— С этимона не смогла бы справиться.
— Вообще-то, как раз с этим-то она справилась! — напомнил я. — Ты ведь здесь, разве не так?
Брю потупляет взгляд, в волнении обрывает заусеницы на пальцах и наконец задаёт вопрос вопросов:
— Ваши родители знают о... о том, что я делаю?
Я трясу головой.
— Нет. И если они не начнут лупить друг друга досками от штакетника, то вряд ли когда-либо узнают.
— А если кто-нибудь из них сильно порежется, и порез вдруг исчезнет...
— Давай будем надеяться, что не порежется, — перебил я его.
Он принимается аккуратно и не торопясь распаковывать свой чемодан.
— Наверно, о нас сейчас вся школа гудит, верно?
Понимаю — предстоящее возвращение в школу нагоняет на него страх. Я бы с удовольствием сказал ему, что всё нормально, но лгать не хочется, поэтому только пожимаю плечами.
— Они думают, что это я его убил, ведь так?
Кажется, отвечать всё же придётся. И я сообщаю ему правду со всей тактичностью, на которую способен:
— Ну, есть имбецилы — придумали собственную версию смерти твоего дяди... Но большинство всё же не такие придурки. Правда, приготовься к тому, что первое время народ будет тебя сторониться.
— К этому я давно привык.
Брю идёт к комоду — сложить туда свою одежду, и я вижу, что он подволакивает правую ногу. Собственно, я заметил, что он прихрамывает, как только он переступил порог нашего дома, причём совсем не так, как когда он перенял боль из повреждённой лодыжки Бронте. Интересно, где он подцепил эту хромоту? Однако расспрашивать не хочу.
Он застыл над открытым ящиком комода. Мысли его витают где-то далеко.
— Теннисон... Я не убивал дядю.
Я вижу, как отчаянно ему хочется, чтобы я поверил ему.
— А я никогда так и не думал!
Однако не похоже, чтобы мои слова принесли ему облегчение. Возможно, потому, что это вовсе не меня он старается убедить в своей невиновности. И поскольку разговор, кажется, собирается принять очень опасное направление, я быстренько перевожу стрелку:
— Как там было — у Гортонов?
— Они мне не нравились, — отвечает Брю.
— Вообще-то да, особой задушевности я в них не заметил...
Брю задвигает ящик.
— Нет, ты не понял. Я не мог допустить, чтобы они мне понравились. Иначе пришлось бы взять себе остеопороз, артрит, варикозные вены и Бог знает что ещё.
Я не сразу понимаю, о чём он толкует, но потом до меня доходит. Если бы он полюбил этих людей, к нему перешли бы все их болячки, в том числе и те, о которых он и не подозревал.
— Мне с самого начала пришлось вытворять всякие гадости, лишь бы они возненавидели меня, — поясняет Брю. — Крал, ломал вещи... Людей легче не любить, когда они сами тебя не любят.
— Понял — это было что-то вроде упреждающего удара.
Только сейчас я во всей полноте начинаю осознавать, какой непомерный груз накладывает на этого парня его необычайная способность. Ему приходится жить в эмоциональном коконе, никого не любя — иначе ему не выжить. Невероятно, как он решился впустить нас с Бронте на свою запретную территорию. Вспоминаю тот момент, когда он пожал мне руку в самый первый раз, тогда, на кухне — он помедлил, не сразу ответил на рукопожатие. Я ведь и понятия не имел, насколько важное решение он в тот миг принял.
— Ты вот что, — говорю я, — не вздумай и тут что-нибудь ломать, не то нам обоим придётся ходить с синяками под глазом.
— Не буду, — обещает он.
— Я имею в виду... Тебе же нравится наша семья, правда?
Он колеблется — в точности как тогда, когда пожимал мне руку. У меня такое чувство, будто от его ответа зависят судьбы мира. Не пойму, почему.
— Да, — наконец говорит он. — Да, нравится.
46) Подкожное
— Так что — это правда?! Не поверю, пока ты сам не скажешь! Правда, что Громила теперь живёт у вас?
— Ага, — отвечаю я Катрине. — И он, и его брат.
Мы в школьной столовой, время ланча. Брю сегодня впервые после долгого перерыва пришёл в школу. Мы с Катриной сидим по разные стороны стола, и я вижу, как она в изумлении раскрыла рот — того и гляди недожёванный салат вывалится обратно на тарелку.
— Вы что там — с ума все посходили?!
— Я к этому отношения не имею, — говорю я и тут же проклинаю себя за враньё. С какой стати? Почему это мне захотелось выгородить себя перед Катриной?
— Надеюсь, ты запираешь свою дверь на ночь? Мне вовсе не улыбается давать интервью CNN о том, как моего бойфренда зарезали во сне.
Я ёрзаю на стуле — такое впечатление, что под кожей у меня поселился целый муравейник. Впрочем, это же Катрина, что с неё взять.
— Оставь беднягу в покое, — говорю я. — Не настолько он ужасен, как ты себе воображаешь.
— Да что ты? А вот Оззи О'Делл говорит...
— Мне плевать на то, что там мелет Оззи — он дурак.
Катрина теряет дар речи, как будто я только что оскорбил её, а не Оззи.
— Извини, — говорит она, видимо, сообразив, что травля Громилы — вид спорта, который меня больше не привлекает. — Ну, тогда я всем стану рассказывать, какой расчудесный парень этот Громила — нормальный, отличный парень. Ради твоего счастья, Теннисон — всё что угодно!
Интересно, она хоть знает его настоящее имя? А я сам — я знал его до того, как Бронте начала встречаться с Брю?
— Этого тоже не надо, — бормочу я.
Она склоняет голову набок и вглядывается в меня, поджав губы.
— Слушай, я знаю, тебе не сладко приходится. Когда мои родители расходились, со мной творилось то же самое.
— Мои родители не разводятся!
— Развод, сепарация — какая разница. Важно другое: такие дела очень сильно действуют на психику, так что я понимаю, почему ты в последнее время какой-то обалдевший. Так и должно быть.
Услышав такое, я обалдеваю ещё больше, скорее всего потому, что в чём-то она права. Но с другой стороны, ссоры между родителями прекратились, обстановка в доме постепенно налаживается. Нет, налаживается — не то слово. Скорее всё наше семейное пространство, весь наш дом превратился в надувной замок: сколько ни бейся о стену — всего лишь отскочишь без всякого вреда для себя и для стены.
— С моими родителями всё в полном порядке, — отрезаю я.
Она вздыхает.
— Закрывать глаза на правду — это тоже нормально. Это пройдёт. — Она одаривает меня тонкой улыбкой и понимающим кивком. — Ну, что, сегодня вечером будем делать уроки?
— Нет, сегодня не получится. Дома слишком много дел.
Это и правда, и неправда. Собственно, у меня нет никаких особенных дел, но в последнее время я всё больше становлюсь домоседом, нет совершенно никакой охоты куда-то выходить. А если и выхожу, то стремлюсь как можно скорее вернуться домой. Наверно, Катрина права, и непорядок в семье оказывает таки своё действие на мою психику. Однако одно я знаю точно: когда я дома, во мне оживает чувство полной защищённости, уверенности в том, что ничто не может причинить мне вреда.
47) Расправа
Иногда в нашей школе бывают сокращённые учебные дни — после ланча все учителя отправляются на некое совещание; я думаю, на самом деле они проводят сеанс групповой терапии, ведь каждый день общаться с ученичками вроде нас — да тут никакие нервы не выдержат. В такие дни мы всей компанией обычно отправляемся на другую сторону улицы, в торговый центр, и веселимся в Бургер-Кинге, или Кофейне Ахава, или в смузи [28]-кафе — выбор зависит от длины очереди.
По большей части мои приятели — ребята что надо, кроме, разумеется, тех моментов, когда они совсем не то, «что надо». Правда, зачастую я провожу время не только со своими друзьями — ведь у них тоже есть друзья, а среди последних попадаются такие экземпляры... Но ничего не поделаешь, приходится терпеть этих идиотов, раз уж они сидят с тобой за одним столом.
Ну вот, сидим мы в смузи-кафе вместе с обычной бандой — пьём смузи, хрустим чипсами... И тут входит Брюстер и становится в очередь. Я его сначала не заметил. Мой приятель Джо Криппендорф кивает мне на него и еле слышно бормочет:
— Ты глянь, этот сброд тоже сюда прётся. Ходят тут всякие...
Раздаются смешки. Делаю большой глоток смузи и отвечаю Криппендорфу — тоже еле слышно:
— Зря ты так.
Он усекает сходу, и у него хватает ума не продолжать. Однако сегодня роль записного придурка исполняет не кто-нибудь, а сам Оззи О'Делл, это безволосое чудо природы — вот он-то и подхватывает эстафету:
— Он здесь, потому что они стали делать новый смузи под названием «Фрукт мочёный». — Снова раздаются смешки, и Оззи несётся дальше, ободрённый поддержкой. — Не надо объяснять, что за фрукт и кто его замочил.
Криппендорф и пара других парней советуют Оззи заткнуться, но другие продолжают хихикать.
— На твоём месте, Оззи, — предупреждаю я, — я бы послушался Джо.
Но Оззи уже понесло — не остановить. Он встаёт и направляется к Брю.
— Ну что, Громила, обратно в школу? Поделись, как тебе удалось отвертеться от тюряги? Должно быть, адвокат у тебя классный?
Теперь хихикают только двое недоумков, остальные сообразили, что Оззи перешёл черту. Но сам Оззи из тех кретинов, кому для вдохновения вполне достаточно, если смеётся только одна персона — его собственная.
Я встаю.
— О'Делл, сядь обратно на свою эпилированную задницу и оставь парня в покое!
— Ах, простите, — кочевряжится тот, — я забыл, что вы теперь вроде как братья! Или, может, сёстры?
Вот теперь все уставились на меня — слышу всеобщее тихое «у-у-у». Всем ясно — сейчас будет весело.
— И ты так это оставишь? — вопрошает Криппендорф. Друзья на то и друзья, чтобы вовремя подлить масла в огонь.
Я холоден; но взглянув на Брю и увидев выражение его лица, понимаю, что придётся ответить на вызов. Подхватываю со стола Оззин стакан, набираю полный рот смузи, полощу им себе глотку и в процессе приговариваю:
— Похоже, в этом кафе стали делать новый вид смузи. Называется «Слюнки текут».
После чего сую в стакан соломинку и спускаю по ней всё, что было у меня во рту, включая и кусочки картофельного чипса, которые не успел проглотить.
Даже Брю прыскает, глядя на эту картину, но Оззи замечает его улыбку и набрасывается на него:
— А ты-то чего лыбишься, а? — и толкает Брю на стеклянный прилавок-витрину. Та дребезжит так громко, что продавец обращает на нас внимание.
— Эй! — орёт он. — А ну-ка валите на улицу с вашими разборками!
Оззи оборачивается ко мне. Он весь побагровел — не только лицо, но и макушка на бритой башке малиновая.
— Сейчас ты купишь мне новый смузи! — рявкает он.
Однако оба мы понимаем, что этого ему вовек не дождаться. Он подступает ко мне и толкает обеими руками.
Я дрался с Оззи только один раз — ещё во втором классе. У него тогда была такая странная манера: он размахивал руками, словно ветряная мельница крыльями. Наверно, это был ранний признак того, что ему прямая дорога в пловцы.
— Пошли вон! — повторяет продавец, — не то копов вызову!
По-видимому, ему до лампочки, сколько крови прольётся — лишь бы вверенная ему собственность не пострадала.
Я вылетаю наружу, Оззи следом, а за ним высыпают все остальные.
Наверно, вид у меня очень свирепый, но на самом деле — вот странно! — я не чувствую гнева, просто хочется поскорей покончить с этим делом, вот и всё. Но бросаю взгляд на Брю и вижу, что он сжал кулаки и стиснул зубы. Похоже, той ярости, что кипит сейчас в нём, достаточно на нас обоих. Я осознаю, что просто обязан проучить Оззи, иначе это никогда не кончится: он будет по-прежнему разносить повсюду враньё и сплетни, изводить Брю и превратит его жизнь в кошмар.
Я цежу Оззи прямо в лицо:
— Ты понятия ни о чём не имеешь, так что закрой свой вонючий рот, иначе, попомни моё слово, я у тебя селезёнку вырву и заставлю сожрать!
Обычно упоминание селезёнки бьёт без промаха: это один из самых загадочных органов человеческого тела, и любая угроза, связанная с ним, ввергает противника в глубочайшее беспокойство. Но только не в случае с Оззи О'Деллом. У него, оказывается, припасён аргумент, который повергает в упомянутое беспокойство меня самого:
— Ты тоже чокнутый, в точности, как твой новый братец — даже Катрина так считает! Она сама мне сказала!
Вот это удар! Ниже пояса. Пока я прихожу в себя, вокруг нас собирается приличная кучка ребят.
Мой голос превращается в угрожающий рык:
— Считаю до трёх — и чтоб я тебя больше здесь не видел!
Он не дожидается начала отсчёта, а приступает прямо к делу: щедро замахивается обеими руками. Следует всё та же знакомая серия ударов — словно ветряная мельница крыльями, вот только силы у него теперь намного больше. Я не успеваю вовремя среагировать, и его кулак обрушивается на моё лицо. Оззи тут же отпрыгивает назад.
Меня так и подмывает воспользоваться возможностью и поставить этого зарвавшегося дурака на место... и тут у меня словно сигнальная лампочка в мозгу включается: Брю держится за свой рот — из разбитых губ течёт кровь... Он принял на себя предназначенный мне удар! Я уверен, что одержу верх в драке с Оззи, но при этом мне тоже нехило достанется. Вот только — мои травмы тут же перейдут к Брю, и все это увидят.Все узнают его тайну, и тогда случится то, чего он так боится: его жизнь будет уже не просто кошмаром — она превратится в сущий ад.
Я не могу этого допустить.
Единственный способ избежать разоблачения — это покончить с Оззи быстро и решительно. Его надо не просто побить, а вырубить сразу и надолго.
Я блокирую следующую серию молотящих ударов, и он опять отскакивает назад: пришло время словесной перепалки.
— Думаешь, ты такой умный, такой крутой, — визжит Оззи, — прямо пуп земли!
— Я не хочу драться с тобой, Оззи.
— Ещё бы тебе хотеть! — И он опять кидается на меня.
У драк есть свои неписанные законы, и мы обязаны их придерживаться — ведь мы живём в цивилизованном мире. Даже когда вступаешь в самую ожесточённую схватку, всё равно где-то в глубине души осознаёшь, как далеко тебе позволено зайти. Но сегодня все эти правила побоку. Сегодня не просто драка. Это — расправа. Моя цель — уничтожить противника.
Я спокоен и собран. Я методичен — делаю всё по порядку:
Сначала прицельный удар в глаз. Оззи слегка ошеломлён.
Затем апперкот в челюсть. Его голова дёргается назад.
А теперь кулаком в солнечное сплетение. Он сгибается пополам.
А теперь четвёртый, решающий удар. Я вкладываю в него всю свою силу, всю волю и обрушиваю кулак на лицо Оззи.
Мои костяшки впечатываются ему в нос. Крак! — под ними ломается кость. Оззи отшатывается назад, кровь бьёт фонтаном, капли стекают на асфальт. Он хватается за лицо и со страшным криком падает на колени. Для него сейчас ничего не существует: нет ни драки, ни меня, ни всего остального мира — только кровь, боль и жёсткий асфальт.
Толпа вокруг нас, ещё недавно улюлюкавшая и подбивавшая нас на схватку, мгновенно замолкает — слышны только гнусавые завывания Оззи.
Криппендорф смотрит на меня и качает головой.
— Чувак, ну ты того... Вот это точно было зря!
А я застыл, как в столбняке. Стою и смотрю на истекающего кровью Оззи, пока Брю не хватает меня и не утаскивает прочь.
48) Последствия
— Спасибо тебе, братец. Лишил нас лучшего пловца на короткие дистанции.
Такими словами встречает нас Бронте, когда мы с Брю приходим домой. Каким-то сверхъестественным образом новости добрались сюда раньше нас.
— Ты хоть соображаешь, что превратил Оззи из обычной сволочи в жертву, в мученика, которому все сочувствуют? Ты этого добивался?!
— Это была самозащита! — возражаю я. — У меня и свидетели есть!
— Думаешь, их свидетельства спасут тебя от колонии для малолетних преступников?!