, теперь ему подчинялся Комитет начальников штаба. Но и эта должность была, скорее, номинальной, нежели реальной, она накладывала на Черчилля дополнительную ответственность, но вовсе не облекала его дополнительной властью.
В Норвежской кампании, длившейся очень и очень недолго, можно выделить три основные фазы. Первая была отмечена славными победами британского флота. Корабли Ее величества причинили большой ущерб немецкой флотилии в районе Нарвика. Однако эти успехи, которыми так кичились союзники, не заставили агрессора ретироваться из завоеванных портов и не помешали ему переправить в Скандинавию подкрепление. А Черчилль, попав в ловушку необоснованного оптимизма, беззаботно высмеивал «стратегические и политические ошибки» Гитлера, «сравнимые разве что с ошибками Наполеона, которые он совершил в 1807 году при завоевании Испании»[238].
Три дня спустя Черчиллю пришлось переменить тон — Норвежская кампания вступила во вторую фазу. Теперь союзники пытались вытеснить Гитлера из Норвегии, где он уже успел обосноваться. Однако в Лондоне и Париже никак не могли решить, отвоевать ли северные районы Норвегии вокруг Нарвика или же центральные вокруг Тронхейма. Тем временем пока Черчилль, нарушая прерогативу адмиралов, без конца предлагал новые варианты маневров у берегов Норвегии, британские войска, успевшие высадиться в Скандинавии, оказались в весьма опасном положении. Им не удавалось оттеснить неприятеля. Напротив, немецкие горные отряды преследовали десант Ее величества, а гитлеровская авиация, господствовавшая в воздухе, не давала британцам ни минуты покоя. 24 апреля первый лорд направил Чемберлену очередное послание, в котором написал: «Должен Вас предупредить, что в Норвегии нас ждет полный провал». В конце концов, Черчилль все же объяснился с премьер-министром лично[239].
Вот мы и подошли к третьей фазе этой злополучной кампании. Начиная с 28 апреля со Скандинавского фронта стали приходить все более тревожные известия. Пришлось отдать приказ о выводе войск из Норвегии — другого выхода не было. Сражения продолжались меньше двух недель. Британские и французские солдаты вернулись на родину. Норвежская кампания закончилась в самом начале мая.
Итак, союзники потерпели поражение. Почему это произошло и кто был в этом виноват? Конечно, тактические просчеты и несогласованность действий застопорили работу англо-французской военной машины, распавшейся, в конце концов, на части. Черчилль извлек урок из этого поражения — он сохранил в памяти всю цепь факторов, приведших к катастрофе: несогласованность действий как британского руководства, так и союзнического командования; отсутствие опыта в проведении комбинированных операций; незнание прописной истины, заключавшейся в том, что в войне побеждает тот, кто господствует в воздухе; путаница и разрозненность в действиях союзников на всех уровнях; наконец, расшифровка немцами кода британского адмиралтейства, позволившая противнику свободно ориентироваться в сигналах флота Ее величества.
Это поражение сказалось и на политической ситуации в Британии. Первому лорду пришлось туго, ведь если основная ответственность за провал легла, безусловно, на премьер-министра, то Черчилль уверенно занимал вторую позицию в черном списке виновников неудачи. Он же так старался, принимал такое активное участие в проведении военных операций на всех стадиях Скандинавской кампании, что многие стали сравнивать неудачу в Норвегии с провалом в Дарданеллах. В конечном счете, все его действия лишь подтверждали закрепившуюся за ним репутацию вечно суетящегося, бестолкового политикана, позера, постоянно стремящегося разыгрывать какую-нибудь роль, готового играть даже в пьесах, обреченных на провал, да и то из рук вон плохо.
Перст судьбы
Было бы неправильно думать, учитывая отношение к Черчиллю, сложившееся в 1940 году, что сразу же после поражения в Норвегии в нем разглядели будущего лидера нации или даже наследника Чемберлена. По-прежнему представлялось маловероятным, что в один прекрасный день он сумеет добиться признания политической элиты Британии, возьмет управление страной в свои руки и поведет за собой соотечественников. В первую очередь нам следует остерегаться соблазна, часто подстерегающего историков, а именно рассуждений a posteriori. Этот путь неизбежно приводит к тому, что случай превращается в неизбежность. Если бы мы сказали, что события, вознесшие Черчилля на британский политический трон, были неотвратимы, мы бы погрешили против истины и оставили в тени длинную цепь случайностей, произошедших в Лондоне в трагические для Европы дни — со вторника 7 мая по пятницу 10 мая 1940 года.
Кроме того, не следует сбрасывать со счетов Чемберлена, о котором нередко говорят, будто бы фиаско в Норвегии сломило его. Этот сильный, мужественный человек обладал бойцовским характером и завидной силой воли. Он был облечен огромной властью и имел немалый опыт за плечами, поэтому к его мнению прислушивались и министры, и парламент. Чемберлен по-прежнему был очень популярным политиком в Англии. В марте 1940 года по данным опроса Гэллапа в поддержку премьер-министра высказались пятьдесят семь процентов граждан. Но слабое место у него все же было. Этот дельный, добросовестный человек не годился на роль лидера страны в условиях военных действий. Чемберлену самому были чужды душевные порывы, и он не мог вдохновить на великие свершения народ. Отсутствие в нем этой искры помешало ему вовлечь соотечественников в тотальную войну за правое дело. Уже в первые дни «странной войны» Томас Джонс, бывший секретарь кабинета министров, язвительно заметил: «В правительстве только Уинстону под силу поднять народ. А наш премьер-министр словно неживой, бесцветный какой-то, по его тону непонятно, говорит ли он о стойкости, о победе или о поражении»[240]. Однако несмотря на то, что события в Норвегии не лучшим образом сказались на авторитете Чемберлена, он, безусловно, не утратил своего влияния и уверенности. В то время мало кто мог предположить, что скоро его власти придет конец.
По иронии судьбы Чемберлен, без особого восторга относившийся к идее начать военные действия на территории Скандинавии, понес самое большое наказание за провал Норвежской кампании. А Черчилль, которому не терпелось открыть Северный фронт, вышел из воды, едва замочив ноги, хотя именно он в первую очередь повинен в этой неудаче. Дебаты, посвященные Норвежской кампании, продолжались в палате общин два дня, 7 и 8 мая. Всеобщее неодобрение в ходе этого совещания было направлено прежде всего на премьер-министра и его «мюнхенских» друзей, также входивших в состав кабинета министров. Чемберлена со товарищи обвиняли в том, что они не обеспечили готовность страны к войне, как это показала Норвежская кампания, закончившаяся для Англии столь плачевно.
На тайно сделанной фотографии запечатлена палата общин во время прений по Норвежской кампании. Черчилль — второй слева от Чемберлена (произносит речь). 7 мая 1940.
Как только совещание началось, на правительство хлынул целый поток суровой критики. И, как это ни парадоксально, больше всех усердствовали не оппозиционеры-лейбористы, а степенные консерваторы. В своем торжественном обращении Лео Эмери напомнил правительству знаменитый приказ Кромвеля Долгому Парламенту — исчезнуть. Со своей стороны Ллойд Джордж — это было его последнее публичное выступление — посоветовал премьер-министру пожертвовать собой, раз уж речь зашла о необходимых жертвоприношениях. В этой щекотливой ситуации Черчилль проявил мужество и честно попытался оправдать действия правительства, заявив, что берет на себя всю ответственность за фиаско в Норвегии. Но несмотря ни на что, вечером 8 мая на состоявшемся в конце заседания голосовании стало ясно, что парламент выразил недоверие премьер-министру. Большинство депутатов, поддерживавших правительство, отныне насчитывало не двести тринадцать, а всего лишь восемьдесят одного человека, сорок один человек из числа депутатов-консерваторов и членов близких к ним фракций проголосовал вместе с оппозицией, шестьдесят депутатов воздержались.
Из создавшейся ситуации было лишь два выхода: оставить Чемберлена на посту премьер-министра, но коренным образом изменить состав правительства или избрать нового премьер-министра. Во втором случае депутаты должны были выбрать либо Галифакса, либо Черчилля. Казалось бы, все говорило в пользу первого. Он был типичным представителем истеблишмента: друг королевской семьи, крупный землевладелец, бывший вице-король Индии. Его безупречные манеры, солидный опыт, безукоризненный внешний вид, мягкость в обращении, кристальная честность и добродетельное поведение снискали ему всеобщее уважение. Он внушал доверие своим чувством меры и осмотрительностью. А главное, за министра иностранных дел было большинство влиятельных лиц, от которых напрямую зависело, кто станет премьер-министром: король, нынешний премьер-министр, большинство депутатов-консерваторов, палата лордов и часть лейбористов (лидер партии Эттли, а также Моррисон и Далтон).
На первый взгляд ничто не говорило о том, что звездный час Черчилля близок. С ним была его репутация импульсивного, неуправляемого человека, всюду сующего свой нос, он по-прежнему водил дружбу с подозрительными личностями... А Дарданеллы, а Индия, а беготня из партии в партию?! В 1942 году Геббельс записал в своем дневнике: «Фюрер припоминает, что все англичане, с которыми он встречался накануне войны, дружно называли Черчилля нелепым политиканом. Даже Чемберлен». Британцы же еще в апреле на вопрос: «Кого бы Вы хотели видеть премьер-министром в случае отставки Чемберлена?» — отвечали следующим образом: двадцать восемь процентов высказались за Идена, двадцать пять — за Черчилля, по семь процентов — за Галифакса и Эттли. В свою очередь лейбористы, как раз собравшиеся на конгресс в Борнмуте, вряд ли когда-нибудь согласились бы работать в правительстве под началом Чемберлена, который никогда не скрывал своего презрения к ним. Однако и за Черчилля высказывалось лишь незначительное меньшинство лейбористов, а большинство так и вовсе относилось к нему весьма враждебно. Правда, партия Эттли обладала лишь правом вето, и провести своего кандидата лейбористам, как это показали дальнейшие события, было не под силу.
После того как Чемберлен напрямую обсудил с Галифаксом целесообразность создания коалиционного правительства и министр иностранных дел выразил свои сомнения на этот счет, 9 мая во второй половине дня премьер-министр пригласил к себе двух своих потенциальных преемников, Галифакса и Черчилля, чтобы вынести окончательное решение. Галифакс отказался от притязаний на пост премьер-министра. Он обосновал свое решение тем, что, будучи пэром, не может заседать в палате общин — средоточии власти. На самом деле Галифакс не горел желанием занять пост премьер-министра, он считал, что это не для него, щепетильного и замкнутого человека. К тому же министр иностранных дел не обладал талантами полководца. Черчилль, когда к нему обратились с вопросом, выдержал двухминутную паузу — это он-то, всегда горевший желанием высказаться, вмешивавшийся в разговор кстати и некстати! И вот — о чудо! — Черчилль промолчал. В конце концов, он уступил доводам Галифакса и стал единственным потенциальным преемником Чемберлена. После войны ходили слухи, будто бы во время той памятной встречи было рассмотрено несколько возможных вариантов состава будущего правительства и Черчилль якобы согласился и на другой вариант — стать министром обороны в правительстве Галифакса, иными словами, взять на себя руководство военными действиями. Однако ни один документ эту гипотезу не подтверждает.
Теперь, казалось бы, все наладилось. Вот только утром 9 мая покой в Европе вновь был нарушен. Немецкие войска вторглись в Бельгию и Нидерланды. Чемберлен опять воспрянул духом. Он стал ловчить, мол, положение серьезное, коней-де на переправе не меняют. За один день премьер-министр трижды собирал военный совет. Но тут произошли два события, которые положили конец последним отчаянным попыткам Чемберлена удержаться на плаву. Один из его верных соратников министр авиации Кингсли Вуд вдруг перешел в лагерь противника и заявил Чемберлену, что настало время уступить дорогу. И еще один момент, и это было гораздо важнее: лейбористы прислали со своего конгресса сообщение о том, что они готовы участвовать в коалиции, если только Чемберлен уйдет с поста премьер-министра. В этой ситуации Чемберлену оставалось только подать прошение об отставке королю и порекомендовать ему Черчилля в качестве своего преемника. Георг VI так и поступил: в тот же день в восемнадцать часов тридцать минут Черчилль был назначен премьер-министром.
Таким образом, шестидесятипятилетнему Черчиллю вновь улыбнулась удача после стольких лет одиночества и невзгод. Вечером 10 мая 1940 года он оказался на вершине политического олимпа — сбылась его заветная мечта. Но с каким трудом ему это далось, ведь до последней минуты он не был уверен в успехе. В конечном счете назначение Черчилля премьер-министром — великое событие как для него самого, так и для всего мира — отнюдь не было результатом политического компромисса или парламентских выкладок, в действительности ему помогло стечение непредвиденных обстоятельств. Вот почему Черчилль увидел в этом перст судьбы, у него сложилось «впечатление, будто бы он шел с ней об руку» — так он написал во «Второй мировой войне»[241].
Правительство национального согласия отвечало чаяниям британского народа, к тому же положение действительно было очень серьезным. А потому, приступив 11 мая к формированию коалиционного правительства, Черчилль пригласил к сотрудничеству представителей всех трех основных партий — консерваторов, лейбористов и либералов. Отныне ведущая роль принадлежала военному совету, который он сократил на пять человек. Поскольку теперь правительство было коалиционным, то и в совет вошли, с одной стороны, две ключевые фигуры предыдущего правительства — мрачный и не смирившийся с поражением Чемберлен, получивший звание Лорда Президента и министерство внутренних дел, и лорд Галифакс, по-прежнему возглавлявший министерство иностранных дел. С другой стороны, два лейбориста — лидер партии, дельный, сдержанный Клемент Эттли, которого Черчилль назначил министром юстиции, и второй человек в партии, помощник Эттли Артур Гринвуд, человек умеренных взглядов и покладистый, но ничем не замечательный. К своему посту премьер-министра Черчилль добавил пост спикера палаты общин и новый пост, им же самим созданный, — пост министра обороны. Так что теперь он был непосредственным руководителем военных действий и мог контролировать работу всех трех начальников штабов, командовавших тремя армиями. Этими начальниками были: консерватор Иден, возглавивший военное министерство, лейборист Э. В. Александер, назначенный первым лордом адмиралтейства, и либерал Арчибальд Синклер, старый друг Черчилля, ставший министром авиации.