В целом справка была благоприятна для Немировича-Данченко и его «группы» («шайки»). Но Сталин, ознакомившись с запиской комиссии, не стал спешить с принятием решения... Однако положение в театре еще более ухудшилось и секретариат ЦК вновь поручил А. С. Щербакову проверить работу МХАТа.
17 сентября 1935 г. А. С. Щербаков направил Сталину, Кагановичу и Ежову новую справку, в которой «нового» ничего не было — выводы были точно такими же, как и в первой справке. Но упоминался в справке Булгаков в связи с репетициями пьесы «Мольер» («Работа над новыми пьесами затягивается на весьма продолжительное время. Так, например, пьеса „Мольер" Булгакова начала репитироваться, когда закладывалась первая шахта метро, и эта пьеса до сих пор не готова»).
Сталин и на этот раз решил подождать... Но обстановка действительно становилась взрывоопасной, усилилось доносительство друг на друга. Более всего доставалось Н. В. Егорову... И тогда Станиславский обратился с письмом лично к Сталину (1 января 1936 г.). Он написал письмо так, что возразить ему было просто невозможно. Кстати, это показывает и весь субъективизм Булгакова в оценке Станиславского. Хотя бы в той части, когда он говорит о слабеющем, угасающем уме великого режиссера и актера. Приведем ниже наиболее характерные отрывки из этого письма.
«Дорогой, глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович,
Я получил от Вас привет, переданный мне т. Животовой (пом. директора МХАТ), глубоко тронут Вашим вниманием и Вашим участием. От нее я узнал, что Вас интересует положение Художественного Театра, и это обязывает меня высказать Вам всю правду о нем. Я понимаю, что должен сделать это очень кратко...
Огромные сдвиги, происходящие во всех областях строительства нашей родины, новые люди, новый быт, зарождающаяся новая человеческая цивилизация заставляют меня, одного из старейших представителей театра, искренно преданного искусству, волноваться его судьбой. Наш Театр может и должен стать самым передовым театром нашей страны в сценическом отображении всей полноты внутренней духовной жизни рабочего человека, ставшего хозяином земли.
Театральное дело во всем мире находится в состоянии застоя. Вековые традиции уходят.
Но к счастию, СССР в настоящее время является подлинным преемником лучших традиций как европейского театра, так и всего того хорошего, что было в старых традициях русского театра. Надо успеть передать наиболее ценное молодому подрастающему поколению и вместе с ним не только удержать, но и закрепить для дальнейшего развития... Сохранить их можно только в театре наивысшей культуры и наивысшего мастерства. Этот театр должен стать вышкой, к которому подтянутся все остальные театры. В свое время такой вышкой был Малый театр, а затем — Художественный. Теперь же такой настоящей вышки нет. Художественный Театр спустился со своих высот и превращается в лучшем случае в приличный производственный театр...
Весь свой опыт, все свои знания, все свое время и здоровье, все свои последние годы я хотел бы отдать на создание подлинного творческого театра. В поисках путей создания такого театра я обратился к молодежи, организовав несколько месяцев тому назад Оперно-драматическую Студию, и с этой же целью я работаю над своей второй книгой, в которой я хочу передать весь свой опыт и все свои знания. Но одним из важнейших путей является сохранение и развитие творческого богатства, накопленного Художественным Театром. С этим богатством небрежно обращается некоторая часть труппы, которой не нужно и неудобно большое творчество, предъявляющее большие требования к человеку-художнику.
Вот эта борьба между высокими стремлениями и мелкими преходящими интересами происходит в данное время в Московском Художественном Театре и раздирает его на части. Творческий опыт и стремление к большому искусству — на стороне немногих оставшихся «стариков» и части растущей молодежи. На другой стороне большая энергия, направленная на маленькие доступные задачи.
Борьба трудная, — и нужна своевременная помощь для того, чтобы при преклонном возрасте нас, обоих руководителей, и разности наших творческих принципов и запутанных между нами 40-летних отношений можно было бы вывести Театр из того состояния, в котором он находится. Необходим опытный, культурный директор коммунист, который помог бы нам с В. И. Немировичем-Данченко наладить наши взаимные отношения для творческого руководства Театром. Наиболее подходящей кандидатурой для этой сложной, трудной работы мне представляется тов. М. П. Аркадьев, Начальник Управления Театрами НКП РСФСР, как человек с театральным опытом, тактом и большой энергией...
МХАТ же должен быть превращен в вышку театрального искусства.
Зная Вашу любовь к театру, я надеюсь на Вашу помощь.
Преданный Вам К. Станиславский».
(Источник. С. 130-131)
Сталин начертал на письме следующую резолюцию: «Тт. Молотову, Акулову, Керженцеву, Бубнову, Щербакову. Как быть? И. Сталин».
Каждый из лиц, кто был указан в резолюции, "письменно выразил свое мнение (записки были написаны на имя Сталина). При всех расхождениях в анализе ситуации, сложившейся в МХАТе, они, в принципе, были согласны с предложениями К. С. Станиславского. Правда, А. С. Щербаков предлагал также на пост директора театра О. С. Литовского, одного из последовательных гонителей Булгакова. 2 февраля 1936 г. постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) директором Художественного Театра был назначен М. П. Аркадьев. Так что понятно, почему с таким интересом воспринимался «Театральный роман» не только актерами Художественного театра, но и всей «культурной общественностью» Москвы.
Театр стал лихорадочно готовить пьесу «Мольер» на генеральную премьеру. 6 февраля Е. С. Булгакова записала: «Вчера, после многочисленных мучений, была первая генеральная „Мольера", черновая. Без начальства. Я видела только Аркадьева, секретаря ВЦИК Акулова да этого мерзавца Литовского».
105
— А «Плоды просвещения» вам не нравятся?.. — Пьеса Л. Толстого (1891), которую К. С. Станиславский безуспешно пытался поставить в 1922 г. (решением Наркомпроса пьеса была снята с репертуара). Отсюда и испуг Настасьи Ивановны по поводу «современной пьесы»: «Мы против властей не бунтуем».
106
Бахтин. — Видимо, Булгаков уже успел прочитать вышедшую в свет в 1928 г. книгу М. М. Бахтина (1895-1975) «Проблемы поэтики Достоевского». Писатель довольно часто «отмечал» таким способом заинтересовавшие его имена.
107
...вы эту сцену вычеркните... — Ох как часто слышал эту фразу от режиссеров и постановщиков автор «Дней Турбиных», «Зойкиной квартиры», «Бега», «Мольера»... Иногда приходилось скрепя сердце уступать. Но, уступая, долго помнил о каждом таком случае и переживал.
108
Этот Стриж — чума у нас в театре. — Дневниковая запись Е. С. Булгаковой 28 января 1936 г.: «Слух, что будто бы К. С. хотел отделить филиал и выгнать из МХАТа Судакова и что это ему не удалось. Не знаю, правда ли». Слух этот мог родиться из следующих предложений Станиславского, изложенных в уже известном письме Сталину:
«Необходим тщательный и строгий пересмотр и переоценка всего творческого коллектива Театра для определения людей, годных на большую творческую экспериментальную работу, могущих создать подлинный театр.
Нужно обязать работников Театра в спешном порядке повысить свою квалификацию до степени истинных мастеров искусства...
У нас в Театре должен быть брошен лозунг „темпы в повышении актерского мастерства", — тогда темпы театрального производства, естественно, сами собой повысятся.
Лица же, не могущие войти в коллектив квалифицированных мастеров, должны будут продолжать работать на прежних условиях в Филиале под руководством МХАТ, пополняя свои ряды новыми актерами для создания производственного театра» (Источник. С. 131).
Так что слухи не были беспочвенными: Судаков, при предполагаемой организации работы МХАТ и Филиала, был бы, несомненно, переведен в «производственный театр».
109
— Вот вам бы какую пьесу сочинить... Колоссальные деньги можете заработать в один миг. — Предложений подобного рода Булгаков получал множество. Вот, к примеру, случай с Н. С. Ангарским. Дневниковая запись Елены Сергеевны 3 мая 1938 г.: «Ангарский пришел вчера и с места заявил:
— Не согласитесь ли написать авантюрный советский роман? Массовый тираж. Переведу на все языки. Денег — тьма, валюта. Хотите, сейчас чек дам — аванс?
М. А. отказался, сказал — это не могу».
Со Станиславским же разговоры о новых пьесах велись совершенно в ином плане. 25 августа 1934 г. Елена Сергеевна записала со слов Булгакова такой его разговор с только что вернувшимся в Россию Станиславским: «М. А. все еще боится ходить один. Проводила его до Театра, потом — зашла за ним. Он мне рассказал, как произошла встреча Константина Сергеевича... <...> Актеры встретили его длинными аплодисментами. Речи Константина Сергеевича в нижнем фойе... <...> Когда кончил, пошел к выходу, увидел М. А. — поцеловались. К. С. обнял М. А. за плечо, и так пошли.
— Что вы пишете сейчас?..
— Ничего, Константин Сергеевич, устал.
— Вам нужно писать... Вот тема, например: некогда все исполнить... и быть порядочным человеком. — Потом вдруг испугался, и говорит: — Впрочем, вы не туда повернете!
— Вот... все боятся меня...
— Нет, я не боюсь. Я бы сам тоже не туда повернул».
110
Ужасная женщина. Сидит за конторкой и на все способна. — О. С. Бокшанская играла колоссальную роль в Художественном театре, во всяком случае более значительную, чем позволяла ей скромная должность секретаря Немировича-Данченко. Это видно и из записей Е. С. Булгаковой. 1 мая 1934 г.: «Прошение о двухмесячной поездке за границу отдано... для передачи Енукидзе. Ольга, читавшая заявление, раздраженно критиковала текст...
— С какой стати Маке должны выдать паспорт? Дают таким писателям, которые заведомо напишут книгу, нужную для Союза. А разве Мака показал чем-нибудь после звонка Сталина, что он изменил свои взгляды?» 4 октября 1937 г.: «Оленька с какими-то пустяками по телефону. М. А. говорит: „Это означает, что „Бег“ умер". И действительно, через несколько дней стало известно, что „Бег" окончательно „умер"».
111
— Вы, как видно, упрямый человек... — Об «упрямстве» Булгакова ходили легенды, хотя чаще всего драматург отстаивал свои замыслы, и не более того. Характерна в этом смысле запись Елены Сергеевны от 12 сентября 1933 г.: «Оля сказала, что был разговор в Театре о „Беге". Немирович сказал, что не знает автора упрямей, чем Булгаков, что на все уговоры он будет любезно улыбаться, но ничего не сделает в смысле поправок». Станиславский же, проводя свою линию в споpax с Булгаковым и убеждая его «полюбить» те или иные поправки, приговаривал: «Вас надо оглаживать».
112
...я купил журнал «Лик Мельпомены»... — В материалах Елены Сергеевны это название соотнесено с журналом «Новый зритель».
113
...которого звали Волкодав. — Речь, видимо, идет о фельетоне В. Черноярова «Сборная команда» (Новый зритель. 1926. 9 августа).
114
...я, брат, двадцать пять лет пишу... однако вот в Софоклы не попал... — Видимо, подобные обиды случаются между писателями. Во всяком случае дневниковые записи Юрия Слезкина наводят на эту мысль. В них проскальзывает некоторая досада на литературные и театральные успехи Булгакова. Приведем некоторые фрагменты из дневника Ю. Слезкина, которые ранее не публиковались. 21 февраля 1932 г.: «Талант Булгакова неоспорим, как неоспоримо его несколько наигранное фрондерство и поза ущемленного в своих воззрениях человека. Старая интеллигенция выкидывает его как свое знамя, но, по совести говоря, знамя это безыдейное, узкое, и несколько неловко должно быть интеллигенции за такое знамя, когда-то знаменем ее были — Герцен, Чернышевский. А Миша Булгаков проговорился однажды в своем „Багровом острове": „Мне бы хороший гонорар, уютный кабинет, большая библиотека, зеленая лампа на письменном столе и чтобы меня оставили в покое..."
Все это он получил, поставив во МХАТе-1 „Дни Турбиных", не хватало только одного — его не оставили в покое... ему не дали спокойно стричь купоны — революция, большевики, пролетариат. Долой революцию, большевиков и пролетариат! Вывод ясен? Да, конечно. Но неужели это знамя русской интеллигенции?»
4 ноября: «Узнал от Финка, что М. Булгаков развелся с Любочкой и женился на сестре жены секретаря Немировича-Данченко. А Любочка будто бы сошлась с каким-то военным. Все три жены Булгакова являются как бы вехами трех периодов его жизни и вполне им соответствуют. Скромная и печальная Татьяна была хороша только для поры скитаний, неустройства и неизвестности, она могла быть лишь незаметной, бессловесной и выносливой нянькой, и очень неказиста была бы в блестящем театральном окружении... Любочка — прошла сквозь огонь и воду и медные трубы — она умна, изворотлива, умеет себя подать и устраивать карьеру своему мужу. Она и пришлась как раз на ту пору, когда Булгаков, написав „Белую гвардию", выходил в свет и, играя в оппозицию, искал популярности в интеллигентских... кругах — Любочка заводила нужные знакомства, возобновляла старые — где лестью, где кокетством пробивала Мише дорогу в МХАТ... Когда пошли „Дни Турбиных", положение Булгакова окрепло — акции Любы у Миши сильно пали — был момент, угрожавший разводом, но тут помог РАПП — улюлюканье и крик, поднятый им по поводу „Дней Турбиных", а после и снятие и запрещение самой пьесы ввергли на долгое время Булгакова в материальный кризис, и Любочка с ее энергией снова пригодилась — сожительство их продолжалось... До нового разрешения постановки „Дней Турбиных", принятия к постановке „Мольера" и прочего... К славе вновь притекли деньги, — чтобы стать совершенно своим человеком в МХАТе, нужно было связать с ним не только свою творческую, но и личную судьбу, — так назрел третий брак...
Все закономерно и экономически и социально оправдано... Мало того — и в этом сказывается талант, чутье и чувство такта его стиля. Многие даровитые люди гибли, потому что у них не было этого „седьмого" чувства, — их любовь не подчинялась требованиям закона развития таланта и его утверждения в жизни».
Вот такую схему жизненного пути своего бывшего друга нарисовал Ю. Слезкин. Схема эта не лишена некоторого правдоподобия, но не более того. Чувство собственной недооцененности все-таки превалирует над трезвой оценкой фактической стороны дела. (Это и почувствовал Булгаков!) Сопоставим эти записи с более поздними — уже после смерти Булгакова. 14 марта 1940 г.: «Сегодня узнал от Финка — умер Михаил Афанасьевич Булгаков, 49 лет. Одно время чувствовал себя лучше, вернулось зрение, а перед смертью снова ослеп. Так и не довелось с ним встретиться, как условились после Барвихи. Большая часть его рукописей не увидела света. Два романа, четыре пьесы. Прошел всю свою писательскую жизнь по обочине, всем известный, но „запрещенный". Его „Дни Турбиных" держатся на сцене дольше всех советских пьес. Грустная судьба. Мир его праху». И еще запись через несколько дней: «В „Литературной газете" 15 марта появился приложенный здесь некролог о Булгакове, впервые о нем написана правда. При жизни — был успех у читателей и зрителей и бесконечный поток ругани на страницах газет и теа-журналов».
115
...ты Настасью Иванну Колдыбаеву знаешь?.. — В списках Елены Сергеевны Колдыбаева соотнесена с Марией Петровной Лилиной (актриса МХАТа, жена К. С. Станиславского). М. Лилина несколько раз упоминается в дневнике Елены Сергеевны и каждый раз в каких-то двусмысленных или комических ситуациях. Вот одна из записей (21 декабря 1935 г.): «Идут репетиции „Мольера". У Кореневой сжали некоторые сцены. Она стала устраивать скандалы, ссылалась, что будет жаловаться Марье Петровне! (Лилиной), вскрикивала истерически...»