– Фрукты и овощи нужно есть обязательно, – безапелляционно сказала Людмила Александровна, выслушав протест Гены. – Так что никакие твои возражения не принимаются.
Гене оставалось лишь одно – мириться с этим.
Ещё до начала первого урока повстречался с Марьяной и все переживания утра исчезли, лишь только услышал её голос. А уже вечером ждал её у памятника с таким же букетом полевых цветов. Они просто гуляли по улицам вечернего города. О, сколько же, оказывается, трепетных мгновений можно пережить от одного только взгляда любимой, от касания её руки, от того, как она поправляет прядь волос, да и просто оттого, что она есть и сейчас – рядом! Расстались поздно, у её подъезда. Гена дождался, пока стих стук каблучков и захлопнулась дверь её квартиры, и лишь потом направился к своему дому.
В понедельник, после первого урока, к нему подошла школьный фельдшер и вручила направление в поликлинику. Врач – высокий, седой, с крупными чертами лица, был добродушен и участлив.
– Присаживайся! – указал он жестом на стул, стоявший против его стола. Затем еще некоторое время перебирал лежавшие перед ним бумаги, давая время Гене привыкнуть к обстановке. – Ну, хорошо, – сказал он наконец, убедившись, что пациент готов к разговору, – зовут тебя, значит, Геннадий? Очень хорошее имя. А меня зовут Алексей Павлович. – Он снял массивные очки в роговой оправе и отложил их в сторону, также располагая этим к себе собеседника. – Ну, что, Гена, – продолжил говорить он, выдержав небольшую паузу, – полагаю, что ты уже знаешь, чем именно болен?..
– В общих словах – да, но у меня много вопросов…
– Любознательность хорошее качество, но думаю, что тебе не нужно слишком увлекаться детальным изучением болезни, это, всё-таки, удел специалистов… Хотя, кое-что тебе знать просто необходимо. Мы подозреваем у тебя хронический лимфоцитарный лейкоз. Обычно он диагностируется лишь при появлении выраженных симптомов, но в твоем случае повышенное число лейкоцитов удалось выявить при общем анализе крови, на ранней стадии заболевания. Поэтому будем надеяться на лучшее.
– Алексей Павлович, значит, я могу надеяться на выздоровление?..
– И не только надеяться, но и обязан в это верить! Иначе никакое лечение не будет иметь силы. – Алексей Павлович вновь переложил очки с места на место. – И запомни, Геннадий, – сказал он, пристально посмотрев на Гену, – выздоровление прежде происходит в сознании человека, и лишь потом мы наблюдаем его проявление! Ты всегда должен думать о себе позитивно – как о здоровом человеке. Вера и надежда – это необходимые условия, и они непременно должны присутствовать в твоей жизни. Но не только это… – продолжил он. – В медицине ничего не происходит по мановению волшебной палочки, и каждый случай, в котором мы наблюдаем положительный результат – это труд. И не только врачей, но и самих больных тоже. Важно выполнять все врачебные предписания, вести здоровый образ жизни; вся твоя жизнь, твои мысли, твои желания должны быть направлены на выздоровление и только выздоровление. И, конечно же, никогда не нужно делать преждевременных прогнозов и негативных выводов. Прогнозы, выводы и диагноз – это удел специалистов и только специалистов. А сейчас… – Алексей Павлович протянул Гене уже заполненный медицинский бланк. – Возьми направление в стационар и завтра к десяти утра, пожалуйста, будь там. И, хотя твое состояние на данный момент и не вызывает тревоги, всё равно придется провести две недели в клинике. Сдашь анализы, понаблюдаешься… Чтобы мы могли более точно установить диагноз.
– Алексей Павлович! – обратился к нему Гена. – У меня выпускной год и скоро начнутся экзамены. Можно мне подождать ещё месяц?..
– Здоровье, Гена, дороже. Поэтому откладывать лечение не стоит, а готовиться к экзаменам можно и в палате. И вот на этом мы сегодня и закончим наш разговор, – сказал Алексей Павлович. – Стационар в этом же здании, в другом крыле. Направление отдашь дежурной в приемном покое. Завтра после обеда я навещу тебя.
Вечером Гена вкратце пересказал Марьяне свой разговор с врачом.
– Тебе сказали, что при этой форме лейкоз никак себя не проявляет и может пройти бесследно? – выслушав, уточнила она.
– Да, Алексей Павлович сказал так. Но дело не в этом… – и он замолчал, подбирая слова.
– А в чём же тогда?
– Я не должен был начинать наши отношения, зная, что болен. А теперь… теперь я люблю тебя!
Марьяна взяла его руки в свои и сильно, так, что побелели костяшки на её пальцах, сжала их.
– Гена, посмотри на меня.
Он взглянул и не узнал её. Это была не та Марьяна, которую он знал. Перед ним сидела волевая, решительная девушка со стальным блеском в глазах, еще недавно таких приветливых и ласковых.
– А теперь слушай, – сказала она, – даже если эта болезнь неизлечима, мы никогда не расстанемся, слышишь?! Никогда! И не смей думать об этом. Я тоже люблю тебя, и этим все сказано!
Гена молчал.
– Ты не хочешь говорить?..
Он продолжал молчать.
– Ответь хоть что-нибудь! – уже умоляла Марьяна.
– Что я должен сказать?
– Что ты выкинул эти глупости из своей головы.
– Марьяна, даже если я это скажу, ничего не измениться, ведь это действительно так…
– Ты глупый, глупый!! Я люблю тебя, люблю! И мне всё равно, болен ты или здоров!
Она отпустила его руки и закрыла ладошками лицо.
– Мне, Марьяна, это не всё равно…
Марьяна отняла ладони от лица, на её глазах были слезы. Непонятно почему завел этот разговор далекий от всяких сентиментальностей Гена, ведь предвидеть реакцию Марьяны не составляло большего труда. Возможно, что он просто хотел услышать то, что услышал. И, не ведая того, тронул те струны её души, которых не должен был касаться. Ему стало не по себе.
– Прости! И забудь о том, что я сказал.
Она взглянула на него сквозь слезы и улыбнулась, по-прежнему милая и нежная.
С того дня, как Гена вернулся из больницы, он только раз сходил в церковь. Ночами, когда натруженное за день колено болело, мешая заснуть, у него было много времени для размышлений. «Ведь не по своей воле человек рождается на этот свет, – бесконечно тянулись мысли, сменяя одна другую. – Тогда в чём моя вина, почему я болен и страдаю?.. В чём согрешил? В том, что родился, что дышу, и во мне бьется сердце? Разве в этом моя вина?! Не во власти человека родиться или не родиться, не по своей воле он страдает и переносит мучения. Тогда не сам ли Бог виновен пред людьми? Ведь не сотвори он человека, ничего бы и не было. Зачем ему человек? Пастор проповедовал, что грех через непослушание Адама и Евы вошёл в людей. Ну, а причем здесь я-то? Причем другие? И зачем мне призрачные обещания вечной жизни, когда я хочу лишь малого – быть счастливым здесь, на земле? Сколько на земле безвинно страдающих людей, умирающих от войн, болезней, от голода и жестокости власть имущих?! Где во всем этом Бог!? Где Его справедливость и хваленое милосердие?! В том, что когда-то сатана будет поражён и наступит полная гармония, и лев будет кушать травку рядом с овечками?! Что за бред? Детский сад! Сказка, в которую я верил, как последний идиот… Пастор часто говорит, что в Иисусе Христе Бог оправдал себя как Творец за страдания человечества, даровав милость и спасение через его смерть. Мне лично от этого не легче, зачем мне эта смерть? Пусть бы жил себе на небесах рядом со своим могущественным папашей… Я не просил никого умирать за меня! Я хочу лишь одного – нормально жить и всё, больше мне ничего не нужно! Да и вообще, зачем вся эта непонятная карусель – сначала сотворить людей, затем коварно предать их греху и на них же возложить вину за это; да ещё и изгнать их в пустыню, почти на верную смерть. Если Он такой Всевидящий, неужели не заметил, что человек существо слабое, подвластное соблазну, это рядом с человеком, чтобы змей не подступил к нему, а не возле ворот Эдемского сада нужно было ставить херувима с огненным мечом. И уж коли Бог есть на самом деле, и всё случилось так, как об этом написано в Библии, то не лучше ли Ему оставить людей в покое, потому что они имеют право судить Его даже больше, чем Он их…» И с каждым днём все больше и больше, как ржавчина разъедает железо, точило его веру разочарование, и неясный рок маячил впереди гнетущей тенью.
Вернувшись в этот вечер от Марьяны, он взял Библию, которая уже перекочевала с прикроватной тумбочки на письменный стол, сел на постель и открыл её на том самом месте, где написано, что Бог явит любящим Его Свою совершенную защиту. Гена встал с кровати и, продолжая держать Библию открытой, стал говорить:
– Бог, я не знаю, есть ли Ты на самом деле или нет… наверное, скорее всего, есть. Но Ты не такой, как о Тебе написано в этой книге. А если это так, то значит, и всё остальное, что здесь написано, сплошная ложь, вперемешку с древней и обветшалой моралью, которая уже давно никому не нужна. Ты обещал верующим в Тебя защиту от болезней, так я спрошу – где Твоя защита?! Я не делал ничего плохого, верил, как мог, а что получил?! Вместо счастья – болезнь, вместо радости – горечь. Я люблю, но боюсь взаимной любви. И даже если и буду любим, сделаю свою девушку несчастной. – У Гены срывался голос, но он всё же продолжал: – И если такова Твоя защита, я не нуждаюсь в ней; если Ты такой Бог – я не нуждаюсь в Тебе. Найди Себе другого и защищай его так, как Ты защищал меня!
Почти прокричав последние слова, Гена с яростью швырнул Библию. Она, прошелестев страницами, пролетела через всю комнату, ударилась о противоположную стену и упала на диван. Ему стало страшно оттого, что он сделал, но затем пришла апатия и пустота. А чего, собственно, бояться? Ведь самое страшное, что могло произойти с ним, уже случилось…
Вновь две недели на больничной койке, опять бесконечные уколы, капельницы, анализы… А каждый вечер, в часы приема посетителей, его вызывала дежурная медсестра. Он быстро спускался вниз, на первый этаж, где был небольшой, с мягкими диванами, зал для посетителей и видел её, элегантную и красивую; ту, которой были посвящены все его мысли и сердце. Они шли в больничный сад, устраивались на самой дальней скамейке и были вместе всё оставшееся до вечерних процедур время. Почти каждый день Гену навещали Михаил Иванович и Людмила Александровна, Вока; приходили и другие, но, справившись о здоровье и отдав традиционные гостинцы, спешили распрощаться, понимая, что Гене с Марьяной хочется побыть наедине.
Перед самой выпиской Алексей Павлович пригласил его в свой кабинет.
– Садись, – по обыкновению пригласил он, указав рукой на стул перед своим столом, лишь только Гена вошел. – Ну, что, Геннадий, как самочувствие, как настроение? – спросил он, когда Гена сел.
– Да, в общем-то, хорошо…
– Ну, молодец, молодец… – одобрительно произнес Алексей Павлович, по привычке перекладывая очки на столе. Общий вопрос в начале разговора, поддержка, похвала, ещё какая-то стимуляция – это был его стиль общения, который позволял пациенту увидеть в нём не только врача, но и просто человека, которому небезразлична судьба больного. И это не был выработанный годами практики психологический трюк, это было естественно, это исходило из его сердца, это было его сущностью, и люди чувствовали это. – А теперь давай ближе к сути нашего разговора, – приступил Алексей Павлович к делу. – Предположительный диагноз, хронический лимфоцитарный лейкоз, подтвердился.
Гена хоть и не ждал чуда, что его диагноз вдруг может не подтвердится, но где-то в уголке его души всё же, робко ютилась эта надежда. Ведь он слышал, что иногда диагноз не подтверждался на втором и даже третьем диагностировании.
– Но это вовсе не повод, чтобы отчаиваться! – продолжил Алексей Павлович, заметив, как поник взгляд его пациента. – В данный момент ещё нельзя поставить долгосрочный диагноз… Но, судя лишь по незначительному превышению нормы белых кровяных телец и отсутствию видимых признаков, заболевание протекает в низкой группе риска. При таком течении лечение обычно не назначается, а рекомендуется лишь тщательное наблюдение. И, конечно же, хотя бы раз в полугодие тебе необходимо проходить курс общеукрепляющей терапии. Будем надеяться на лучшее! – он немного помолчал и продолжил: – В практике нередки случаи, когда на подобной стадии больные этой формой лейкоза выздоравливали полностью.
Слова Алексея Павловича вдохновили Гену и тот воспрял духом – не так-то уж и плохи, оказывается, его дела!
Марьяна как будто ждала звонка и сразу же подняла трубку:
– Алло, слушаю, – прозвучал её голос.
Гена промолчал, ему хотелось, чтобы она говорила и говорила, но Марьяна уже догадалась.
– Гена это ты?.. – спросила она.
– Я.
– А почему не отвечаешь?
– Хотел услышать твой голос.
– Для этого необязательно звонить и молчать, – нарочито строго отчитала она. – Можно просто встретиться…
– В таком случае, на прежнем месте через час.
Гена не нашёл, где бы продавали полевые цветы, поэтому купил белые розы.
– Ой, какие красивые! – восхитилась Марьяна, лишь только он вручил ей букет. – После полевых, мои самые любимые.
– Ты просто не хочешь меня разочаровать.
– Нет, правда, мне очень нравятся розы! Особенно белые, ведь белые розы – это символ любви.
– Теперь буду дарить тебе только белые розы.
– Можешь дарить и красные: красные розы – символ верности.
– Хорошо, я буду дарить тебе букеты из красных и белых роз.
– Хорошее сочетание, означает единство.
– Ты неплохо во всем этом разбираешься.
– Девушкам это свойственно.
Они устроились на лавочке в их любимом скверике.
– Гена, почему ты мне не рассказываешь, куда хочешь пойти после окончания школы? – неожиданно спросила Марьяна.
– Пойду работать на завод.
– Когда ты это решил?
– Недавно.
– А до этого?
– До этого хотел в радиотехнический.
– Ты передумал из-за болезни?
– Наверное… – ответил Гена.
– А чем работать лучше, чем учиться?
– Я, Марьяна, и сам не могу толком объяснить… Но мне кажется, что так будет лучше.
– А врачи разрешат тебе работать на заводе?
– Да. Я разговаривал с Алексеем Павловичем – он не против. Только посоветовал выбрать профессию, где угроза травмы была бы минимальна.
– И что за профессию ты выбрал?
– Сначала устроюсь учеником токаря, потом сдам на разряд.
– Мой папа работает токарем, – сказала Марьяна, – и я знаю, что это небезопасно. Иногда у него что-нибудь, да случается. Вот недавно: не надел защитные очки, и металлическая стружка попала в глаз… Хорошо, не в зрачок!
– Мне просто нравится эта работа.
– Извини, я вовсе не думаю тебя отговаривать! Работать – это очень хорошо. Рабочий класс у нас в почете, – шутливо сняла возникшее в разговоре напряжение Марьяна.
– А ты, что будешь делать после школы? – спросил в свою очередь Гена.
– Пойду в медицинский.
– Считаешь, это твое призвание?
– Даже больше – необходимость.
Гена внимательно посмотрел на неё. Марьяна рассмеялась.
– Когда окончу институт, буду твоим личным врачом. Если ты, конечно, к тому времени уже не выздоровеешь.
– Ах, ты мой добрый, милый врач! – и обняв, Гена нежно прижал Марьяну к себе.
Гена хоть и пропустил много занятий, тем не менее, успешно сдал выпускные экзамены и сразу же устроился работать на завод, где работал и Иван Михайлович – в экспериментальный цех, учеником токаря. А через два месяца сдал на второй разряд и получил в свое распоряжение токарный станок, хоть и не новый, но ещё в вполне приличном состоянии. Его выбор идти работать был, скорее, вызван желанием доказать, – и в первую очередь самому себе, что он не хуже других и, несмотря на недуг, вполне самостоятелен и может зарабатывать деньги; хотя Михаил Иванович и Людмила Александровна убеждали его поступить учиться в радиотехнический институт. Родители же выбор одобрили, по крайней мере, против не были; лишь мать писала, чтобы он берег себя.
Конец ознакомительного фрагмента.