- Мурзе Кан-Темиру мы жалуем Кара-Хысарский санджак.
Вздрогнул Инайет Гирей, запнулся, а как пошел опять, то другим был, согбенным, желтым, руки трясутся, слезы на глазах.,
Не суждено было узнать ему: торжеству Кан-Темира всего-то неделя. Через неделю и к нему пожалует бостанджи-паша с тем же подарочком - шнурком золотым. Да ведь через неделю, а покуда - санджак в награду.
Когда к Инайет Гирею подступили немые, хан плакал и царапался, как женщина.
НЕВОЛЬНИКИ
Глава первая
Надежда, пленница татарина Абдула, а до него пленница еще какого-то татарина, спалившего ее дом в деревеньке под Рязанью, пленница кафского купца, пленница Маметши-ага, пленница хана, на единый день, а может, на единый час получила свободу.
Утром Инайет Гирей нарядился в лучшее платье и приказал столь же пышно нарядить и Надежду. Она опять предназначалась кому-то в подарок. Может быть, самому султану.
В доме Маметши Надежду обучали языкам, татарскому и турецкому. Многому не научилась, но объясниться могла, понимала, о чем татары говорят меж собой.
Часа через два после того, как хозяин ее Инайет Гирей отправился в Сераль, прибежали в дом напуганные слуги. Похватали кто что смог и разбежались.
Надежда поняла: Инайет Гирею пришлось в Серале худо. Про нее все забыли. Она подошла к дверям своей комнаты. Отперто. Стражи нет. Вышла в коридор, спустилась по лестнице вниз. Пусто в доме. И па улицу. Она вышла к мечети Ая-Суфья.
Глядела и не могла наглядеться. И вдруг услышала позади себя тихий разговор:
- Я иду за ней по пятам. Она, видно, сбежала.
- Ты погляди на ее богатые одежды! - возразили.
- Ну и что? Тем выше будет награда. Она наверняка сбежала от бея.
- Ее можно и самим продать…
Надежда скосила глаза: янычары. Трое. Надо бежать, но куда бежать? Кругом Турция. Кинуться бы в море - погибай, душа! Но ведь и до моря далеко теперь. Не успеешь добежать, схватят. А это что за старик? Кажется, он подает ей какие-то знаки.
Старик отдыхал в тени чинары. Это был старый меддах. Он тоже слышал разговор янычар. Неизвестно, кто эта женщина, но известно, кто они, янычары. Он ненавидел их. Дал знак женщине следовать за собой. Встал, пошел в сторону от Ая-Суфьи. Надежда подождала, пока он отойдет подальше, и быстро пошла следом. Это было на руку янычарам. Они боялись поднять шум в центре города. Здесь всегда найдется кто-то более сильный. Отнимет добычу.
Янычары догнали Надежду и, довольные приключением, шли, почти наступая ей на пятки. Она ускорила шаг и поравнялась со стариком меддахом.
И вдруг на улице показался яябаши102. Он был из другого орта, но янычары замедлили шаги. Старик тотчас свернул в улочку. Побежал.
Бегущий старик? Бегущий ради женщины. Чужой? Янычары далеко, но они видят, куда свернули беглецы. И они догадались - старик и женщина заодно.
Старик свернул еще раз. Теперь уж янычары бегут со всех ног. Но старик входит в дом и втаскивает за собой женщину. Это дом седого меддаха. Старый шепчется с ним. В дверь стучат, но Надежду куда-то ведут. Через садик, через дверцу на соседнюю улицу. И, наконец, она в доме старого меддаха.
Пожилая турчанка удивленно смотрит то на мужа, то на женщину. А старый меддах садится на ковер и никак не может отдышаться.
- Прими гостью, - говорит он наконец жене. - Она тебе все расскажет. А я устал. Сосну.
Жена старика меддаха смотрела на женщину с озабоченностью.
- Как тебя зовут?
- Надежда.
- Ты русская?
- Да.
- Меня зовут Мавуша. Луноликая. - Она засмеялась, провела рукой по щекам, тронутым паутинкой тонких морщин. И снова вопрос в глазах.
- У тебя богатое платье. Очень богатое.
Это было приглашение рассказать о себе. Надежда не таилась.
Мавуша выслушала рассказ, вздохнула, улыбнулась счастливой молодой улыбкой и заплакала.
- Я сказала плохое?
- О нет! Но я ждала другого рассказа. Твой рассказ прекрасен. Видишь, это гарем, но в гареме я одна. У моего мужа больше не было жен. Он, как каждый мусульманин, мог бы иметь четыре, но он всю жизнь любит только меня… Аллах! Ты же целый день ничего не ела. Подожди, я приготовлю обед тебе.
- Пить, - попросила Надежда.
Она только теперь почувствовала, как сухо у нее во рту.
Мавуша принесла холодный ароматный напиток. Надежда выпила целую пиалу.
- Еще?
-‘ Еще.
Мавуша принесла кувшин с тонким прямым длинным горлышком.
- Пей сколько хочешь. Я пойду приготовлю еду.
Она вышла.
А когда вернулась с блюдом дымящегося плова, Надежда спала.
Ее разбудила свеча.
- Откуда это? - испугалась она, указывая на свечу.
- Но уже ночь! - засмеялась Мавуша.
- Я спала?
- Так сладко, как спят дети… Освежись и поешь.
- А что же будет потом? - спросила вдруг Надежда. - Что же мне делать потом?
Она спрашивала: “Вы меня тоже подарите?”
- Ты будешь жить у нас, - сказала Мавуша, - а там как даст аллах.
- Спасибо. Мавуша, но ведь у меня совсем нет денег. Только это платье…
- На твое платье можно прожить целый год, но не бойся, пока ничего продавать не надо. Мой муж - меддах. Он рассказывает людям истории, а ему за это платят. Ты расскажешь мне о своей стране, я расскажу твои рассказы ему, а он - людям. Это будут твои деньги.
- Но зачем так? Я могу сама ему рассказать…
- Когда к жене приходит гостья, муж не имеет нрава заходить в гарем.
- Но ведь я не гостья.
- Закон есть закон. Ты лучше скажи, это правда, что ваши люди зимой носят деревянные сандалии?
- Деревянные сандалии? Зимой? Зимой у нас все ходят в валенках.
- Но у вас носят деревянные сандалии. Я знаю.
Надежда пожала плечами. Задумалась.
- Мавуша! Ты, наверное, говоришь о лыжах? Это не сандалии. Это доски с гнутыми носами. Их надевают охотники, когда идут в лес. На лыжах не провалишься.
- Куда провалишься?
- В снег! У нас зимой знаешь сколько снега наметает? Выше твоего дома.
Мавуша недоверчиво покачала головой.
- Это правда, правда, Мавуша!
- Я знаю. На Руси климат худой. Русь на острове. И там у вас растет трава, которая каждую весну распускает голубую фиалку. Очень приятного запаха. А зимой - белую фиалку. И она пахнет дурно.
- Ах, Мавуша! Да знаешь ли ты, сколько у нас цветов в лугах? А зимой - все в снегу. А ты знаешь, как пахнет морозом? Я этого никогда уже не увижу.
И беззвучно заплакала. Даже не заплакала. Просто потекли слезы - два стремительных ручейка - и тотчас же иссякли.
Мавуша озадачилась. Вышла в соседнюю комнату. Принесла флакончик с жидкостью. Налила в чайную ложку.
- Выпей.
Надежда выпила. Безвкусно.
- Что это?
- Святые капли.
- Святые капли?
- Да. В предместье Эсти-Ала-Паша-Магалези живет человек, у которого хранится одна из двух одежд Магомета. Другая - в Серале. Одежду мочат в воде, потом выжимают. Собранную воду разливают по флакончикам и продают в первые четырнадцать дней рамазана. Моя вода куплена в самый первый день. Она лечит самые тяжелые болезни.
- А у нас тоже есть святая вода! - сказала Надежда и прикусила язык. Зачем лишний раз напоминать о том, что ты христианка.
- Тебе нужно перейти в нашу веру! - твердо и жестко сказала Мавуша. - Это нужно не мне - тебе.
Надежда вспомнила своего хозяина.
“Глаза бы небось вытаращил, когда бы узнал, что девка его крепостная, Надька, Васькина дочь, при самом хане была. И хан обходился с ней как с королевой. Пальцем не тронул. Видно, для султана берег”.
Надежда вдруг вспомнила ночь, когда везли ее в повозке из Кафы. Вспомнила русского парня Ивана, которого просила передать Рязани-матушке поклон.
“Вырвался ли из полона добрый молодец?”
И захотелось, чтоб вырвался.
Такому нельзя пропасть.
Всю ночь молила Матерь Божью за Ивана. Он-то небось тоже не забыл ее, Надежду.
Глава вторая
Абдул хитрый татарин. Как солнце на закат, пленников па запор, в сарай. И того ему мало - для каждого своя цепь, а котел с баландой - один на всех. Поставит посередине - тянись. Голодно. Кто посильней, да у кого руки длинные, тот и прав. А все же держались, не особачились. Каждый съедал свое.
Ивану другая участь. Спит в шалаше, на пасеке. Ест вволю. Еда у него та же, что и у хозяина. На ночь ноги в колодки, а так - совсем свободный.
Иван к своим просился, в сарай, чтобы как все. Абдул смеется:
- Твои друзья - волы, а ты золотая голова. Мало ли у меня пленников было, а ты вон всего ничего живешь, а я уже мед сам ем и на продажу есть.
Просил Иван разрешения харчами с товарищами делиться. Абдул руками разводит:
- Я хочу, чтоб ты сильный был. По горам ходишь, пчел ищешь. Делись - только работай так, как работал.
Понес Иван еду в сарай, а мужики нос отвернули. Мол, снюхался с татарвой, ну и жирей себе. Нам твоя собачья еда не надобна.
Обиделся Иван, а что поделаешь: им хуже, они к правде ближе.
Сидел как-то Иван на бугорке возле сакли.
Ночь стояла лунная. На душе хорошо, а больно - о доме думал. Так, видно, от луны набежало. Татары, хоть и басурмане, а тоже в душе у них белая мышка.
Девчонки их, татарские, собрались где-то неподалеку и запели. Ладно у них получается. Иван понимает, о чем поют.
Не бойся, розою тебя не назову, Жизнь
розы слишком коротка. Чего гадать?
Что судьбою назначено, То, поживя,
увидим. Серебряная пряжка пояса,
А платье простенькое у госпожи.
Но, боже мой, глаза! Они такие голубые!
Голубые, голубые, голубые!
Песня кончилась. Засмеялись.
- Хорошо?
Вздрогнул Иван. Абдул сзади подкрался.
- Давай женю тебя. Красивую татарку возьмешь. Она тебе сына родит. Тогда и колода не нужна! Не побежишь.
Засмеялся Иван.
- Пока не налажу пасеку, не убегу, Абдул. Можешь быть спокоен.
- А потом?
- Как бог даст.
Теперь Абдул засмеялся.
- Хороший ты человек, Иван. Я бы твоим соседом согласился быть. Плохо дружков кормлю? Так они и работают худо. Как волка ни корми - в кусты глядит.
- Они в Крым пришли не своей волей. Хорошо ли человеку по-скотски ясть?
- О побеге и не думай. Не хочу тебя на цепь сажать. Сейчас у нас новый царь - новые порядки. Скоро в большой набег пойдем, за Азов мстить. Так-то!.. Лучше татарку себе пригляди.
Ушел.
Луна играет, молодые играют.
Кобыла где-то за буграми тоненько заржала, друга зовет.
*
Солнце не взошло, а Иван поднялся. Июнь - пчелам самая работа. В июне шалфей цветет, донник, синяк, мышиный горошек, а главное - липа да гречиха.
Иван уже десять ульев поставил, а сегодня поутру еще два. Из сильных ульев, где много было молодых пчел и где пчелы-кормилицы заложили роевые маточники, Иван взял рамку с личинками маток и поставил в новые ульи. К этим
рамкам присоединил еще по две рамки печатного расплода. И - с богом! Плодись, пчела, работай!
После утренней молитвы к Ивану на пасеку пришли его помощники, старший сын Абдула Халим и приблудный татарчонок Амет Эрен. Обоим по шестнадцать. Но какие разные!
Халим * и вправду кроткий, хотя отец назвал его так, надеясь, что сын, обманув судьбу, вырастет сильным.
Амет Эрен имя получил в честь святого татарского воина. И тоже имя свое оправдывал. Йлой, угрюмый. Одна рука на пистолете, другая - на сабле, того и гляди голову снесет.
Амет Эрен уехал из дома поступить к новому хану на службу. Не взяли - молод. Домой, однако, возвратиться не пожелал. Решил ждать лучших времен у дальнего родственника сеймена Абдула. Абдул, чтобы занять мальчишку делом, приставил его сторожить Ивана, приказал строго-настрого не обижать русского.
- Сегодня далеко нам. К большой липе пойдем! - сказал Иван своим стражам и помощникам.
- В горы? - Амет Эрен снял с пояса пистолет, сел на камень и нарочито тщательно стал заряжать.
Иван усмехнулся: “Волчонок”.
В горы поехали на лошадях, впереди Халим, за ним Иван, позади Амет Эрен.
Ехал Иван, дорогу примечал, думал, как сподручней цепи выломать, мужиков освободить.
- Вот что, - сказал Халиму строго, - меду пчеле на зиму надо оставлять фунтов пятьдесят, понял? Матку больше двух лет держать нельзя. Каждый год половину маток менять надо.
- А зачем ты это мне говоришь? - У Халима в глазах огонек подозрения.
Халим103 и вправду кроткий, хотя отец назвал его так, надеясь, что сын, обманув судьбу, вырастет сильным.
Амет Эрен имя получил в честь святого татарского воина. И тоже имя свое оправдывал. Йлой, угрюмый. Одна рука на пистолете, другая - на сабле, того и гляди голову снесет.
Амет Эрен уехал из дома поступить к новому хану на службу. Не взяли - молод. Домой, однако, возвратиться не пожелал. Решил ждать лучших времен у дальнего родственника сеймена Абдула. Абдул, чтобы занять мальчишку делом, приставил его сторожить Ивана, приказал строго-настрого не обижать русского.
- Сегодня далеко нам. К большой липе пойдем! - сказал Иван своим стражам и помощникам.
- В горы? - Амет Эрен снял с пояса пистолет, сел на камень и нарочито тщательно стал заряжать.
Иван усмехнулся: “Волчонок”.
В горы поехали на лошадях, впереди Халим, за ним Иван, позади Амет Эрен.
Ехал Иван, дорогу примечал, думал, как сподручней цепи выломать, мужиков освободить.
- Вот что, - сказал Халиму строго, - меду пчеле на зиму надо оставлять фунтов пятьдесят, понял? Матку больше двух лет держать нельзя. Каждый год половину маток менять надо.
- А зачем ты это мне говоришь? - У Халима в глазах огонек подозрения. Зачем? Учу уму-разуму. Я у вас не век буду. Глядишь, на что-либо осерчает отец - продаст.
- Тебя не продаст, - горячился Халим. - Ты хороший. Отец тебя любит. И я тебя люблю.
- А я - нет! - крикнул Амет Эрен. - Гяуров надо убивать. Всех!
- Всех не убьешь! - Ивану холодно между лопатками. Бешеный парень за спиной, того и гляди пальнет.
- Когда я пойду в набег, пленных у меня не будет!
- Всех убьешь - работать некому будет, - возразил Халим.
- Все вы жалкое племя! - сердился Амет Эрен. - Великие батыры не щадят врагов. И потому, когда являются великие батыры, - границы империи продвигаются вперед. Теперь нет великих батыров, и мы теряем города.
- А ты, видать, хочешь батыром стать? - подзадоривал Иван.
- Я им стану!
- Ну, это дело не скорое. А сейчас пойдем рой брать, мед качать. От сладенького-то небось не отказываешься?
Амет Эрен отвернулся.
*
Подошли к огромной липе. Медвяный дух на всю луговину. Трава кругом выше пояса. И все цветы. И каждый цветок сочится нектаром, зовет пчел. Пчелы гудят. Чудится, не по траве - медвяной рекой бредешь.
Иван принялся за дело. Оглядел подступы к дуплу. Растопил дымокуры, наладил мешки, в которые собирался взять пчел. И взял. Обошлось без приключений. Матку добыл. Еще улей будет. И хороший!
Дупло было широченное, трое влезут. Меду - полное дупло. А сдавалось Ивану, что дупло это через все дерево, до корня. И, стало быть, меду здесь видимо-невидимо. Захотел проверить. Сел под липой, стал деревянную затычку строгать.
- Что ты еще задумал? - спрашивает с подозрением Амет Эрен.
- Да вот хочу посмотреть, сколько меда в дупле. Сколько сюда бочек везти: одну или все десять. А чтоб добро не пропадало, мы дырку-то, поглядевши-то, закроем.
- О каких ты бочках врешь? Домой поехали, вечереет.
- Тебе велено охранять меня, вот и охраняй. А мне велено мед искать - вот я и нашел.
Скрипнул татарчонок зубами и на дерево полез. В дупло сунулся, да и оступись! А дупло и вправду до самого корня. И не пустое.
Стал Амет Эрен тонуть в меду, закричал, как заяц. Руками за ветку вцепился, а она тонкая, гнется, не держит. Халим туда-сюда, перепугался. Того и гляди из леса убежит к матери под подол.