Сначала всем было неловко, потому что многие видели друг друга в первый раз. Когда же стали закусывать и мужчины выпили по нескольку рюмок водки, а женщины вина, неловкость исчезла, и стало весело. Много пили, смеялись, острили — и иногда очень удачно — бегали взапуски и лазили по горе. Лес был так зелен и красив, везде было так тихо, светло и ярко, что ни у кого не осталось на душе ничего темного, заботного и злого.
— Вот, — сказал запыхавшийся Рязанцев, — если бы люди побольше так прыгали и бегали, девяти десятых болезней не было бы!
— И пороков тоже, — сказала Ляля.
— Ну, пороков в человеке всегда будет предостаточно, — заметил Иванов, и хотя то, что он сказал, никому не показалось особенно метким и остроумным, смеялись все искренно.
Пока пили чай, солнце стало садиться и река стала золотой, а между деревьями потянулись длинные, косые стрелы красноватого света.
— Ну, господа, на лодки! — крикнула Лида и первая, высоко подобрав платье, пустилась бегом к берегу. — Кто скорее!
И кто бегом, кто более солидно, все потянулись за ней и с хохотом и шалостями стали рассаживаться в большой пестро раскрашенной лодке.
— Отчаливай! — молодым бесшабашным голосом крикнула Лида.
И лодка легко скользнула от берега, оставляя за собой широкие полосы, плавно расходящиеся к обоим берегам.
— Юрий Николаевич, что же вы молчите? — спросила Лида Сварожича.
— Говорить нечего, — улыбнулся Юрий.
— Неужели? — протянула Лида, закидывая голову и чувствуя, что все мужчины ею любуются.
— Юрий Николаевич не любит болтать по пустякам, — начал Семенов, — и ему…
— А, ему надо серьезную тему? — перебила Лида.
— Смотрите, вот серьезная тема! — закричал Зарудин, показывая на берег.
Там, под обрывом, между узловатыми корнями старого покосившегося дуба, чернела узкая и угрюмая дыра, заросшая бурьяном.
— Это что же? — спросил Шафров, который был родом из других мест.
— Пещера здесь, — ответил Иванов.
— Какая пещера?
— А черт ее знает… Говорят, что здесь когда-то была фабрика фальшивых монетчиков. Их всех, как водится, переловили… Ужасно скверно, что это «так водится», — вставил Иванов.
— А то ты бы сейчас фабрику фальшивых двугривенных открыл? — спросил Новиков.
— Зачем?.. Целко-овых, друг, целковых!
— Гм… — произнес Зарудин и слегка пожал плечами. Ему не нравился Иванов, и шуток его он не понимал.
— Да… Ну, переловили, а пещеру забросили. Она завалилась, и теперь туда никто не ходит. Когда я был еще младенцем, я лазил туда. Там довольно интересно.
— Еще бы не интересно! — закричала Лида. — Виктор Сергеевич, пойдите туда… Вы храбрый!
У нее был странный тон, точно теперь, при людях и при свете, она хотела издеваться и мстить Зарудину за то странное и жуткое обаяние, которое производил он на нее вечером наедине.
— Зачем? — недоумевая, спросил Зарудин.
— Я пойду, — вызвался Юрий и покраснел, испугавшись, что подумают, будто он рисуется.
— Дело — хорошее! — одобрил Иванов.
— Может, и ты пойдешь? — спросил Новиков.
— Нет, я лучше тут посижу. Все засмеялись.
Лодка пристала к берегу, и черная дыра сквозила теперь над самой головой.
— Юрий, не делай, пожалуйста, глупостей, — приставала к брату Ляля. — Ей-Богу, глупости!
— Конечно, глупости, — шутя соглашался Юрий. Семенов, передайте мне свечу. — А где я ее возьму?
— Да сзади вас, в корзине!
Семенов флегматично достал из корзины свечу.
— Вы в самом деле пойдете? — спросила одна из барышень, высокая, красивая, с полной грудью, девушка, которую Ляля называла Зиной и фамилия которой была Карсавина.
— Конечно, отчего же нет? — притворяясь равнодушным, возразил Юрий и сам припомнил, как таким же равнодушным старался он быть во время опасных партийных похождений. Это воспоминание почему-то было ему неприятно.
У входа в пещеру было сыро и темно. Санин заглянул туда и сказал: «Брр!»
Ему было смешно, что Юрий полезет в неприятное, опасное место потому только, что на него смотрят другие люди.
Юрий зажег свечу, стараясь не смотреть на других. Его уже мучила тайная мысль: не смешон ли он? Казалось, что как будто смешон, но в то же время как-то странно выходило, что не только не смешон, а удивителен, красив и возбуждает в женщинах то таинственное любопытство, которое так приятно и жутко. Он подождал, пока разгорится свеча, и, смеясь, чтобы обеспечить себя от насмешки, шагнул вперед и сразу утонул в темноте. Даже свеча как будто потухла. И всем стало действительно жутко за него и любопытно.
— Смотрите, Юрий Николаевич, — закричал Рязанцев, — там, бывает, волки прячутся!
— У меня револьвер! — глухо отозвался Юрий, и голос его из-под земли прозвучал как-то странно, точно мертвый.
Он осторожно пробирался вперед. Стены были низкие, неровные и сырые, как в большом погребе. Дно то поднималось, то опускалось, и раза два Юрий чуть было не сорвался в какие-то ямы. Он подумал, что лучше воротиться или сесть, посидеть, а потом сказать, что ходил далеко.
Вдруг сзади послышались шаги, скользящие по мокрой глине, и прерывистое дыхание. Кто-то шел за ним. Юрий поднял свечу выше головы.
— Зинаида Павловна! — удивленно вскрикнул он.
— Она самая! весело отозвалась Карсавина, подбирая платье, чтобы перескочить через яму.
Юрию было приятно, что это она, веселая, полная, красивая девушка. Он смотрел на нее блестящими глазами и улыбался.
— Ну идемте же дальше! — несколько смущенно предложила девушка.
Юрий послушно и легко пошел вперед, уже совсем не думая об опасности и старательно освещая дорогу только Карсавиной.
Стены пещеры, из коричневой сырой глины, то придвигались, точно с молчаливой угрозой, то отступали и давали дорогу. Местами вывалились целые груды камней и земли, а на месте их чернели глубокие впадины. Громада земли, нависшая над ними, казалась мертвой, и что-то страшное было в том, что она не валится, а висит неподвижно, поддерживаемая своим невидимым могучим законом. Потом все выходы сошлись в одну большую и мрачную пещеру с тяжелым воздухом.
Юрий обошел ее вокруг, ища выхода, и за ним ходили качающиеся тени и пятна света, глохшего во тьме. Но выходов было несколько и все завалены землей. В одном углу печально догнивали остатки деревянного помоста, напоминая вырытые из земли и брошенные доски старого сгнившего гроба.
— Мало любопытного! — сказал Юрий, невольно и сам не замечая того, понижая голос. Громада земли давила.
— А все-таки! — прошептала Карсавина, блестящими от огня глазами оглядываясь вокруг. Ей было жутко, и она бессознательно держалась ближе к Юрию, точно отыскивая у него защиты.
И Юрий это заметил, и это было ему приятно, вызывая какую-то умиленную нежность к красоте и слабости девушки.
— Точно заживо погребенные, — продолжала Карсавина, — кажется, крикни… никто не услышит!
— Наверное, — усмехнулся Юрий.
И у него вдруг закружилась голова. Он искоса посмотрел на высокую грудь, едва прикрытую тонкой малороссийской рубашкой, и круглые покатые плечи.
Мысль, что, в сущности, она у него в руках и никто не услышит, была так сильна и неожиданна, что на мгновение у него потемнело в глазах. Но сейчас же он овладел собою, потому что был искренне и непоколебимо убежден, что изнасиловать женщину — отвратительно, а для него, Юрия Сварожича, и совершенно немыслимо. И вместо того чтобы сделать то, чего ему в эту минуту захотелось больше жизни, от чего силой и страстью загорелось все его тело, Юрий сказал:
— Давайте попробуем.
Странная дрожь в его голосе испугала его, ему показалось, что Карсавина догадается.
— Как? — спросила девушка.
— Я выстрелю, — пояснил Юрий, вынимая револьвер.
— А не обвалится?
— Не знаю, — почему-то ответил Юрий, хотя был убежден, что не обвалится, — а вы боитесь?
— Нет… Ну… стреляйте… — немного отодвигаясь, сказала Карсавина.
Юрий вытянул руку с револьвером и выстрелил. Сверкнула огненная полоска, дым, едкий и тяжелый, мгновенно затянул все кругом, и глухой гул тяжко и сердито пошел по горе. Но земля висела так же неподвижно, как и раньше.
— Только и всего, — сказал Юрий. Идем.
Они пошли назад, и когда Карсавина повернулась к Юрию спиной и он увидел ее крутые сильные бедра, опять то же желание пришло к нему и стало трудно с ним бороться.
— Послушайте, Зинаида Павловна, — сказал Юрий, сам пугаясь своего голоса и вопроса, но притворяясь беззаботным, -вот интересный психологический вопрос: как вы не боялись со мною идти сюда?.. Вы же сами говорите, что если крикнуть, то никто не услышит… А ведь вы меня совсем не знаете…
Карсавина густо покраснела в темноте, но молчала.
Юрий дышал тяжело. Ему было жгуче приятно, точно он скользил над какой-то бездной, и в то же время жгуче стыдно.
— Я думала, конечно, что вы порядочный человек… — слабо и неровно пробормотала девушка.
— Напрасно вы так думали! — возразил Юрий, все тешась тем же жгучим ощущением. И вдруг ему показалось, что это очень оригинально, что он говорит с ней так, и что в этом есть что-то красивое.
— Я бы тогда… утопилась… — еще тише и еще больше краснея, проговорила Карсавина.
И от этих слов в душе Юрия появилось мягкое жалостливое чувство. Возбуждение сразу упало, и Юрию стало легко.
«Какая славная девушка!» — подумал он тепло и искренне, и сознание чистоты этой теплоты и искренности было так приятно ему, что слезы выступили на его глазах.
Карсавина счастливо улыбнулась ему, гордая своим Ответом и его безмолвным передавшимся ей одобрением.
И пока они шли к выходу, девушка с странным волнением думала о том: почему ей было так не обидно, не стыдно, а волнующе приятно, что он спрашивал ее об этом.