Бабушка Варя при этом курила свою сигаретку и подмигнула миссис Смит, как бы говоря: «Не тушуйся, скоро эта ведьма уедет и мы уж попьем чайку от души». Элла аккуратно разлила в чашки чай и сказала, обращаясь к сыну:
– Ну-с, Джордж, не говорила ли я тебе, что это случится, а ты все мне твердил о таинственной русской душе? Это же жуткий скандал! Что я теперь должна говорить знакомым? Это позор! Ты же профессор славистики и хорошо знаешь русскую литературу. Ты же помнишь… ну как там ее звали… Настасью Филипповну?
– При чем тут Настасья Филипповна? – сказала бабушка Варя на очень хорошем английском, на котором она говорила свободно, как и на французском и на немецком. – Опять вы все перепутали, Элла, это Анна Каренина ушла от мужа, а Настасья Филипповна никогда не была замужем!
– Ну какая разница! – отозвалась Элла. – Какая-то полная дикость и чушь, как вся ваша культура, история и литература.
Я увидел, как у бабушки Вари задрожали руки, и подумал, что они опять ссорятся из-за каких-то родственников.
– Не надо, мама, – вздохнул папа и замолчал.
– Я всегда прихожу на помощь семье в моменты кризиса, – заявила бабушка Элла. – Предлагаю взять ребенка к себе, где он будет огражден от всей этой русской дикости. Боже мой, – возмущалась Элла, – главное, к кому ушла? К какому-то уроду!
– Мама, пожалуйста, давай не будем это обсуждать, но, если ты возьмешь Эдичку к себе на пару дней, я буду тебе очень признателен. Я просто раздавлен! – стонал папа.
– Во-первых, он не урод, а красавец, а во-вторых, мы и сами можем присмотреть за ребенком, – сказала бабушка Варя.
– Вы бы лучше поехали к дочери в трущобы, где она теперь живет, и убедили ее, что надо немедленно вернуться домой и не изображать из себя Настасью Филипповну. Здесь вам не Россия! – прошипела бабушка Элла.
Через десять минут я уже был в «ягуаре», Элла села за руль, и мы поехали к ней в гости. Борьку оставили дома, Элла не переносила никаких животных, кроме своего жуткого кота Барона. Борька жалобно махал хвостом и чуть не плакал от обиды. Я знал, что мне будет очень скучно, хотя дедушка Джордж и пытался меня развлекать: учил играть в карты и занимался со мной географией на огромном глобусе, стоявшем у него в кабинете.
Всю дорогу Элла ругала маму, иностранцев и дурацкое правительство, которое разрешило всей этой черни вылезти из своих нор, а всяким там Дейвам, которых раньше в приличный дом и на порог не пускали, дозволило знакомиться с приличными женщинами. Под воркотню Эллы я тихонько заснул и проснулся уже тогда, когда мы въезжали в ее деревню. Я начал читать названия улиц: вот Пуддинговая аллея, а вот переулок Пирогов и Пышек.
Эта деревня была совсем не похожа на русскую деревню, куда мы с бабушкой ездили на дачу. Скорей она напоминала маленький уютный городок типа Петергофа или Пушкина. Правда, в этой деревне не было ни фонтанов, ни музеев, ни дворцов. Вдоль чистенькой, аккуратненькой улицы тянулись чистенькие, аккуратненькие домики, дома и даже домищи. Перед каждым домом был красивый палисадник, в котором благоухали великолепные цветы, трава и кусты были аккуратно подстрижены, к домам вели дорожки самой причудливой формы из разноцветного кирпича и камня. Некоторые садики украшала скульптура: гномы, памятники любимым собакам, даже амуры, писающие в фонтан.
Как положено в любой приличной английской деревне, имелась здесь и пивная, которая называлась «Красная корова», были также маленький магазин, почта, мясная лавка, деревенский клуб, церковь и начальная школа.
Деревня располагалась под горой. У самого подножия горы стоял огромный особняк, в нем, по преданию, жила когда-то леди Эмилия Фокс. Теперь здание было поделено на квартиры, ведь содержать такую громадину могли разве что королева либо богатые арабы и русские. Для примера, наш дом возле Оксфорда находился в состоянии постоянного ремонта: то текла крыша, то падала со стен штукатурка, то лопались трубы. В доме постоянно толкались строители, которых бабушка Варя называла люмпенами, все они были на одно лицо: здоровые, мускулистые мужики с нахальными голубыми глазами. Они появлялись в самое неподходящее время, когда их уже не ждали, требовали чаю, поигрывали мускулами под татуированной кожей, выпирающими из-под рваных маек, подтягивали старые джинсы, начинали чесать затылок и, туманно уставясь вдаль, называли какие-то заоблачные цены.
Папа рядом с ними выглядел маленьким и щуплым. Он сразу соглашался на все их условия. Если у нас в это время гостила бабушка Варя, то она начинала с ними дико торговаться и сбивала цену примерно вдвое. А потом следила за качеством работ, что они очень не любили и старались не появляться у нас, когда гостила бабушка. Русская железная леди, так ее называли строители.
Но я отвлекся. Так вот, леди Эмилия Фокс болталась теперь по домам в виде привидения и пугала маленьких детей и старух. Дом Эллы находился неподалеку от особняка, то есть в самом престижном месте деревни.
Как я уже упомянул выше, деревня эта совсем не походила на русскую и была какая-то наманикюренная и вылизанная, все было подстрижено и ухожено, свежепокрашено и прибрано. Если и появлялся в деревне какой-то несознательный персонаж, у которого, например, был не ухожен сад или не покрашен дом, то тут же собирался деревенский совет и выносил резолюцию о том, что все надо привести в порядок. Члены совета торжественно приносили резолюцию на дом не желающему соблюдать порядок лицу и заставляли его подчиниться.
Помню, бабушка Элла рассказывала, как ботанический подкомитет садового комитета целый месяц заседал у миссис Паркер-Боуэлл и требовал, чтобы мистер Браун подстриг куст, который разросся и загораживал обзор при выезде с боковой улицы на главную дорогу, подвергая опасности жизнь деревенских автомобилистов. Мистер Браун категорически отказывался это сделать, ссылаясь на редкую природу куста.
После многочисленных заседаний приняли решение связаться с Ботаническим садом в Лондоне и потребовать объяснений по поводу природы куста, потому что мистер Уайт утверждал, что это просто боярышник, а мистеру Уайту все верили, ведь он был самый выдающийся садовник в округе и его тыквы и кабачки достигали гигантских размеров. Он систематически вывозил свою продукцию на сельскохозяйственные выставки графства. Был даже случай, когда часть его продукции украли прямо с выставки. Подозревали конкурентов, вмешалась полиция, но после просмотра видеозаписей камер наружного наблюдения обнаружили, что кабачки, огурцы и помидоры украли заезжие голодные украинцы, бродившие в поисках работы по окрестным деревням. Пока шло разбирательство, жюри впопыхах присудило первый приз мистеру Грину, тот уже пятый год не мог его получить. Мистер Уайт слег с инфарктом. Деревня возмущалась и требовала пересмотра решения жюри, а кое-кто из самых ретивых написал на заборе мистера Грина, жившего в соседней деревне, «негодяй и самозванец».
Письмо с фотографией куста было отправлено в Лондон, но из Ботанического сада ответа не поступило, тогда резолюцию вынесли и без них: куст окоротить, а лучше вообще спилить. Только члены подкомитета собрались нести резолюцию на дом мистеру Брауну, как приехали рабочие рыть канаву под кабельное телевидение, и куст был спилен за пять минут. Обалдевший от такой наглости мистер Браун выскочил из дому, стал махать руками и кричать на рабочих, но они только пожали плечами, сунули мистеру Брауну в нос план прокладки канавы, утвержденный сельсоветом, сказали что-то по-иностранному, сели в разбитый грузовик и уехали.
– Опять эти чертовы поляки! – кричал мистер Браун. – Житья от них нету.
На шум выскочила из своего дома миссис Паркер-Боуэлл, вдова земского врача, очень уважаемая дама в деревне.
– Справедливость все-таки существует, – сказала она, почему-то глядя в сторону церкви. – Из-за вас у меня выпили весь чай, который муж привез из Индии еще в тридцать пятом году.
Тут она, конечно, слукавила, члены подкомитета ходили к ней со своим чаем, потому что все пили разные сорта – например, бабушка Элла пила только «Эрл Грей». Вопрос о сортах чая и способах его заварки стоял так остро, что половина собраний о природе куста выливалась в споры о чае. Бабушка Элла даже сказала, что один раз чуть не дошло до рукоприкладства и миссис Паркер-Боуэлл с трудом призвала всех к порядку. Только появившийся в это время на столе многослойный торт под названием «Очарование» отвлек всех от споров по поводу сортов чая. Надо здесь отметить, что торты всегда приводили англичан в полный восторг и хорошее настроение.
Мистер Браун вообще не понял, при чем тут чай, и, обозвав миссис Паркер-Боуэлл старой ведьмой, удалился в свой дом и так хлопнул дверью, что доска, изображавшая родовой герб его семьи, упала и раскололась.
Вообще, по словам бабушки Эллы, в деревне шла бурная общественная жизнь. Никакие перипетии мировой политики и события политической жизни Англии никого не касались. У них и своих проблем было навалом: то негодяи-мусорщики перепутали крышки от мусорных ведер и вся деревня целую неделю разбиралась с этим вопросом, то проживающий в деревне хирург-консультант бурно разводился со своей женой. Жена при этом не растерялась и ушла к владельцу булочной, то есть к мужу новой подруги консультанта. Все заново переженились и отпраздновали пышные свадьбы, жалко было только детей, их было восемь, по четыре у каждой пары. Они бродили между домами родителей и не знали, где теперь живут.
А когда мой папа женился на моей маме, в деревне творилось что-то невообразимое. Бабушка Элла рассказывала мне, что любопытные соседи все время бродили возле бабушкиного дома со своими дурацкими собаками, отчего кот Барон пришел в дикое неистовство и вместо того, чтобы спать в дедушкином кресле, торчал у окна и выгибал спину дугой, шипел и картаво мяукал.
Потом соседи потянулись к бабушкиному дому, кто за мукой, кто за сахаром, кто за солью, ссылаясь на то, что магазин уже закрыт. А наглая Идиф Холли, которую бабушка Элла люто ненавидела, просто прорвалась в гостиную, где сидел дедушка с трубкой и читал газету.
– Привет, Джордж, – сказала Идиф. – Что-то давно тебя не видно.
При этом она стреляла глазами во все стороны, но так и не увидела молодых, потому что мамы с папой в это время в деревне не было. Они уехали в Лондон покупать маме вечернее платье и вернулись только к вечеру вместе с Джоном, который жил в Лондоне, был знаменитым адвокатом и папиным лучшим другом.
Ну, об этом позже, а в тот день не успели мы приехать, как бабушка стала собираться на деревенскую ярмарку, где была основным организатором и еще казначеем. Дедушка тоже пришел на кухню и стал выяснять, что на обед. Я, признаться, тоже проголодался и не прочь был поесть. При слове обед кот Барон стал смотреть на нас с интересом.
– Ну какой сегодня может быть обед, Джордж? Ты же знаешь, что сегодня ярмарка, самое главное событие нашего календаря. Приезжают очень высокопоставленные особы, будет даже член парламента от нашего графства. Я же спасала семью, и времени на готовку у меня совсем не осталось. Ты же знаешь, как для меня это важно! Возьми Эдичку и поезжайте в «Макдоналдс». А после приходите на ярмарку.
Мы не заставили себя долго ждать и быстро пошли к машине, пока бабушка не передумала. Походы в «Макдоналдс» я очень любил. Еда в «Макдоналдсе» была очень вкусной, а наблюдать за всем, что там происходит, было моим любимым занятием.
«Макдоналдс» в соседнем городе был довольно большим, двухэтажным и в то утро был забит до отказу. Многочисленные матери-одиночки с множеством детей оккупировали все места. Вдоль и поперек зала стояли детские коляски всех видов и размеров. Выглядели эти мамаши примерно одинаково – маленькие, худенькие, сами почти дети. Их потомство страшно орало, сами мамаши орали громче детей и на каком-то непонятном жаргоне: то и дело слышались слова «клево», «класс», «отстой», «отпад», «бухалово», «курилово» и что-то еще, чего я просто не запомнил.
Я сразу же пристал к дедушке с расспросами о значении этих слов, но дедушка был явно не в духе и сказал, что объяснит позже. Он попросил молодую официантку отнести наш заказ в верхний зал, и мы поднялись наверх. В верхнем зале было пусто и тихо.
Мы с дедушкой уселись за стол и стали пить нашу кока-колу. Тут как раз подошла официантка с заказом. Мы радостно развернули наши гамбургеры и стали их поедать.
– Дедушка, – сказал я, – хорошо, что нас не видит бабушка Варя. Она бы сошла с ума.
– Ну, бабушка Варя – известная аристократка, – ответил дедушка. – Да, так вот, что я хотел тебе сказать. Эти особи женского пола, понимаешь, дружище, они особенные и по-своему несчастные существа. К сожалению, мы должны их содержать за счет наших налогов. Мы оплачиваем все: их жилище, их одежду, походы в «Макдоналдс», рождение и содержание их детей, их бухалово и курилово.
Я удивленно посмотрел на дедушку.
– Ну да, так они называют спиртные напитки, которые поглощают в огромных количествах, и сигареты. Причем получается какая-то цепная реакция, ведь их дети тоже будут рожать детей лет в двенадцать-тринадцать, а к пятнадцати годам уже будут с двумя детьми. И конечно, никто никогда не будет работать.
Снизу послышалось нестройное пение. Кому-то желали счастливого дня рождения. Потом кто-то закричал:
– Джессика, Джордан, вам нравятся ваши мальчики?!
– Вот-вот, – сказал дедушка, – им всего лет по пять, а у них уже бойфренды.
Дедушка долго еще говорил что-то о классовом обществе, о том, что уравниловка до добра не доведет, а люмпены все равно все испортят. Опять я услышал это слово «люмпены».
Через полчаса мы вышли из «Макдоналдса» и поехали на деревенскую ярмарку. Жизнь там уже кипела вовсю. На большой зеленой поляне, которая так и называлась – Деревенская Поляна, были расставлены столы под навесами. Очень ухоженные пожилые дамы, одетые в цветастые юбки, белые блузки и, конечно, все в жемчугах, стояли у своих столов и продавали всякую всячину. Чего тут только не было: торты, мармелад, соленья, сыры, книги, побрякушки, старые чашки, детские игрушки – всего не перечислишь. Народу было не протолкнуться, и когда мы пришли, то увидели, что все стоят в очереди за жарким из поросенка. Поросенка жарили тут же на вертеле, и дедушка немедленно встал в эту очередь.
– Дедушка, мы же только что ели, – сказал я.
– Ну и что, разве можно упустить возможность поесть экологически чистого поросенка, который вырос на ферме у кривого Билла?
Я знал, что кривой Билл – наш сосед. Он был очень симпатичным мужиком, и я так и не понял, почему его звали кривым. Оба глаза у него были на месте. Потом дедушка объяснил, что кривой у Билла был старый фермерский дом, построенный еще в XIV веке. Поначалу все говорили – кривой дом, а потом словечко перешло и на Билла.
Билл радостно приветствовал меня, похлопал по плечу и сказал:
– Ну что, Эдичка, хочешь отведать Фреди? Вот он какой красивый на вертеле.
Я посмотрел на него с ужасом. И тут заметил бабушку Эллу, бежавшую куда-то на всех парах с папкой под мышкой. Она была одета точно так же, как и все остальные дамы, но голову ее еще украшала широкополая шляпа с огромным розовым бантом. Я видел, как она припустила по направлению к какому-то столу, и последовал за ней. Есть мне совершенно не хотелось, тем более моего любимого поросенка Фреди, который был моим другом.
Вокруг стола толпилось много людей, и сначала я ничего не видел, но потом мне удалось пробраться вперед и встать рядом с Эллой. Оказывается, здесь собралась комиссия и присуждался первый приз за лучший торт, мармелад и разные овощи. Все это великолепие было расставлено и разложено на длинных столах и имело свои номера.
Элла не обратила на меня никакого внимания. Она стояла рядом с дамой, та, несмотря на жару, была одета в строгий брючный темно-синий костюм в белую полоску. Эта дама и была депутатом парламента от нашего графства.
Члены жюри с важным видом ходили вокруг столов, все пробовали и писали что-то в своих папках-планшетках. Бабушка стояла рядом с депутатшей, которая – о ужас! – говорила с кем-то по мобильному телефону и не удостаивала бабушку даже взглядом. Я слышал только что-то типа «прокуратура», «заседание», «избиратели» и так далее.
«Ну, – подумал я, – ей это так просто не пройдет. Дура она, что ли, игнорировать мою бабушку Эллу?»
По ледяному выражению бабушкиного лица было видно, что этот разговор по мобильному телефону обойдется депутатше не дешево. Очень даже возможно, будет стоить ее места в парламенте. Уж кто-кто, а бабушка Элла умела создавать общественное мнение. Относиться с полным презрением к их мероприятию и вести разговоры по телефону о каких-то совершенно не относящихся к делу событиях не имел право никто, а уж тем более избранные народом представители власти.