- Что ж кистень-то не достал? - спросил Людота, выслушав рассказ Романа о происшедшем.
- Не успел, - ответил Роман. - Да и не больно я им владею.
- Научу, - пообещал Людота.
Поутру двух связанных разбойников и убиенного повезли на санях в город. Потом пришел Алешка Шалыга, показал из-под приложенных капустных листов здоровенную шишку и сообщил, что те трое - люди богатого купца, гостя киевского. В Курске родни у них нет, кто подослал, не сказали - ошиблись, мол. Купец предложил за своих людей заплатить немалый откуп и обещал немедля убраться с ними из Курска. Людота и Алешкин отец возражать не стали - кому охота тяжбу разводить.
К полудню вернулся Людота. Увесистый кошель серебра разделил на три части: себе, Шалыгам, и на нужды слободы.
- А Нелюб захворал тяжко, - засмеялся Людота, пряча деньги в кованный сундук. - Дома лежит, того и гляди, Богу душу отдаст со страху.
Опасения Нелюба - если это он подослал убийц - были понятны: Людота, а стало быть, и Роман - люди княжьи, и закон в этом случае был особо строг.
- На деньги эти, как в силу войдешь да жениться задумаешь, мы тебе избу поставим дубовую, с горницей и дымоходом.
"Этого только не хватало", - с тревогой подумал Роман.
- Так что в будущем году приглядывай себе девку - постатнее да порукодельнее.
Но до положенного Людотой срока много грозных событий сотрясут землю - не до свадьбы будет:
Роману стоило труда выяснить, в какой именно год он попал. Никто из вопрошаемых им ближних слободичей этого не знал, а многие просто не понимали, о чем их спрашивают. Этих людей мало что связывало с летоисчислением: трудовой стаж все равно никто не учтет, пенсии от князя или боярина не дождешься, а возраст никого не интересовал - главное, как человек выглядит, силен ли он телом и разумом.
Спросить же "который ныне год" у попа в церкви - уж тот-то должен знать - долго не было случая. Когда же Роман выяснил, что от сотворения мира шел 6529 год, оказалось, он не знает, как перевести это летоисчисление в привычное. Но и эту задачу Роман решил, узнав из того же источника год крещения Руси в старом летоисчислении и помня, что было это в году 988 от рождества Христова. Текущий год оказался годом 1183 - меньше полутора лет оставалось до событий, описанных в "Слове о полку Игореве". Если верить "Слову" и летописям - мало кому из воинов-курян доведется вернуться из этого похода.
"...Бились день, бились другой, на третий день к полудню пали стяги Игоревы", - помнилась Роману фраза из "Слова". Остальной текст в голове не удержался, но историческую фабулу предстоящих событий Роман помнил хорошо - он даже писал реферат на эту тему.
Редкий год обходился здесь без войн и походов. Военный сезон открывался, как только сходил снег, и длился до осенней распутицы. Следующей весной (1184-го года) Новгород-северский князь Игорь Святославич, старший брат курского князя Всеволода, возглавит совместный поход нескольких южнорусских князей на половцев. Князя Игоря устраивала только громкая победа, а таковой не случится, и тогда он решит поставить на карту удачи все, организовав с подручными ему князьями самостоятельный дальний рейд в Степь весной 1185 года. Через год и четыре месяца (если считать с января 1184 года) Игорь, его брат Всеволод, сын и племянник выметут в своих землях все годное к рати мужское население и бросят его со своими дружинами в полуденную сторону:
Роман часто думал о том, что из всех людей, которые его окружают, он - пришелец неизвестно откуда - наиболее защищен. Ведь если ему суждено будет завершить свою жизнь здесь - погибнуть ли в бою, или умереть через десятилетия в окружении детей и внуков - то лет через восемьсот он неизбежно родится снова. Родится, чтобы через шестнадцать лет его опять занесло в двенадцатый век. Петля времени, из которой не вырвешься. То есть, по сути, он бессмертен - может быть, только он один во всей вселенной.
"Чур меня от мыслей этих бредовых - что-то да придумается", - успокаивал себя Роман.
Но время шло и ничего не менялось:
За неделю до Масленицы, утром, когда Роман "растягивался" на заснеженном дворе, кто-то постучал в ворота. Это был Срезень* верхом на рослом вороном жеребце. Все та же волчья куртка без рукавов поверх рубахи из цатры*. Холодные серые глаза чуть насмешливо смотрели на отрока.
Роман вежливо поклонился гостю, как старшему годами и чином.
- По-здорову ли поживаешь, молодец? - поприветствовал Романа воин и, не дожидаясь ответа, продолжил: - А дома ли Людота? Покличь-ка.
Людота вышел в накинутом на плечи зипуне, отворил ворота, впуская гостя и придержал коня, пока Срезень не спрыгнул на землю. Только после этого кузнец и воин почтительно поклонились друг другу - как равные - и осведомились о здоровье друг друга. Подав повод Роману, воинский старшина вошел в избу, пропущенный Людотой вперед, как положено при встрече желанного гостя:
Со двора Роману было слышно, как гость негромко поздоровался с хозяйкой, старясь не разбудить спящих ребятишек, вежливо отказался от угощения и заторопился уходить. Ритуал проявления почтения к хозяевам и к дому был соблюден. Наверняка в избе воинский старшина сначала поклонился на печь, потом перекрестился на иконы.
Скоро хозяин с гостем вернулись во двор, и пошли к кузне, позвав Романа. Срезень приехал на погляд заказанного им меча, в котором оставалось лишь отполировать широкое, метровой длины лезвие.
Старшина примерился к оружию, выйдя из кузни - там было тесновато для широкого размаха. Подбоченясь, он повертел мечом над головой - рассеченный сталью воздух натужно шуршал. "Как вертолет, - подумал Роман, - попробуй, подойди". Срезень перекинул меч в левую руку, потом обратно, уравновесил его на ребре ладони, определяя центр тяжести, проверил на гибкость.
Наконец, старшина одобрительно кивнул и, судя по довольной физиономии кузнеца, дождаться более высокой оценки от этого человека было трудно.
Не выпуская оружия, Срезень взглядом остановился на Романе и вдруг меч из его рук полетел в сторону отрока. Посланный острием вперед меч сделал в воздухе полоборота и завершил бы свой полет, ударившись рукояткой в грудь Романа. Можно было или увернуться от него, или поймать. Роман поймал.
- А ну, покажи, что умеешь, - велел старшина.
Роман, понимая, что делать этого не следовало, произвел с мечом несколько упражнений в восточном стиле, что втайне делал и раньше. Кузнец аж крякнул от изумления.
- Тебя кто научил? - по-прежнему невозмутимо спросил Срезень.
Роман чуть было не ответил: "В кино видел".
- Смутно помню, - сказал он. - Кажется, полоняник из дальних земель.
Допытываться о большем Срезень не стал, видно об истории Романа он был наслышан. Садясь в седло, сказал Людоте:
- Скоро бои стеночные начнутся, так ты ему биться не дозволяй, - и уехал, ничего более не объясняя.
Проводив гостя, Людота с досадой сказал:
- Видать, он в тебе воина узрел - теперь не отстанет.
Словарь:
бронь, панцирь кольчатый - кольчуга
бают - говорят
опричь - кроме
ледунка - отрезок доски с намороженным слоем льда, самодельные санки
тать - вор, разбойник
рожон,
рожно - вид копья
кистень - оружие, состоящее из короткой деревянной
рукоятки и подвешенного на цепочке металлического шара.
шалыга - разновидность кистеня
баснь - сказка
гридень - молодой воин в дружине
детские - воспитанники дружины
срезень - вид наконечника для стрел
лихой - разбойник
цатра - ткань из козьего пуха
Глава третья
КУЛАЧНЫЕ БОЙЦЫ
(конец февраля 1184 года)
Вечером третьего дня Масленицы жители кузнецкой слободы готовились к главной потехе года - кулачному побоищу. Готовились весело и широко: от дома к дому, сопровождаемый чуть ли не всем мужским населением - даже малыми ребятами - важно ходил кулачный "воевода" и производил смотр своему "воинству".
- Покажем супротивникам, что не только отцы и деды наши силою и хоробою* славились!
Должность эту который год справлял кузнец по прозвищу Гасила* - немолодой уже человек, приходившийся Людоте стыром - дядей по отцу. Одет "воевода" в необъятную кольчугу, под которую для солидности подкладывались подушки, шлем, надвинутый по самый нос. Дополняла портрет мочальная борода ниже пояса. В руке "воеводы" устрашающего вида сучковатая дубина - "кулачный посох". Она переходила от одного поколения к другому, как символ бойцовской удали. Каждый из кулачных предводителей ставил на "посохе" свою зарубку, коих было не считано.
Рядом с "воеводой" кулачная "дружина" - лучшие бойцы, первый ряд стенки. Входить в "дружину" - большая честь и доверие со стороны слободы, его надо подтверждать каждый год. "Дружинников" было двенадцать человек, и новых бурно выбирали, когда кто-либо из них выбывал то ли по возрасту, то ли по другой причине.
"Воевода" лупил дубиной в ворота - даже если хозяин был рядом - и кричал хриплым басом:
- А кто живет в этом доме? Уж не Хома ли, по прозванию Лычак*, что в том году двух зубов в "побоище" лишился, но чести слободской не уронил?
- Он самый! - кричали сопровождающие, выталкивая Лычака вперед.
- Достоин ли сей муж быть "ратником" в войске кузнецком?
- Достоин. Да пусть зубы побережет - совсем мало осталось.
А могли крикнуть "не достоин", если человек себя опозорил - то ли в "побоище", то ли в обыденной жизни. И тогда обиженный, коли чувствовал на своей стороне правоту и силу, вызывал одного из пристрастных "судей" на кулачный поединок, результат коего расценивался как знак свыше и влиял на общее мнение. Но такое происходило нечасто: народ был испытанный - и не только в боях кулачных.
По правую руку от "воеводы" бахарь, самый острый на язык слободич, он перед "побоищем" будет задирать соперников. Иной раз злой язык в деле стеночном важнее дюжины крепких кулаков - кому нужна победа, если перед этим вас высмеяли?
Бахарю работы и здесь хватало:
- Не тут ли обитает боярин наш доморощенный? - закричал он, подойдя к воротам двора Людоты. Голос у говоруна пронзительный - любого перекричит - ростом же невелик и тщедушен. - Иль нет его дома - в княжьих хоромах меда вкушает? А может, не положено ему кулаками махать по званию его боярскому?
- Пусть тогда сына названного в "ратники" выставит, - подсказал "воевода". - Сказывают, он в кулаке неслаб.
- Не так в кулаке, как в ноге, - бахарь намекал на известные всей слободе подробности недавнего происшествия. - Ему бы в табуне с жеребцами лягаться. Уж и не ведаю, гож ли для дела нашего Ромша по прозвищу Немой? Как народ скажет?
Толпа одобрительно зашумела, вопрос казался решенным, но:
- Не гож! - Дюжий парень выбрался из толпы и неторопливо снял полушубок, показывая, что готов отвечать за свои слова. Годами не старше Романа, не так высок, как коренаст, в плечах просторен, что матерый мужик. Серые глаза смотрели спокойно и без злости, будто не на драку вызывал, а приглашал на дружескую забаву.
Сильные руки вытолкнули Романа на свободное место, поближе к кулачному начальству - да он и не сопротивлялся.
- Готов биться при честном народе? - пронзительно прокричал бахарь чуть не в самое ухо Романа. - Не заробел?
- Кабы с тобой, заробел бы, - ответил Роман. - Ты не кулаком, так языком перешибешь. А коли узел на языке завязать, то и вовсе не совладать с тобой - как кистень будет.
В толпе захохотали:
- Крой балабона, Ромша.
"Звоном" тут никого не убедишь - дело надо было доказывать кулаками - и Роман, сбросив свитку* на снег, стал напротив парня. Он решил биться в манере, привычной для слободичей, только стойка у него была левосторонняя, а у парня прямая.
Зрители разделились на два равных лагеря, шумно поддерживая своего бойца. Но болельщики не только шумели, но и присматривались к Роману:
- Вишь ты, как он десницу (правую) за плечом прячет. И бьет ею без замаха - будто сулицей. А шуйцу (левую) впереди держит и в пол-плеча бьет. Хитро:
Бились вровень. Удары в голову парень отбивал жесткими, как камень, руками, удары же в корпус принимал крепкой, широкой грудью. Роман пару раз достал его по скуле, сам же от ударов в голову уворачивался. Разогревшись, с трудом удерживался от соблазна применить боевые навыки, которым обучался лет с шести. Но снова скажут, что "лягается" и вообще - на голову скорбен. Да и парень казался ему все более симпатичным.
- Без души Ромша бьется, - отметил кто-то из "дружинников". - Сноровку не показывает.
- А ты на него с топором попробуй, как тот лихой, так он быстро тебе зубов поубавит. И с душой - пяткой в нюх.