5/17 марта. Встал в 12, убрал кое-как портфель, пошел с Орловым в Лувр. Все лучше и лучше. [...] Зашел к Тургеневу. Нет, я бегаю от него. Довольно я отдал дань его заслугам и забегал со всех сторон, чтобы сойтись с ним, невозможно.
6/18 марта. Встал в 1. Одевшись, пошел на биржу и сделал кое-какие покупки. Биржа - ужас. Обедал, дома противно от земляка. Пошел в "Bouffes Parisiens". Истинно французское дело. Смешно. Комизм до того добродушный и без рефлексии, что ему все позволительно. [...]
7/19 марта. Вчера ночью мучило меня вдруг пришедшее сомненье во всем. И теперь, хотя оно не мучит меня, оно сидит во мне. Зачем? и что я такое? Не раз уж мне казалось, что я решаю эти вопросы; но нет, я их не закрепил жизнью. Встал раньше, усердно работал по-итальянски. Пошел ходить на Colonne Vendome [Вандомская колонна (фр.)] и по бульварам. В 5 зашел Тургенев, как будто виноватый; что делать, я уважаю, ценю, даже, пожалуй, люблю его, но симпатии к нему нету, и это взаимно. [...]
15/27 марта. Встал поздно. Поехал в Версаль. Чувствую недостаток знаний. [...] Пошел в Folies Nouvelles- мерзость. "Diable d'argent" тоже. Император с гусарами. У Тургенева. Шлялся с Рюминым, великанша, песни диких. Ездил смотреть Pere-Lachaise.
4 апреля. Встал в 12. Начал писать довольно лениво. Читал Бальзака. Пустили Брикона, я вышел, чтобы от него отделаться, и вернулся в 5. Читал "Myrrha" по-итальянски, обедал наверху. Пошел смотреть Ristori - одно поэтическое движение стоит лжи пяти актов. Драма Расина и т. п. поэтическая рана Европы, слава богу, что ее нет и не будет у нас. Дома написал листок. Ложусь во 2-м часу.
6 апреля. Больной встал в 7 час. и поехал смотреть экзекуцию. Толстая, белая, здоровая шея и грудь. Целовал Евангелие и потом - смерть, что за бессмыслица! Сильное и недаром прошедшее впечатление. Я не политический человек. Мораль и искусство. Я знаю, люблю и могу. Нездоров, грустно, еду обедать к Трубецким. Написал глупое письмо Боткину. Читал лежа и дремал. Пошел к Трубецким, пр. [?] смущал меня. Там Hartmann, Тургенев. Долго слишком остался, и надоело. Пошел к Тургеневу. Он уже не говорит, а болтает; не верит в ум, в людей, ни во что. Но мне было приятно. Гильотина долго не давала спать и заставляла оглядываться.
7 апреля. Встал поздно, нездоровый, читал, и вдруг пришла простая и дельная мысль, уехать из Парижа. Пришли Тургенев и Орлов, с ними зашел к последнему, шлялся, укладывался, обедал с Тургеневым и навязавшимся Крюднером у Дюрана, оттуда на минутку зашел к Тургеневу, он к Виардо, я к Львовым. Княжна была. Она мне очень нравится, и кажется, я дурак, что не попробую жениться на ней. Ежели бы она вышла замуж за очень хорошего человека и они бы были очень счастливы, я могу прийти в отчаяние. Поболтал потом с честной и милой институткой и пошел спать спокойнее, чем вчера.
8 апреля. [Париж - Амберьё.] Проснулся в 8, заехал к Тургеневу. Оба раза, прощаясь с ним, я, уйдя от него, плакал о чем-то. Я его очень люблю. Он сделал и делает из меня другого человека. Поехал в 11. Скучно в железной дороге. Но зато, пересев в дилижанс ночью, полная луна, на банкете. Все выскочило, залило любовью и радостью. В первый раз после долгого времени искренне опять благодарил бога за то, что живу.
10 апреля. [Женева.] Проснулся рано, чувствую себя здоровым и почти веселым, ежели бы не гадкая погода. Поехал в церковь, не застал службы, опоздал говеть, сделал покупки, был у Толстых. Александрин Толстая вдалась в религиозность, да и все они, кажется. Bocage - прелесть. Целый день читал "Cousine Bette", но был аккуратен в жизни. Написал пять заглавий. В 28 лет глупый мальчуган.
15 апреля. Встал поздно - баня. Читал там предисловие "Comedie Humaine", мелко и самонадеянно; читал немного историю революции и "Liberte" Emile Girardin - пусто, хотя честно. Ничего не написал, но вновь передумал. Буду писать наикратчайшим образом самое дело. Выходит страшно неморально.
16 апреля. Написал письмецо Тургеневу в ответ на милое, полученное от него. Был два раза у службы церковной. Читал "Liberte" Girardin. Хорошо, но безвыводно. Немного писал. Много передумал. Надо делать мне три вещи: 1) образовывать себя, 2) работать в поэзии и 3) делать добро. И поверять эти три дела ежедневно.
17 апреля. Кажется, окончательно обдумал "Беглеца". Ходил к доктору, делал заказы, ванны, площаница. Мария хорошо сложена. Читал "Liberte", исповедовался. Хорошее дело, во всяком случае. Получил письмо от тетеньки.
19 апреля. Дурно спал, все как будто боялся опоздать куда-то. В 9 пошел в ванну, дома читал историю Франции. Был на проповеди Martin. Умно, но холодно ужасно. Написал конспект. Поскорее отобедал и пошел с Пущиными к Толстым. Встретил два раза Марию, недурна, но уже высокомерно учтива. Пущины прелесть добродушия. Мещерский может мне быть полезен, пойду к нему. Был страшным демократом, напрасно. Тоже напрасно кокетничал с англичанкой.
20 апреля. Встал рано, ванна. Читал "Dames aux perles". Талант, но грунт, на котором он работает, ужасен. Деправация Бальзака - цветочки перед этим. Церковь. Мне было весело. Начал "Беглеца", пошло хорошо, но ленился. Обедал дома, катался на лодке, продолжал читать и укладывался. Так что в целый день, для образования себя и для добра, ничего не сделал.
[21 апреля. Женева-Кларан.] Встал в пять, ванна, уложился, на пароход. Дурная погода. Не видал, как прошло время, с милою Толстою. Путаница. Обед у Пущиных. [...]
[22 апреля. Кларан.] Встал в восемь, пописал немного "Казака". Началась беготня, все поехали в Риги. Очень приятно, беззаботно весело, вернулись в восемь, поехали к Мещерским. Хорошие люди. Ничего не делал, но очень, очень приятно, веет каким-то добром, особенно Лизавета Карамзина - славная.
24 апреля. Толстая уехала, несмотря на гадкую погоду. Мне хоть совестно было, но я не поехал провожать ее. Обедал гадко в Vevey. Лизавета Карамзина хорошая, но выработанная, поэтому тяжелая особа. Чай пил с батюшкой у Пущиных. Вечером у Карамзиной. Мещерские отвратительные, тупые, уверенные в своей доброте, озлобленные консерваторы.
26 апреля. Нездоровится. Немного пописал "Казака". Получил письма от Некрасова, Тургенева и А. Толстой. Читал историю революции. Гордость. В начале бе слово. Вечером сидел Пущин и хвастался изо всех сил.
30 апреля. [Кларан.] Встал рано, походил, читал отвратительные дела англичан с Китаем и спорил о том с стариком англичанином. Написал немного поэтического "Казака"; который мне показался лучше, не знаю, что выбрать. Целый день читал историю революции.
5 мая. Встал поздно. Буквально целый день ничего не делал. Утром ходил в Montreux, в ванну. Прелестная, голубоглазая швейцарка. Написал ответ на полученное от Тургенева письмо. Англичане морально голые люди и ходят так без стыда. [...]
11 мая. [Женева.] [...] К Толстым, весело, с ними на Салев. Очень весело. Как я готов влюбиться, что это ужасно. Ежели бы Александрин была 10-ю годами моложе. Славная натура. [...]
14 мая. [Кларан.] Встал в 5 1/2, гулял до 8 1/2. Писал "Поврежденного" листа три. Костя прелесть. Вечером пришла Карамзина с племянницей. Славная девочка. Доброта и простота.
12/24 мая. Встал в 8, целый день читал Sarrut. Мыслей, особенно из романа русской женщины, бездна, художественно счастливых мыслей. [...]
15/27 мая. [...] Проводил милейших Пущиных. Я их душевно люблю. Мария Яковлевна готовность добра бесконечная. [...]
7 июня. Встал в 8, болит губа. Утром писал славно дневник путешествия, после обеда немного "Казака", купался, прошел до милого Бассе, и немного еще "Поврежденного". Славно.
8 июня. Встал в 8, нездоровится. Писал "Поврежденного" один лист и письмо Некрасову и Карамзиной. Купаюсь два раза в день, катался на лодке. Получил письма от Тургенева, Некрасова, Боткина и Дружинина. Приехали чистоплотные, дурносопые англичанки.
9 июня. Очень тяжело спал, нездоровится, встал в 7, выкупался, снес письма на почту. Писал "Отъезжее поле" мало, но идет порядочно. Припадок деятельности начинает ослабевать. [...]
9 июня. Я как-то ошибся днем. Туман как будто, это дождь шел целый день. Славно написал первую главу "Юности", и написал бы больше, но хочется скорее сделать полный круг. После обеда писал дневник путешествия. Написал маленьких листочков девять, но не кончил. [...]
10 июня. Проснулся в 6, ясно. Пошел в Веве, для векселя. Ничего не сделал. Был у Зыбиных. [...] Написал листа четыре или больше "Путевых записок". Отлично обдумал "Беглого казака" и опробовал написанное.
11 июня. Разбил зеркало. Только этого предсказания недоставало. Имел слабость загадать в лексиконе, вышло: подметки, вода, катар, могила. Целое утро читал "Соседей". Плохо как произведение искусства, но милого, симпатического таланта и поэзии много. Целый день не выходил. Написал больше после чаю пять листков "Беглого казака".
[31 мая/12 июня. Кларан - Женева.] 12 июня. Утром сходил в Блоне. Прелесть. Овальный новейший фонтан и величественные старинные террасы, треснувшие каштаны и преющие лавочки. Поехал в Женеву. [...]
17 июня. [Турин - Сен-Мартен.] Проснулся рано, выкупался, сбегал в Atheneum. Чувство зависти к этой молодой, сильной свободной жизни. Пошли в кафе. Везде можно жить и хорошо. Поехали с Владимиром Боткиным в Chivasso. [...]
19 июня. [Грессонэ.] [...] Писал листочка два "Казака". Читал восхитительного Гете, "Прощанье и встреча". Ходил в Trinite. Лощина вроде Гриндельвальда, хороша. Вл. Боткин милый русский малый.
24 июня. Встал в 6, выкупался. Читал Боткину "Поврежденного". Действительно, это плохо. "Казак" ему понравился. Болтали, поехал в Vevey, там шлялся. Дома поболтали. Ровно ничего, исключая успеха "Казака".
4 июля. [Женева - Берн.] Проснулся в 9, торопясь собрался на пароход. Толпа такая, какой я не видал никогда. Молоденький курчавый швейцарчик, чисто говорит по-французски, лжет, путает, но все складно. Руссо был фармасон. Разные типы: 1) Немцы угловатые, широкоскулые, с брошкой на боку манишки. 2) Французы, тоненькие парижане. 3) Толстые здоровяки-швейцарцы. Железная дорога. Крики, венки, приемы, путешествующему владыке-народу. Обед с курьером. Путешествующая школа девочек и мальчиков, с румяным, потным, скуластым регентом. французы в другом вагоне, везде хотят faire la noce [ухаживать (фр.)]. Восхитительная лунная ночь; пьяные крики, толпа, пыль не расстраивают прелести; сырая, светлая на месяце поляна, оттуда кричат коростели и лягушки, и туда, туда тянет что-то. А приди туда, еще больше будет тянуть вдаль. Не наслаждением отзывается в моей душе красота природы, а какой-то сладкой болью. Хорошо было до Берна, в вагоне спали, я глядел в окошко и был в том счастливом расположении духа, в котором я знаю, что не могу быть лучше. Нашел квартиру в "Couronne". Вход стрелков с музыкой был мне жалок.
7 июля. [Люцерн.] Проснулся в 9, пошел ходить в пансион и на памятник Льва. Дома открыл тетрадь, но ничего не писалось. "Отъезжее поле" - бросил. Обед тупоумно-скучный. Ходил в privathaus [частный дом (нем.)]. Возвращаясь оттуда, ночью - пасмурно - луна прорывается, слышно несколько славных голосов, две колокольни на широкой улице, крошечный человек поет тирольские песни с гитарой и отлично. Я дал ему и пригласил спеть против Швейцерхофа - ничего, он стыдливо пошел прочь, бормоча что-то, толпа, смеясь, за ним. А прежде толпа и на балконе толпились и молчали. Я догнал его, позвал в Швейцерхоф пить. Нас провели в другую залу. Артист пошляк, но трогательный. Мы пили, лакей засмеялся, и швейцар сел. Это меня взорвало - я их обругал и взволновался ужасно. Ночь чудо. Чего хочется, страстно желается? не знаю, только не благ мира сего. И не верить в бессмертие души! - когда чувствуешь в душе такое неизмеримое величие. Взглянул в окно. Черно, разорванно и светло. Хоть умереть.
Боже мой! Боже мой! Что я? и куда? и где я?
8 июля. Здоровье нехорошо, ревматизм в ноге, р. Погулял чуть-чуть. Написал письмо тетеньке. Передумал "Отъезжее поле" и начал иначе. Не пишется. [...]
9 июля. Встал рано, хорошо себя чувствую. Выкупался, не нарадуюсь на квартирку, писал "Люцерн", написал письмо Боткину до обеда. Взял Фрейтага "Soll und Haben" и Андерсена "Импровизатора" и читал, ездил на лодке и ходил в монастырь. Робею в пансионе ужасно, много хорошеньких. Я сижу с немцем. Хитрый купец, воспитавший детей лучше себя. Старик глухой, трогательная история соблазненной дочери.
10 июля. Здоров, в 8 выкупался, писал "Люцерн" порядочно до обеда. Дочел Фрейтага, плох. Невозможна поэзия аккуратности. [...]
11 июля. [Люцерн - Зарнен.] Встал в 7, выкупался. Дописал до обеда "Люцерн". Хорошо. Надо быть смелым, а то ничего не скажешь, кроме грациозного, а мне много нужно сказать нового и дельного. [...]
16 июля. Встал в 7, собака разбудила, я упустил ее. Немного пописал, пошел к Саше. Что нам делать? Скучно. Жара утомительная. После обеда пописал, сколько мог, несмотря на жару, читал "Вильгельм Мейстера" и "Miss Bronte". Третьего дня получил письмо от Тургенева, милое, спокойное. От Боткина недовольное. Нынче ответил им, но не пошлю. Вечером шлялся, кретинка. Возвращаясь, ночь - из окна пансиона Мендельсон. Неужели слезы Sehnsucht [Страстное желание, тоска (нем.)], которыми я часто плачу, пропадут с годами. Я боюсь замечать это за собой. Надо понатужиться к характерной, порядочной жизни.
22 июля. [Шафгаузен - Фридрихсхафен.] Шафгаузен. Встал в 6, выкупался. Собаки все нет - злился. Чуть-чуть пописал "Казака", пошел к водопаду. Ненормальное, ничего не говорящее зрелище. [...]
23 июля. [Фридрихсхафен - Штутгарт.] Встал в 7; купался. Пошел в летний дворец. Милая бедность и отвратительная чопорность и придворность. [...] Отлично думается, читая. Совсем другое казак - дик, свеж, как библейское предание, и "Отъезжее поле" - комизм живейший, концентрировать - типы и все резкие.
Увидал месяц отлично справа. Главное - сильно, явно пришло мне в голову завести у себя школу в деревне для всего околотка и целая деятельность в этом роде. Главное, вечная деятельность. [...]
30 июля. Леченье будто, праздная жизнь. Вечер с барышнями опять в Obersteinschlo?. Неловко. Дрянь народ. А больше всего сам дрянь.
31 июля. [Баден-Баден.] Утро то же. Приехал Тургенев. Нам славно с ним. Вечер у Смирновой, смешно и гадко. Лег поздно, нездоровится.
1 августа. Такой же пошлый день, взял у Тургенева деньги и проиграл. Давно так ничто не грызло меня. Получил письма от Сережи. Маша разъехалась с Валерьяном. Эта новость задушила меня. Ванечка мил. И мне стыдно перед ним.
5 августа. [Эйзенах - Дрезден.] В 9 приехал. Нездоров. Город мил. Поехал в ванну, иду оттуда - Пущин. Он потерял много прелести, вне Швейцарии. Сбегал в галерею. Мадонна сразу сильно тронула меня. Спал до 4. Театр, комедия Гуцкова. Немецкая сосредоточенность. [...]
6 августа. [Дрезден.] Здоровье еще хуже. Пошел по книжным и музыкальным лавкам, глаза разбегаются. Выбрал нот и книг, опять в галерею, остался холоден ко всему, исключая мадонны. [...]
31-е июля нашего. [Петергоф.] Встал рано, здоровье плохо. Утро сизое [?], росистое, с березами, русское, славно. С Некрасовым неловко. Поехали к Ратаеву. Он напоил. Некрасов дорогой говорил про себя. Он очень хорош. Дай бог ему спокойствия. Шапулинский напугал. Я остаюсь. Дружинин приехал. Я почти не воспользовался им. Пиявки. Авдотья стерва, жаль и Панаева и Некрасова.
1-е августа. [Петербург.] Здоровье скверно. Прочел им "Люцерн". Подействовало на них. [...]
2 августа. Дома, читаю. Салтыков талант, серьезный. Здоровье плохо.
6 августа. Решился выехать. Все, худо ли, хорошо, обделал. Выехал в 9. Противна Россия. Просто ее не люблю. Здоровье лучше.