В конце концов Пенни увидела ее на бетонной скамье перед небольшим зданием, видимо, торговым центром. За спиной женщины виднелись библиотека и два магазинчика. В витрине обувного все туфли пестрели рождественскими украшениями. Второй магазин был закрыт; в голой темной витрине виднелась надпись: «Скидка на все товары 50 %»; внутри – одни пустые полки. Вывеска над входом: Хилтонз. Самое лучшее. Пенни даже не могла понять, чем здесь торговали раньше, до ликвидации. Ей стало грустно. Она отвернулась и стала смотреть в другую сторону. Поблизости раздавался непрерывный грохот; повернув голову, она увидела двух мальчишек на скейтбордах, которые прыгали на покатую бетонную стену за магазинчиками.
Чем бы дитя ни тешилось, сказала Пенни.
Женщина закуталась в пальто с головой. Пар от дыхания вырывался из отверстия между пуговицами.
В вестибюле закрытой библиотеки был городской телефон. У Пенни екнуло сердце. Она подошла к телефону и сняла трубку. Работает! Слава богу. Какое счастье. Самое время вежливо поинтересоваться: вам не кажется, что лучше взять такси и вернуться в отель? Стало холодно, и вообще, мне пора. Мне надо работать, большое спасибо за приятную прогулку. Но в тот момент, когда она, присев на скамью рядом с женщиной, открыла рот, туда занесло ветром волос. Он не принадлежал ни ей, ни женщине в пальто. Волос был длинный. И явно чужой. Пенни с омерзением вытащила его изо рта. Потом, зажав пальцами, вытянула руку вперед. Кончики волоса развевались на ветру.
В каком-то смысле это то же самое, да, абсолютно то же самое, подумала она, что заглядывать в окна разных домов и наблюдать за людьми, которые об этом не догадываются. Женщины с шитьем в руках перед телевизорами, что освещают гостиные вместо каминов. Мужчины, нежно кладущие сигареты меж губ или спящие с отраженным мерцанием на лице. И еще – бесконечное поглощение пищи и питья; она весь вечер наблюдала с улицы за этим занятием ни о чем не подозревающих людей. Подумать только! Но если бы эти люди посмотрели в окно, в черный квадрат комнаты между раздвинутыми шторами или поднятыми жалюзи, то увидели бы вовсе не черноту, и уж конечно не тех, кто на них смотрит, а отражение самих себя в отражении собственной гостиной. А если бы они выключили свет, подождали, пока глаза привыкнут к темноте, и опять посмотрели, интересно, что бы они увидели там, за окном? Кого бы они там увидели? Может, они бы вообще ничего не увидели?
Наблюдение за привычной перистальтикой чужих жизней доставляло какое-то порочное, тошнотворное наслаждение; Пенни отталкивала и одновременно завораживала мысль о том, что, стоит повернуть выключатель в комнате или ухватить самую настоящую «нить» – волосок с чужой головы, предмет, наделенный эфемерностью, неповторимостью и особой интимностью – и она может установить с кем-то невидимую связь. Она подняла руку повыше. Ветер сдул волос с перчатки, и Пенни следила за его полетом вдоль тротуара, пока не потеряла из виду. Тогда она повернулась, чтобы наконец хорошенько рассмотреть женщину, что сидела, дрожа от холода, рядом с ней на ледяной бетонной скамье.
Та выглядела усталой. Она дышала прерывисто и шумно, словно через несколько слоев влажной ткани. Каждый вдох отдавался в груди приглушенным, но явственным эхом. Можно было подумать, что ее терзает неведомая сила. Была в ней какая-то обреченность; рассеянный взгляд, стянутая кожа вокруг рта, особенная манера сидеть – все это наводило на мысль, что она будто отключена от источника питания и держится только за счет аварийного блока, запасы энергии в котором на исходе. Она сжимала кулаки, но то был жест покорности; ботинки свободно болтались, словно были с чужой ноги. Сгорбленная поза, походка, неуклюжая и осторожная, страдание от холода и в то же время безразличие к нему – все это настойчиво свидетельствовало; и Пенни силилась понять, о чем. С одной стороны, эта женщина была неизвестно кто. А с другой, она произвела на Пенни колоссальное впечатление. Пенни не могла припомнить ничего подобного, и вдруг до нее дошло, что среди всех, с кем ей приходилась встречаться в жизни, среди этих сотен, тысяч людей, никто и близко не напоминал незнакомку.
Пенни решила посвятить ей еще немного времени, а потом вернуться в отель. Мало ли что может произойти. Она обожала в себе это качество – готовность к риску, к приключениям, вроде нынешнего.
Она вежливо подождала, пока женщина прокашляется. Потом вытащила из сумки сигареты и начала.
Точно не будете? спросила Пенни.
Это вредно, сказала женщина.
Вы не против, если я покурю? спросила Пенни снова.
Женщина помотала головой.
Как вас зовут? продолжала Пенни, закуривая. Чем зарабатываете?
Зарабатываю? сказала женщина.
Ну да, сказала Пенни. На жизнь.
A-а, жизнь, сказала женщина. Хриплый голос раздавался из пальто. Пенни ждала продолжения, но напрасно.
Холодная ночка, сказала она.
Ясная, откликнулась женщина. И показала вверх.
Высокое небо было усыпано звездами. Красиво, сказала Пенни. И поежилась. Она решила зайти с другого боку.
Как вы думаете, что она затеяла, горничная в отеле? спросила она женщину.
Та снова пожала плечами.
Пенни поедала глазами телефон за плечом женщины. Вдруг та заговорила.
Она хотела проломить стену, сказала она.
Да, сказала Пенни. Она была какая-то растерянная, ни дать ни взять брошенный щенок. Думаю, такие молоденькие девушки не должны работать. Хочу с этим разобраться, когда вернемся в отель. Вы согласны?
Она не сбежала, сказала женщина.
Пенни неуверенно кивнула.
Это были ее деньги, сказала женщина.
A-а, ничего не понимая, ответила Пенни. Теперь я тоже потерялась.
Да, сказала женщина. Это хорошо. Значит, на самом деле вы ни за что.
Что? спросила Пенни.
Не потеряетесь, сказала женщина.
Да-да, сказала Пенни. Не потеряюсь. Понятно.
Если ты знаешь, что потерялся, сказала женщина, значит, ни за что не потеряешься.
Пенни запомнила эту мысль. Если знаешь, что потерялся, значит, на самом деле ни за что не потеряешься. Так, что ли? Она не поняла. Умно, произнесла она вслух.
Женщина кивнула.
А потом сказала: помните старуху на углу Морган-Роуд? Она вам сказала, что потеряла кошку?
Бедная, сказала Пенни. Надеюсь, кошка найдется.
Нет, сказала женщина. Она ищет ее каждый божий день. Никакой кошки нет. А если когда и была, то пропала давным-давно.
A-а, сказала Пенни. Видно, вы не раз совершали подобные вылазки. Вы часто здесь бываете?
Сомневаюсь, что кошка существует, проговорила женщина.
Пенни знала, что некоторые люди предпочитают жить в отелях, а не в собственном доме или съемной квартире. Вы живете в отеле? спросила она.
Молчание.
Пенни затушила сигарету о подлокотник бетонной скамьи. Она решилась еще на одну попытку. Последнюю.
Вы родом не отсюда, верно?
Женщина покачала головой.
А откуда? спросила Пенни.
Женщина молча дышала.
Забавно, сказала Пенни, словно обращаясь к самой себе. Когда меня об этом спрашивают, я обычно вру. Это называется невинная ложь. Я рассказываю, что у меня было несчастное детство и что я сирота. Интересно, человек и в тридцать лет остается сиротой? Этой байкой я всех потчую – на вечеринках, и не только. Говорю: вообще-то я сирота, и смотрю в лицо собеседнику, вы не представляете, как забавно наблюдать внезапное замешательство. Думаю, во-первых, люди воображают, будто я прошла через тяжкое испытание, которое в будущем, после смерти родителей, ждет и их. Но в то же время они видят во мне ранимую личность, которая нуждается в особой заботе. Этого я и добиваюсь. Но надо же излить кому-нибудь душу. Со мной это редко бывает, сказала Пенни.
Она взглянула на женщину. Кажется, та слушала. Пенни продолжала.
Вообще-то мои мать с отцом оба живы-здоровы. Хотя смотря откуда посмотреть. Теперь они живут в разных городах, так что на Рождество нам с братом приходится мотаться туда-сюда. Оба они хорошо обеспечены. Мы росли в полном довольстве. Мое детство было в меру сладким, в меру гадким. Раз уж я пустилась в откровения, то расскажу все без утайки. Мой отец изменял матери направо-налево – как делают большинство мужчин. И вот в подростковом возрасте, когда я просекла, что происходит, то начала, что называется, подворовывать. Ну, скажем, в магазинах. В гостях тоже, но в основном в магазинах.
Женщина вроде бы слушала.
Я тибрила все, что попадалось под руку, откуда только можно. Это оказалось на удивление просто. Я прятала украденные вещи под кровать; думаю, они до сих пор находятся в отцовском доме. Особенно виртуозно я воровала украшения для волос; они проскальзывают в рукав незаметно, словно сами собой, раз – и целая горсть побрякушек, каждая в отдельном пакетике, с крючка да в сумочку или в рукав. Они так и лежат кучей под моей девичьей кроваткой, все эти нераспакованные пластмассовые шарики и цветные резиночки. А еще косметика и компьютерные игры. Приезжая к отцу, я обычно достаю свои запасы и перебираю. Еще у меня там много одежды. Юбки, джемпера, маечки. У меня под кроватью, можно сказать, обесценившийся клад. Все шмотки сплошь розовые, серые, голубые да бежевые. Старомодные до слез. На кухнях у знакомых я воровала кружки, ложки, всё подряд. Я поставила цель: унести из каждого дома как минимум один «сувенир».
Не сработало. Теперь про мать, подумала Пенни.
Мать всегда больше любила брата, начала она. И я всегда об этом знала. Только теперь мне по фигу. А тогда было совсем не по фигу, наоборот, и я отомстила ни о чем не подозревающей матери в постели – стала спать со старым другом родителей. Случайно встретилась с ним на станции в пригороде Лондона. Он был частым гостем в нашем доме, я хорошо его знала. На вид этакий, знаете, добрый папашка, все они одинаковые.
Наконец-то женщина кивнула. Клюнула, подумала Пенни и почувствовала, как по затылку пробежал озноб азарта.
Я подумала: вот тебе. И отомстила: мы наспех потрахались в пустом станционном зале ожидания. Первый мужчина. Это было потрясающе. И в то же время так убого. Омерзительно. Вы понимаете?
Женщина сочувственно посмотрела на Пенни. Та ответила ей жалобным взглядом. Секс, констатировала она про себя, сохраняя на лице маску страдалицы. Если не срабатывают истории про воровство и про девочку, которую не любили папочка с мамочкой, упирай на секс, не ошибешься.
Она продолжала.
Он любил, чтобы я носила очень короткие юбки. Я здорово наловчилась красть мини. Мне было семнадцать. Он был главным редактором газеты. Кстати, именно он устроил меня на первую работу. Так что эта интрижка оказала положительное влияние на мою жизнь, причем в разных планах.
Женщина вдруг разволновалась. В газете? В настоящей газете? спросила она.
В «Мире», ответила Пенни. В нашей газете полно «воды». Буду честной до конца: нам приходится заполнять газетную площадь в очень сжатые сроки. Этим я и занимаюсь. Моя работа – «лить воду» для людей вроде нас с вами.
Она толкнула женщину в бок, как закадычную подругу. Женщина мотнула головой. Значит, вы работаете не в газете? спросила она.
Я работаю в «Мире», сказала Пенни. Ну, «Мир». Знаменитый «Воскресный Мир».
Это газета? спросила женщина.
Ну да, «Мир», повторила Пенни.
В смысле, этот, как его, позабыла слово, сказала женщина и описала руками большой круг, будто стараясь обхватить нечто необъятное.
Пенни засмеялась. Просто не верится, что вы не слышали про «Мир», сказала она. Но тут глаза женщины округлились, и она высунула голову из пальто.
Так вы журналистка? спросила она. Берете интервью у людей, и все такое?
Ну, в основном интервью, сказала Пенни. Все такое, как правило, не слишком занимательно.
Это в вашей газете была та страница? спросила женщина. Она размахивала руками. Пенни откинулась на спинку скамьи.
Возможно, сказала она. Какая страница?
Про вещи, которые носят с собой бездомные, ну, про то, что лежит у них в карманах.
Хм, произнесла Пенни.
Там должны были напечатать фотографии вещей разных людей. Надо было выложить их из карманов на землю все до одной. А рядом должны были написать о самом человеке, объясняла женщина. Имя, место, где сделана фотография, в таком духе.
Нет, что-то я не помню такого материала, сказала Пенни. По крайней мере, за время моей работы в «Мире».
А вы давно там работаете? спросила женщина.
Уже четвертый год, ответила Пенни.
Глаза женщины затуманились. А, сказала она и отвернулась. Но вскоре повернулась снова. А вы не помните такую страницу, может, видели в другой газете? спросила она.
Нет, сказала Пении, качая головой. В «Мире» точно не видела. Некоторые издания еще делают такие репортажи. Думаю, это была другая газета, мы редко занимаемся подобными экспериментами. Буду с вами откровенна: это не актуальный материал. Да, при прошлом правительстве в моде были слезные истории о несправедливости общества и судьбе маленького человека. Но при нынешнем это выглядит как дурацкое нытье. Сейчас про это никто не пишет. Разве что про наркотики. Они по-прежнему актуальны.
А там были и наркотики, сказала женщина. Все их принимают. Мы, бездомные, все колемся. Все без исключения.
Вы все колетесь, повторила Пенни.
А как же, сказала женщина. Дурь, она как бы трахает мозг. Причем как следует. Извиняюсь за выражение, сказала она, словно спохватившись.
Так вот чем вы занимаетесь, произнесла Пенни.
Она здорово изменяет человека, сказала женщина.
Бездомного, сказала Пенни.
Да любого, сказала женщина. Он превращается в грязную скотину.
Женщина умолкла. Сидела и ничего не говорила. Потом покачала головой. Бессильно подняла руки ладонями вверх. Ой, извиняюсь за выражение, повторила она.
Я просто дура, думала Пенни. Какая же я дура. Во-первых: это пальто. Мелочь в карманах. Грубая кожа, вонь, апатия, безразличие. Бесцельное шатание. Дыхание со свистом. Я просто дура. «Пенни летит в пропасть». «Пенни пала». Неплохой заголовок. Ее вдруг снова разобрал смех. Затем она вспомнила про телефон, такси и теплый номер с задернутыми шторами.
Женщина что-то говорила. Что-что? спросила Пенни.
Вещи, стоит их тронуть, сказала женщина, ну, рассыпаются.
Знаете, вечером, когда мы встретились, я думала, у вас номер в отеле, сказала Пенни.
Ага, ответила бродяжка. Так и было.
A-а, сказала Пенни. Она поднялась и стала притопывать ногами. Ботинки совсем расклеились, ноги заледенели. Пенни подумала, не дай бог, я их отморозила.
Про что вы там пишете – про всякие новости и исторические события, типа той войны в Заливе? спросила бродяжка.
Мм? произнесла Пенни. Нет-нет, я пишу колонку «Стиль жизни». Правда, как-то для одной статьи мне пришлось прыгать с парашютом. Это был кайф.
Вот это да, вежливо удивилась женщина.
Пенни вышла на проезжую часть. Мимо проезжали машины, но такси было не видать. Здесь ходят такси? прокричала она. И потопала ногами.
Можно попросить вас об одолжении? спросила женщина.
А? крикнула Пенни, она стояла на середине дороги, прикидывая, берут ли местные таксисты кредитные карточки.
Можно узнать у вас смысл?
В каком смысле, смысл? спросила Пенни, возвращаясь на тротуар.
Есть одно слово. Я не знаю, что оно значит.
Давайте. Какое слово? спросила Пенни, постукивая каблуком о каблук, глядя на дорогу в поисках признаков другого мира.
Моисоста, сказала женщина.
Пенни замерла на месте. Мои что? спросила она.
Женщина громко повторила слово по буквам. Пенни покачала головой.
Нет, сказала она. Я не знаю, что это за слово. Лично я никогда такого не слышала.
Оно из стихотворения, сказала женщина. Моисоста, вы.
Пенни открыла сумку. Достала ручку и стала искать, на чем бы записать. Женщина произнесла слово еще раз, и Пенни записала его печатными буквами на внутренней обложке чековой книжки. Потом внимательно изучила надпись, держа книжку под светом из окон библиотеки, и покачала головой.
Нет, сказала она. В первый раз вижу. Похоже на иностранное. Может, французское? Мне очень жаль, но…
Пенни поразило, что она и впрямь испытывает сожаление. Она снова взглянула на бродяжку. И подумала, как эта женщина может так заблуждаться – верить, что на Луне есть гравитация. Все знают, что это не так. Пенни улыбнулась про себя. И сделала запись в чековой книжке.