АЛИМ
КЕШОКОВ
КНИГА ПЕРВАЯ
КНИГА ВТОРАЯ
notes
1
2
3
4
5
Scan Kreyder - 20.01.2015 STERLITAMAK
РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ БИБЛИОТЕКИ «ДРУЖБЫ НАРОДОВ
Сурен Агабабян Ануар Алимжанов Сергей Баруздин Альгимаитас Бучис Константин Воронков Валерий Гейдеко Леонид Грачев Игорь Захорошко Имант Зиедонис Мирза Ибрагимов Алим Кешокев Григорий К&рабельников Леонард Лавлинский Георгий Ломидзе Михаил Луконин Андрей Лупан Юстинас Марцинкявичюс Рафаэль Мустафин Леонид Новиченко Александр Овчаренко Александр Руденко-Десняк Инна Сергеева Леонид Теракопян Бронислав Холопов Иван Шамякии Людмила Шиловцева Камиль Яшен
АЛИМ
КЕШОКОВ
сломанная подкова
РОМАН
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ИЗВЕСТИЯ» ф МОСКВА • 1976
С(кабард.)2
К37
Авторизованный перевод с кабардинского Вл. СОЛОУХИНА
Художник О. ВУКОЛОВ
К
70302—022
074(02)—76
88—76 подписное
Алим Пшемахович КЕЦЮ-КОВ — народный поэт Кабардино-Балкарии, писатель, общественный и государственный деятель.
Алим Кешоков принадлежит к тому поколению писателей, которое выросло и сформировалось при Советской власти. Детство его совпало с революцией, с ее первыми шагами у него на родине, в горном селении Шалушка. Юность страны была и его юностью. Сын крестьянина-бедняка, участника борьбы за установление Советской власти, открывшего первую школу в селе, он учился в Баксанской школе-интернате. Преподававший в ней в то время Али Шогенцуков, основоположник кабардинской поэзии, прививал своим ученикам любовь к родному языку, к поэтическому творчеству, к русской литературе.
После окончания пединститута в Орджоникидзе, во время учебы в аспирантуре в Москве Кешоков переводит на кабардинский язык стихи русских поэтов (Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тютчева, Блока), пробует сочинять сам. С 1934 года появляются в печати его стихотворения.
В грозном июне 1941 года командир взвода А. Кешоков увозит с собой на фронт первую книжку стихов «У подножия гор»; участвует в тяжелейших боях в составе Национальной кавалерийской дивизии.
Позднее корреспондентом газеты «Сын отечества» прошел он Донбасс, Крым, форсировал Сиваш, участвовал в освобождении Ростова-на-Дону, за что получил первую награду, самую памятную — медаль «За боевые заслуги». Потом его грудь украсят и другие ордена и медали, боевые— два ордена Красной Звезды; «Знак Почета», три ордена Трудового Красного Знамени, орден Октябрьской Революции — за деятельность литературную и общественную.
После войны А. Кешоков как народный комиссар просвещения своей республики занимается восстановлением ее разрушенного хозяйства, строительством, ремонтом школ, детских домов; озабочен проблемой подготовки национальных кадров. И пишет.
В 1946 году выходит сборник стихов А. Кешокова «Путь всадника». Критика отметила зрелость таланта поэта, его мастерство, сочетание в стихах лиризма и гражданственности. Поэзия А. Кешокова сыграла большую роль в развитии кабардинского стихосложения, проникнута гуманизмом, зовет к борьбе за нового человека.
Один за другим на кабардинском языке, а затем и в переводах на русский выходят сборники: «Земля молодое-
ти» — 1948, «Стихи» — 1951,
«Стихи и поэмы» — 1956, «В новом доме» (стихи и поэмы «Тисовое дерево»)—1955, «Согретые камни» («Теплый камень»)— 1964, «Желаю здоровья» — 1964, «У меня в гостях» —1966, «Т ав ро» — 1969, «Стихи-стре
лы» — 1970.
В 1961 году журнал «Дружба народов» опубликовал первую книгу дилогии «Вершины не спят» — роман «Чудесное мгновение», а в 1966 году вторую книгу — «Зеленый полумесяц». «Вершины не спят» — первый историко-революционный роман Кабардино-Балкарии—был удостоен премии А. М. Горького в 1968 году.
Читатель попадает в аул Шхальмивоко накануне важных исторических событий: первая мировая война, затем революция, гражданская война. В романе показана не только борьба за сохранение чудесного света революции, озарившего жизнь людей, но и конфликт между коммунистическими идеями и религиозными догмами шариата. Как носители двух этих мировоззрений противостоят друг другу Инал Марем-канов и Казгирей Матханов. Для главного кадия Казгирея Матханова большевики — лишь временные союзники в борьбе. Извилист и мучителен его путь. Только очутившись на чужбине, он начинает понимать, что не может жить без своего народа, что узы шариата, опутавшие народ, способна разорвать лишь революция.
В «Зеленом полумесяце» Казгирей Матханов тоже противопоставлен Иналу Маремка-нову, но уже как личность, а не идейный противник.
Романы «Вершины не спят» и «Сломанная подкова» (1973) объединяются идейно-художественным замыслом — показать судьбы небольшого горского народа в эпоху величайших перемен и испытаний, пробуждение в нем качеств, навсегда включивших его в единую семью братских народов.
Ромен «Сломанная подкова» повествует о коротком, но тарой песком пути Кабардино-Балкарской национальной дивизии, о самоотверженности конников, вступавших в яростные сражения с моторизованными частями гитлеровцев, о тяжелых месяцах оккупации родной земли, о не прекращавшемся нм на один день сопротивлении завоевателям.
Как и в предыдущем романе, характеры героев, многие боевые эпизоды перекликаются с событиями и впечатлениями из жизни самого автора. Это особенно чувствуешь, когда читаешь автобиографическую повесть А. Кешокова «Вид с белой горы» (1*973). После знакомства с повестью, а через нее — и с самим писателем, начинаешь понимать, почему так характерна для творчества А. Кешокова фольклорная образность, в чем источник его вдохновения.
Писатель много ездит по нашей стране, часто бывает и за ее рубежами. Впечатлениями об этих поездках делится на страницах многих газет и журналов («Октябрь» № 12 за 1974 г. напечатал его путевые записки о Вьетнаме «Флаги над холмами»; «Юность» № 4 за 1973 г.— стихи об Индии; «Огонек» № 4 за 1973 г.— «Индийскую поэму о семи братьях и одном колодце»). И стихи. Лирические и гражданские, для детей и для взрослых. Поэзия, без которой не может жить сердце сына кабардинской земли.
о
КНИГА ПЕРВАЯ
долина белых ягнят
• ГЛАВА ПЕРВАЯ
БЕКАН, МИСОСТ И ДРУГИЕ
Оесть о том, что будут раздавать колхоз-^ных коров, всколыхнула аул. Машуковцы с тревогой следили за продвижением немецких войск. Как-то сами собой сведения о неудачах наших войск связывались воедино со слухами о раздаче коров. Бродили толки, пересуды, иногда нелепые и смешные. Но каждый думал втихомолку, что, если запахло дымом, значит, где-то есть и огонь.
Мисост думал не меньше других. Это же мечта — заполучить рекордистку швицкой породы, ту самую, прогремевшую на весь район. Колхоз над ней дрожал, доверяли ее только лучшим дояркам. Заботились, словно это не корова, а скакун, элита кабардинской породы. И такую-то королеву, такую-то недотрогу на свой двор! Есть о чем помечтать!
Бекан Диданов, седельщик, временный председатель колхоза, и молодая завфермой Апчара Казанокова, наверно, давно прикинули, кому отдать какую корову. И вот среди прочих слухов прошел и такой слушок: рекордистка достанется Мисосту.
Как же объяснялась в этих слухах раздача коров, называемая официально «ликвидацией бескоровности»? Очень просто. Как некогда ликвидировали кулаков, подкулачников и мулл, теперь хотят ликвидировать бескоровных. Раздачей коров. Чтобы, если Гитлер придет, показать ему нашу зажиточность.
Уж на что, казалось бы, нелепый слух, а полз и он от дома к дому.
Перепуганные старухи зачастили к Хабибе:
— Погадай на фасолях.
— Не буду я вам гадать. Ступайте к дочери моей Апчаре. Она завфермой, она вам всю правду скажет.
— А тебе-то Апчара ничего не говорила? Болтают —• ликвидация бескоровных.
И видно было, что старухи боялись самого слова «ликвидация».
— Не ликвидация бескоровных, богом вы обиженные,— растолковывала Хабиба,— а просто отпишут всем по корове.
— С какой стати, за какие-такие дела?
— Держите их, кормите, пейте молоко на здоровье, копите сметану, варите сыр, ешьте масло. Но зато сохраните скот для колхоза. Понятно?
Старухи кивали, а сами не верили. Много было войн на их веку. Каждая война что-нибудь отнимала: то лошадь, то седло для лошади, то мясо для войска. Но чтобы война одаривала коровами — этого старухи не помнили, да и не было этого никогда.
Не верила и сама Хабиба, пока ее не позвали на ферму, чтобы получила корову. «Хорошо бы взять туда внучку Даночку. Может, с приплодом корова,— думала Хабиба,— то-то Даночка обрадовалась бы теленочку».
Девочке только что исполнилось два годика. Попрыгунья. В глаз тебе влетит — не заметишь. Сноху же свою, Даиочкину мать, Ирину Федоровну, Хабиба называет Ариной. Ирина Федоровна — врач в городской школе. Уходит на работу, берет с собой и Даночку. Пока мать лечит настоящих ребят, дочка делает уколы и перевязки куклам.
Письмоносец Сентраль, увидев, что Хабиба пошла за коровой, осклабился, обнажив красные десны и желтые зубы, предложил услуги.
— Давно я тебе говорил — готовь место, получишь корову. А теперь куда ее поведешь? Если хочешь, за одну ночь сооружу хлев. Дорого не возьму. Четверть водки и, соответственно, закусить. Без хлева нельзя. Зи-
а
ма придет, что будешь делать? Пропадет животина на холоде...
Но Хабиба думала не о хлеве, а как корову назвать, о кличке. Назвать бы ее Хабляшей, в память той, которую увели в колхоз во время коллективизации. Много с тех пор воды утекло в Чопраке, а Хабиба не забыла еще, помнит свою милую беспородную коровенку. Не сосчитать, сколько ночей проплакала тогда Хабиба. «Обобществили» Хабляшу. Поставили на общий колхозный скотный двор. Хабиба проведала, где стоит ее кормилица, повадилась таскать Хабляше гостинцы, просила скотника подбрасывать ей лишний клок сена.
Скотник злился:
— Голодом, что ли, мы их морим? Ишь ты, горстку муки кукурузной принесла. Сыта будет твоя корова с этой горсти! Чем таскать, лучше бросила бы эту муку своим куренкам.
Вспомнилось теперь, как отелилась Хабляша первым своим теленком. Случилось это в плохой, голодный год. Люди пухли и умирали. Темиркан, покойный муж, и сама Хабиба по очереди сидели в хлеву, боялись — не прозевать бы. Но все обошлось благополучно. Слава аллаху. Утром замычал теленок, и проснулся в это же время сынок Альбиян. А теленок рыженький, слабенький, ножки разъезжаются во все стороны, на тонкой шейке покачивается головка со звездочкой на лбу, и лоснится кожаный черный нос. Упадет теленок, снова встанет и снова валится на подстилку, на теплый войлок.
Для Альбияна теленок — только забавный малыш, почти игрушка, а Темиркан и Хабиба видели в нем новую корову и новых — через каких-нибудь два-три года — телят. Надеждам этим сбыться было не суждено.
Варили тогда крапиву, размачивали жмых, у кого был. Чтобы не умереть с голоду, теленка пришлось прирезать. Хабляша, лишившись детеныша, сразу перестала давать молоко. Хабиба и гладила ее, и ласкала нежными словами, читала молитвы из корана — не помогло. Тогда по совету седельщика Бекана сделали из телячьей шкуры чучело — набили мякиной — и поставили за оградой, чтобы Хабляша могла увидеть. Обманули Хабляшу, снова стала доиться.
Из воспоминаний вывела Хабибу громкая военная песня. «Неужто полки Нацдивизии уходят на фронт? Ведь в дивизии мой Альбиян».
Бегом побежала за ворота, забыла даже накинуть платок, выскочила простоволосой. Перехватило дыхание.
«Альбиян, родной мой, последняя косточка рода Ка-заноковых, неужели и ты уходишь на фронт? И как же ты уходишь, не простясь с матерью?!»
Со стороны Абрикосовой дороги колыхались в пыльной дымке рота за ротой. По аулу растекалась строевая песня. Хабиба металась взглядом по лицам бойцов, ища Альбияна, и не успевала их всех схватить, переглядеть на ходу.
Но было приятно ей и радостно за сына, что бойцы одеты хорошо, вид у них чистый и веселый.
Хабиба ошиблась. Это шла не Нацдивизия, в которой ее Альбиян, а подразделения Машуковского военного гарнизона. Образовался гарнизон невольно, из эвакуированного сюда военного училища.
Четко гремят шаги. Ноги бойцов вскидываются и опускаются, словно ножницы, печатают шаг. На спинах, на гимнастерках темные пятна пота. Но воины словно и не чувствуют летней жары. Идут бодро, да еще и поют.
Не забудь про маскировку,
Окопаться не забудь.
Проявляй в бою сноровку,
Ко всему готовым будь.
Хабиба не понимала слов. Дружная солдатская песня достигла глубины души, и Хабиба прослезилась. Ей слышалось, будто бойцы поют о своих матерях, о своих родных селах, домах, о всей земле. Слышалось в песне старой Хабибе прощание с сестрами, невестами, с аулом, а может, и с молодой жизнью.
Стоя у ворот, Хабиба долго провожала красноармейцев. Война идет где-то в середине России, а ее дыхание обжигает траву и здесь. То и дело появлялись в ауле какие-то отряды, одетые кто по-военному, кто просто так. Побегают по выпасам, поползают, нароют ям и куда-то исчезнут. На их месте появляются другие. «Но эти, которые идут мимо, настоящие военные,— думала Хабиба.— И оружия у них в достатке: пулеметы, винтовки».
Альбиян как-то проговорился, что оружия маловато, одна винтовка на двух человек. «Значит, это не Нацди-визия, и Альбияна здесь нет».
Красноармейцы ушли в сторону школы. Машуковские собаки вели себя на удивление спокойно — не выскакивали из ворот, не мчались очертя голову с громким лаем. Зато в хвосте колонны пылили аульские мальчишки. Они старались идти в ногу с бойцами и даже пробовали подпевать, коверкая русские слова.
Хабиба поглядела-поглядела и пошла куда собралась— на ферму. Там было похоже на скотный базар. Бекан Диданов, хоть и временный председатель, чувствовал себя хозяином и распоряжался по-фронтовому. С капризными бескоровниками не церемонился: не хочешь брать — не бери, возьмет другой. Подходи следующий. Старый Мисост между тем ходит по ферме, сует нос во все закоулки, что-то вынюхивает.
До колхозов назывался Мисост двухкоровным и двух-воловым. На базаре каждую неделю он торговал мясом, а две коровы и два вола на дворе — незыблемый фонд. Теперь он надеялся поначалу, что ему отдадут рекордистку. Но, видя, что Бекан и не собирается отдавать ее, Мисост смиренно переключился в своих расчетах на колхозного производителя — быка.
Заранее, как на ладони, видит расчетливый и смекалистый Мисост, что за жизнь начнется при немцах. Войска, конечно, здесь не задержатся, пойдут дальше. Что им здесь делать? Советские деньги превратятся в бумагу. Но жизнь не остановится. Продавать и покупать все равно люди будут. Аул изберет старейшину, как в прежние времена. На чем тогда можно будет поживиться? Хорошо бы заполучить колхозную мельницу. Плата за помол с каждого человека. Гарцевый сбор. Но лучше, пожалуй, наняться общественным пастухом. Самая милая должность, когда меняется власть. Тогда не окажешься зерном между двумя жерновами. Не будешь торчать у людей на виду: целыми днями один на пастбище. Две власти это и есть два жернова. Один лежит, а другой крутится. Потом этот лежит, а другой начинает крутиться. Легко представить, во что превращается крохотное зерно пшеницы, оказавшись между двумя вертящимися камнями. Неплохо заиметь и быка-производите-ля. Особенно теперь, когда на каждом дворе окажется