Небо 7 - Мария Свешникова 22 стр.

— Как по воздуху.

— Он отойдет. Поверь мне.

— После того как я ему созналась про сыщика, вообще не уверена. Мам, он такой хороший. У него даже недостатки положительные.

Эмиль мне налил ванну со специальными маслами — было приятно, что они так трогательно пытались привести меня в чувство.

Я иногда опускалась с головой на дно и плакала тридцать секунд, потом выныривала и пыталась ощутить жажду жизни.

Раздался звонок. Я каждый раз надеялась, что позвонит Макс. Однако позорная мелодия Алсу так и не появилась на поле битвы.

— Что делаешь? — спросил меня голос приятной наружности.

— В ванне лежу, читаю энциклопедию «Радости секса»! — решила я иронизировать, чтобы хоть как-то вернуться в прошлую себя.

— О чем читаешь?

— Да так, даосистская система продлевания полового акта у мужчин, оттягивание эякуляции.

Трубка вешается. Конец связи. Занавес.

Я перезвонила номеру, помешавшему моей депрессии проникать в центральное водоснабжение г. Москвы.

— Кстати, кто это был? — спросила я с гнильцой в голосе!

Мою депрессию трогать категорически запрещается!

— Это Николай! Книжку-то писать будем?

— Не знаю. У меня личная драма. А в таком настроении я могу писать только матерные стишки.

Он засмеялся.

— Может, тебе валерьянки попить или на слонах покататься?

— Я фанатка «Новопассита»! А если слона — то в молочном шоколаде. Между прочим, я до сих пор реабилитируюсь после той встречи!

— Когда будем договор-то подписывать?

— А это обязательно?

— Да. Ты сдаешь сценарий, он уже тянет на книгу, но я думаю, тебе труда не составит обработать все до литературного текста.

— Меня столько лет учились убирать литературщину из текса, что вернуть ее обратно — святое дело!

— Тогда до следующей недели!

— Пока-пока!

Еще спустя пару дней я начала выходить на улицу, надевая темные очки-капли и разглядывая прохожих, как героиня французского кино.

В моем городе грез ничего не меняется и это прекрасно, все те же ночные лица, родные. Все те же места, с запахами и музыкой моей жизни. Низ живота наполняет старое чувство темных очков и безумно нежного куража, не событийного, а внутреннего. Кажется, что каждый прохожий дышит твоими ощущениями, что у всех в этом городе личная драма.

Мне нравилось ходить в кафе «Гоголь-моголь» с ноутбуком и писать там, поедая блинчики со свежими ягодами. Пить фреши. Отмахиваться от сигаретного дыма и просить официанта принести мне бесплатных газет, листать их, не читая, для антуража.

Я нервничала и переживала из-за случившегося так нестерпимо яростно, что у меня прекратились месячные. Естественно, диагноз, который я придумала, не заставил себя ждать — дисфункция яичников.

Врач, правда, предполагал что-то с мочевой системой, поэтому настоятельно просил пописать в баночку и отдать ему сей экземпляр для точной формулировки диагноза.

С врачами так скучно — вот другое дело справочник Фельдшера.

Мне его папа иногда читал перед сном — я засыпала так лучше. Папа всегда знал, что у меня за детская болячка, и ставил диагнозы безошибочно, еще до приезда врачей.

Иногда я подслушивала разговоры за соседними столиками и записывала особо понравившиеся слова людей: «Как только нам вдруг тоже стал нужен от них секс, они тут же зажались и стали настаивать на платоническом общении. Мужчины двадцать первого века».

Или вот еще… Диалог двух романтиков:

— Слушай, а как найти идеального мужчину?

— Прийти в банк спермы и заказать. Одним словом, по базам данных!

— ГИБДД или прописки не подойдет?

— Да хоть по форбсу, все равно или женат, или пидорасом окажется!

Я же притихла в ожидании, когда захочется свернуть горы. А пока было только одно делание — свернуться калачиком в той постели, на входе в которую отныне стоит фейсконтроль.

Мне пришлось дать первое определение любви, с моих уст его сорвала мама и подарила одной из героинь своей книги:

«Любовь — это, наверное, когда весь мир сосредотачивается в одном sms, даже если оно придет с другого континента, в голосе, во сне, куда ты ходишь, чтобы увидеться с человеком, в чувстве вины, что ты долго его замечала, в отсутствии влечений к кому бы то ни было, кроме самого объекта, в каких-то внутренних запретах и цензуре мыслей, здоровой, когда уходит свобода блядства и ты остаешься одна за решеткой собственных чувств. И нет телефона. И нет службы спасения.

И как никогда ощущалась молодость, не с развратом размешанная, не с сексом разбавленная, и не с усталостью смешанная грусть. Это было родное течение жизни».

Внутри меня вместо крови тек предмет моих недоразумений (плод несостоявшейся семейной жизни).

В декабре грозилось наступить лето.

Где-то плюс. Красота и чайная кружка недосыпа.

Безразличие — то самое чувство, застывшее в его нутрях.

Он — та самая мечта, чтобы не больно. Та самая реальность, что больнее.

И кажется, что сотни струн, натянутые сквозь недра моих терпеливых и приятных страданий, ослабли, что канифолью покрытый смычок, больше не издают звуков. И тишина, тихое поскрипывание и посапывание, видимо это собака храпит или я так дышу.

Пришло ведь то, за чем гналась, но дура, что не убегала.

Вот оно — уже через неделю мне переведут деньги и я смогу улететь в Лондон и закончить начатое.

Но Лондон в мыслях ассоциировался со странным словом «равнодушие», но как души могут быть равны и как их вообще сравнивать?

Потерянные строки, делитну[17] вдохновенье, пойду и напишу сто строк.

Без малого рассказ, без много роман. И чьих-то слов столпотворенья.

Хочу найти, хочу отнять. Но не чужое, а свое.

Забрать, схватить, бежать и гнать.

Подальше мысли о… безразличии Макса ко мне.

Если о ком-то очень сильно думать — он обязательно позвонит. С Максом этот номер уже не прокатывал, или он очень сильно переживал за мою репутацию, опасаясь, что мелодия Алсу зазвучит в моей сумке в публичном месте.

Я думала о книге. Как правильно начать и как закончить. Середина была готова. Я предпочитала думать в ванне — мне казалось, это самое безопасное пространство для размышлений — тут мало острых углов, и жизнь протекает по кранам и законам сообщающихся сосудов.

Подул ветер с книжной стороны в виде входящего вызова, не на дуэль, конечно.

Диалог был столь банальный, что я предпочитаю сообщить только последнюю его часть.

— Вы хотите спросить, что я делаю сегодня вечером? — Я игриво перешла на «вы».

— Нет, хочу вам об этом сообщить. Договор пришло время подписывать.

— Ладно, куда деваться!

— Хочешь стать звездой — забудь про небо и засучи рукава.

— Мне нечего засучить…

— Попрошу без намеков.

Но мне же правда было нечего засучить.

Я приехала подписывать договор на почти дописанную книгу — я думаю, все авторы знают, что такое «почти дописанная книга» — как прогноз погоды от гисметео.

Издательство оказалось далеким от того, что я представляла… Никаких белых стен и аккуратных стеллажей, но книгами действительно было завалено все пространство.

Я поставила подпись на основном договоре, и пока мне готовили акт о сдаче-приеме книги, пила свой остывший чай.

Телефон зазвонил — звонили из моей поликлиники.

Отлично, всегда мечтала в пятницу вечером узнать, что у меня дисфункция яичников.

— Мария?

— Да.

— Здравствуйте, меня зовут Ирина, сейчас я соединю вас с врачом.

— А это не может подождать до понедельника?

Мне было бы неприятно вести разговоры о дисфункции яичников или прочих женских вопросах при издателях.

— Думаю, что для вас будет лучше узнать все сегодня.

Я испугалась не на шутку, просканировав в голове за раз всю медицинскую энциклопедию.

— Добрый вечер! Это Виктор Сергеевич, с яичниками у вас все нормально. Все куда проще оказалось — вы беременны, срок шесть недель.

Вот вам и цена подписанных договоров и раннего успеха. Ничто не приходит бесплатно. Но разве я досрочно не заплатила нужную цену по прейскуранту? Сколько еще авансов потребует счастье? Пора писать жалобу на Небо № 7.

Биологические часы остановились — они временно не кричали и не требовали продолжать род человеческий.

Ушедшая любовь объявлена в розыск. Нашедшему просьба спрятать подальше.

Грозовой ливень

Струи печали. Отчаливаем!

Я быстро поставила подписи на всех документах и убежала, как школьница с урока, к которому не подготовилась.

Села в мамину машину, включила радио.

Шел снег огромными хлопьями, которые не обязательно заливать молоком. Снег шел сам по себе, и ему не требовались люди для подтверждения уникальности. Его любили и ненавидели. С точки зрения специалистов по связям с общественностью у снега была уникальная слава и беспрецедентная известность.

Договор я подписала около девяти вечера.

Было без пяти минут двенадцать — я так и не сдвинулась с места, сидя с ногами на пассажирском сиденье, игнорируя входящие вызовы. За рулем моей жизни было пусто.

Снегом завалило всю машину — я была припаркована в своей реальности, и никто из прохожих не видел меня. Я покидала реальность, зарываясь в сугробе мыслей.

У меня было время до понедельника решить, что делать. Срок еще позволял сделать безоперационный аборт — так называемый «укол смерти».

Растить ребенка одной? Когда я только встала на ноги? Что я дам ребенку? Он вырастет и будет винить меня в отсутствии отца. Что у всех есть папы, а ему не досталось.

И спросит, почему Макс ушел. И мне придется сказать правду. И нести этот крест, но руки для такого креста я пока не накачала.

А будет ли потом шанс?

Наверное, будет…

Многие женщины делают аборт. И потом рожают. Живут и улыбаются.

Я не заметила, как наступила полночь, и также не заметила, что весь вечер я прослушала «Русское радио». А там каждую полночь играет Гимн России.

Как будто Новый год, включила «дворники», и в одном из бликов даже углядела поздравляющего Президента. Почему-то Ельцина. Который тоже мигрировал на Небо № 7.

Я решила в понедельник сделать аборт и улететь в Лондон.

Как, наверное, большинство женщин, попавших в подобную ситуацию, я никому не сказала о случившемся и даже не стала рыться в Интернете в поисках информации. Ну что будет, если я увижу все это в картинках?

Нервный срыв?

А что изменится?

Я застыла в молчании выходных.

И тайном ожидании звонка от отца ребенка.

Мама с Эмилем как всегда уехали к Брушев-ским в Абрамцево, они, наверное, рассказали Нонне, что я в среду улетаю.

Мне кажется, за этот приезд в Москву я стала старше на жизнь.

И ошибок совершала на три чистки кармы.

Странно было думать, что через несколько дней Новый год. Время пролетело слишком быстро — мне иногда кажется, что только пилоты реактивных самолетов могут понять ток минут.

Мы не наряжали елку — Эмилю все время было лень доставать игрушки с верхней полки в гардеробной, а маме — протирать пыль с елки.

Понедельник наступил согласно правилу, что «пиздец (как и все хорошее, что со мной случается) подкрался незаметно».

И был таков.

Телефон звонил не переставая. Это же понедельник — а это значит, что диалогисты внесли свои поправки по сценарию, а в издательстве уже выбрали редактора. Все хотели успеть запустить свои механизмы до праздников. Потому что в новогодние праздники город вымирает.

Москоу-мамонт.

Звонили знакомые номера, и не только. Не переставая. Хотя как моему телефону перестать звонить, если кнопка «выключить» не работала и отрубить его можно было, только вынув блок питания. Мои руки слишком дрожали, чтобы произвести данную процедуру без ущерба для окружающей среды.

Звонили не те люди.

Мне нужен был один.

Позвонит до 15.00 — не зайду в этот кабинет. Я загадала на его звонок, Макс должен позвонить, он обязательно почувствует и позвонит.

Без пяти минут судное время.

Дурацкое это слово — аборт.

Как в песне про волны, которые бушуют и плещут, и по неясным причинам «бьются о борт корабля». При чем тут дети, аисты и мужчины?

Я слышала о статистике абортов с тринадцати лет, но почему-то никогда не вписывала себя в группу риска…

За час до судного времени я все же решила сказать маме о том, что собираюсь сделать, не аргументируя, просто тихо прошептала, что мне было очень страшно. Она кричала в трубку, что кинула машину в центре и бежит ко мне на метро, просила перенести на час и еще подумать.

Мне казалось, что если очень сильно думать, то он обязательно перезвонит.

Выключен или недоступен. Потом автоответчик.

Рядом на столе лежал «Коммерсант» — в нем статья про отца моего ребенка.

Моего. Твоего.

Он ничей.

Его не будет.

Я повернула ручку кабинета.

Стоит ли рассказывать, с какой скоростью проносится жизненная история в такие моменты? Сколько-сколько воспоминаний в секунду?

На днях Новый год.

Елки не будет, и ребенка… Ребенка тоже не будет.

Мама внеслась в клинику с криками, что отнимет у них лецензию и перестреляет всех врачей.

Я улыбнулась и засмеялась.

Зашла в кабинет ко врачу и тихо сказала:

— Я буду рожать! Скажите мне, как себя вести, что есть и чего не делать!

— Вы уверены?

— Разрыв с мужчиной моей мечты — еще не повод лишать маму внуков.

Но если родится девочка, Эмиль с ней будет гулять только в моем присутствии.

— Ну это надо было так вляпаться, — жаловалась я маме за обедом в «Гоголь-моголе»!

— А я так рада!

Мама улыбалась, гладила меня по плечу и волосам, подливала чая в чашку… Мы в кои-то веки нашли тот тактильный контакт, который потеряли еще в детстве.

— Я рада, что у нас появится новый член семьи! Неужели мы втроем не воспитаем из ребенка человека?

Я сразу подумала над характерами меня, мамы и Эмиля, ужаснулась, поморщилась и поняла, что предстоит много веселого, упоительного, страстного.

— Мам, мне же будет очень тяжело устроиться по жизни!

— Твой отец когда-то сказал, что чем в более сложную ситуацию попадает человек, тем больше человеческих качеств приобретает и тем большего добивается. Кто знает? Зато теперь ты знаешь, что не имеешь права сдаваться. Ты хотела быть сильной — тебе придется.

— Как назовем?

— Если мальчик, то давай как папу. Ему будет приятно!

— Вечно ты со своим небожительством!

Мама позвонила Эмилю и обрадовала его хорошей новостью. Тот кричал, что практически удвоил библейский результат. Ведь он станет дедом, не будучи отцом (как думает мама и как знаю я).

— А в Лондон слетай, поживи там пару месяцев — я к тебе вылечу в ближайшее время. Тебе нужно сменить атмосферу.

— Знаешь, что я на днях поняла?

— Ау.

— Что плачу под русский гимн.

— Ты мне лучше скажи, ты зачем билет взяла на новогоднюю ночь?

— Он дешевле и потом не хочу встречать Новый год без Макса. В праздники начинаешь чувствовать себя особенно одинокой.

— Ты уже не одинока.

Об этом я не подумала. Однако прикинула, что до 2026 г. я полностью буду прикована к несовершеннолетнему чуду. Но мне нравилась подобная занятость, она не подразумевала неприкаянного слоняния по задворкам мира.