— Кто ты, куда идешь?
— Идите с миром!
— Одинаково проходит и добрый, и злой. Но пусть будет так, чтобы имя твое мы помянули добром.
— Я зла не сделаю.
— Говорят, война близко, скоро и здесь будут гореть хижины и женщины рвать на себе волосы. Мы уходим подальше в горы. Нам был приказ от царя царей идти воевать. Зачем нам воевать? Прожить бы только!..
Крестьяне сами доставали из мешков высохшие лепешки и горсти изюма и давали незнакомцу. Обычаи не позволяли в дороге просить хлеба. Кто даст, так сам — от доброго желания. Видно же сразу, что у путника нет дорожного мешка и глаза горят, как у голодного волка.
Несколько дней шел Спитамен горами и все туже затягивал свой пояс. Однажды на рассвете он увидел широкую светлую полосу реки, окаймленной высокими густыми камышами. По ту сторону реки раскинулась равнина, и на горизонте едва были видны далекие зубчатые горы, дымчатые в утреннем тумане. Он понял, что это великая река Окс.
За рекой начиналась Бактра.
Спитамен обошел далеко кругом селение, лепившееся по склону горы. Внизу, среди камышей, он заметил полянку с ровными линиями грядок. Он решил там отдохнуть.
Спускаясь к берегу, Спитамен наткнулся на всадника. Седобородый старик ехал на коне, навьюченном мешками. Увидав перед собою незнакомца с копьем, старик пустился вскачь. Один мешок оборвался и остался лежать на дороге. Всадник взлетел на перевал и, остановившись, следил, что будет делать незнакомец.
Спитамен развязал мешок. В нем были тщательно сложены синие и шафрановые рубашки и шаровары. Старик, вероятно, был скупщиком одежд и материй, которые ткут горные крестьянки. Спитамен вытряхнул на дорогу все одежды и, свернув кожаный мешок, углубился в камыши.
Старик ждал на перевале, пока не подошло несколько путников. Присев на корточки, они долго спорили, потом все направились к тому месту, где лежали выброшенные одежды, и кричали, обращаясь к камышам:
— Выйди только сюда, бездомный бродяга! Много вас теперь, бездельников, шатается! Все бегут, не хотят защищать родную землю. Изрубим тебя топорами, вор, разбойник, сунься только к нам!
Спитамен пробирался через высокие камыши, с трудом вытягивая ноги из топкой, вязкой земли. Он добрался до поляны. Это была бахча, на которой, прячась в пышной зелени, желтели дыни, поблескивали арбузы и большие изогнутые огурцы. Здесь он нашел сухую кочку, разостлал кожаный мешок и упал на него, потеряв последние силы.
Он лежал долго. Солнце перевалило за полдень. Спитамен протянул руку и взял зрелую дыню. Рассек ее мечом и выпил оранжевый сладкий сок. Он ел ее маленькими ломтиками и прислушивался к звукам окружающей чащи.
Гибкие камыши в два-три человеческих роста тихо шелестели, покачивая верхушками с пышными седыми кистями. От порывов ветра шелест усиливался, и из разных мест доносились звуки, точно множество людей собралось кругом и шептало неведомые слова.
Спитамен снял с себя шерстяной армяк, холщовую рубаху, кожаные штаны, истрепавшиеся мягкие сапоги, портянки и разложил их на земле. Он пролежал на солнце весь день, пока верхушки камышей не зачернели на багровом небе и с реки не повеяло холодом и туманом.
Силы восстанавливались. Он оделся, обошел поляну. В конце ее уходила в камыши едва заметная тропинка.
Где-то затрещало, послышалось чавканье. Спитамен спрятался за камыши. Сквозь сетку стеблей ему были видны грядки поляны.
Из камышей показалась фыркающая громадная голова кабана, вымазанная грязью. Белели изогнутые клыки. Хитрые злые глазки зорко смотрели по сторонам. Кабан сильно потянул воздух, затем уверенно и грузно вышел на поляну.
За ним стремительно выбежали несколько больших и маленьких свинок и остановились в ожидании. Кабан поднимал рыло, нюхал воздух. Щетина на хребте поднялась гребнем. Потом кабан успокоился, и щетина на спине улеглась. Он сильно стал взрывать мордой рыхлую сырую землю. Свиньи забегали по грядкам и, разевая длинные узкие морды, звонко раскалывали арбузы.
Спитамен стоял неподвижно: он знал, что кабан — самое бесстрашное животное и первым бросается туда, где ему почуется опасность для стада.
Попортив много арбузов, свиньи успокоились и легли на бок, вытянув ноги. Один только секач грузно ходил по поляне, громко чавкая, иногда рывками взрывая землю. Вдруг кабан насторожился и тревожно хрюкнул.
Зашумели камыши, послышался треск сломанных стеблей. Все свиньи вскочили и запрыгали на месте, не зная, куда бежать. Из чащи вылетела могучим прыжком громадная туша, красная, с поперечными черными полосами, и обрушилась на одну свинью. Неистовый визг прорезал тишину вечера. Схватив свинью за загривок, зверь в несколько прыжков перелетел поляну и скрылся в камышах. Только длинный хвост и грязные задние лапы мелькнули на багровом небе.
Кабан и свиньи врассыпную бросились в другую сторону, ломая камыши. Одна свинья неслась мимо Спитамена. Метнув копье, он пронзил ее насквозь. Она кувырнулась и, взвизгивая, забилась в топкой грязи.
Спитамен выдернул копье, озираясь по сторонам. Но тигр не вернулся. Вдали раздавался еще треск ломавшихся стеблей, но вскоре все затихло.
Спитамен притащил тушу свиньи на поляну. Он рассек ее на части, вырезал почки и печенку и съел их теплыми.
Медлить было нельзя. Владыки камышей — тигр и кабан-секач — могли вернуться на место встречи. Спитамен направился по тропинке, оглядываясь и прислушиваясь, не хрустнет ли сзади него ветка под тяжелой лапой зверя.
БАКТРА
Показался открытый берег, усеянный круглой галькой. Валялись обрывки гнилых сетей, куски разломанной лодки. Вода неслась стремительно, кружась в водоворотах, в которых толклись сучья, солома, арбузные корки.
Спитамен разделся, расправил мешок, вложил в него всю свою одежду и сапоги, надул мешок и затянул отверстие ременной петлей. Меч и копье привязал сверху.
Держа мешок перед собой, он вошел в воду. Скоро дно пропало под ногами и его понесло течением. Одной рукой он обхватил надутый мешок — турсук; свободной рукой и ногами он загребал, стремясь доплыть до противоположного берега. Ему казалось, что оба берега и камыши бурно уносились назад, а вода оставалась на месте. Медленно, но упорно черная голова продолжала пересекать широкую водную равнину и наконец стала приближаться к противоположному берегу. Ноги коснулись песчаной отмели. Берег был низменный и пустынный. Серые кулики перебегали по мокрому песку и, подхватываемые ветром, взлетали с жалобными криками.
Спитамен ползком пробрался по берегу к более высокому месту и сейчас же сполз обратно под откос. Здесь он развязал мешок и оделся. Все вещи были сухие.
Над берегом слышались голоса. Говорили двое.
— Князья потеряли голову. Все они делают точно для того, чтобы погубить народ.
— Каждый день наши воины проходят мимо.
— А какие воины — кто с топором, кто с колом, а кто и с голыми руками.
— Всех посылают в Бактру, а еды не дают. Каждый должен взять с собой из дому хлеба. Вот по пути они и бросаются на крестьянские огороды, рвут огурцы и арбузы, выкапывают морковь и репу.
— А что же нам останется? Они съедят все наши запасы.
— Говорят, что князья приказали сжечь все деревни, все запасы, весь хлеб — на семь дней пути…
Голоса удалились. Спитамен поднялся и увидел двух крестьян. Они шли, согнувшись под тяжестью мешков, и скрылись за песчаными холмами.
Спитамен шел целый день по раскаленному песку, и в лицо его непрерывно ударял пылью горячий порывистый ветер.
Долго тянулась пустынная равнина. Наконец Спитамен пересек большую дорогу. Там он попал в гущу ревущих верблюдов, бараньих стад, повозок и всадников.
От путников он узнал, что недавно в Бактру приехал сам новый царь царей Артаксеркс, раньше называвшийся «сатрап Бесс». С ним была тысяча всадников на прекраснейших лошадях. Сзади ехало столько же слуг. Они везли ковры и палатки и всякие походные вещи. Сто поваров сопровождали караван верблюдов, груженных котлами и большими кувшинами с маслом и вином.
К вечеру пришлось переправляться через бесчисленные каналы с мутной глинистой водой. Впереди горели красные огни; это был город Бактра, прозванный «матерью персидских городов».
Чем темнее становилась ночь, тем ярче вспыхивали кругом огни. Они загорались по всей равнине. Красные языки подымались к небу, и низкие облака окрасились в багровый цвет.
— Это войска царя царей варят себе обед, — говорили путники. — Здесь собралась тысяча тысяч воинов.
— Нет, это воины приносят жертвы добрым богам, — возражали другие. — Это для того, чтобы великий Ахурамазда дал победу персидскому мечу.
Но огни становились слишком велики и тревожны.
Вдруг крик пробежал по всей дороге:
— Горят наши селения! Горят склады хлеба! Бесc приказал сжечь Бактриану! Проклятие могиле его отца!
— Мы все помрем с голоду! Кто накормит наших жен и детей?
Вся толпа, двигавшаяся по большой дороге, рассыпавшись, побежала. Одни бросились в город, толкая, давя друг друга. Другие повернули обратно, стремясь скорее вернуться в свои селения. Толпа потеряла рассудок. Пастухи, гнавшие баранов, растеряли их в темноте и давке. Всадники понеслись вскачь. Повозки катились в стороны и падали в канавы. Где-то громко звучали трубы, собирая воинов и усиливая тревогу.
Спитамен шел через рытвины рядом с большой дорогой и думал только о том, где бы ему поесть. В стороне он увидел коновязи и ряды костров. Около них сидели воины; отблески огней вспыхивали на медных пластинках их кожаных панцирей.
«Где много людей обедают, всегда найдется кусок для путника», — подумал Спитамен и подошел к одному из костров.
Сидевшие не обратили на него внимания, но один, стоявший в стороне, одетый как начальник, в бронзовом изрубленном шлеме, окликнул:
— Ты здесь чего побираешься, бродяга? Плети захотел?
— Я хочу быть воином.
— Воином? А ну-ка подойди ближе! Ты копье бросать умеешь? А стрелять из лука? Отбивать удары мечом? — Железная рука схватила Спитамена за плечо и ощупала его мышцы. — Ты говоришь, что все это умеешь? Ладно. Как тебя зовут? Шеппе-Тэмен? Ты, верно, родом из дахов?
— Нет, согд.
— Ну, все равно! Ахурамазду почитаешь? Да? Хочешь всякой беды и пакости Ариману? Если все так, как ты говоришь, то отныне ты будешь нашим воином.
Начальник указал на большого рыжего коня, привязанного на приколе отдельно.
— Видишь этого коня? Его хозяин убит. После него остались этот конь и оружие. Ты все это получишь, но уплатишь справедливую цену брату покойника. Конечно, уплатишь не сейчас, а потом. Война кормит воина. Обдерешь одного-другого киликаса — вот и будут деньги. Живот тебе, верно, подвело, так садись к костру — там тебе дадут горсть пшена.
Но когда Спитамен подошел к костру, несколько голосов закричало:
— Это колдун! Он убил нашего сотника, вяжите его! Он может провалиться сквозь землю и обратиться в скорпиона! Смерть слуге Аримана!
Воины вскочили. Подошел начальник.
— Так это ты убил сотника? Правда ли, что ты колдун?
Расставив ноги, Спитамен стоял, озираясь, как волк, готовый сцепиться с наседающими собаками. Он схватил за горло одного воина и так отшвырнул его, что тот покатился.
— Да, я убил сотника, труса, боявшегося биться со мной один на один. Я задушу каждого, кто скажет, что я слуга Аримана. Да исчезнет он, и да будет всегда правда на земле!
— Не слушайте! Убить его, убить! — кричали воины.
— Тебя надо отвести к князю Сатибарзану, — сказал начальник. — Как он скажет, так и будет. Пойдем!
Сатибарзан, в малиновой шелковой рубашке, в зеленых замшевых шароварах и желтых сапогах, лежал на пестрой ковровой попоне. Возле него стояли бронзовое блюдо с виноградом и золотая скифская чаша с вином. Кругом сидели, поджав под себя ноги, несколько воинов и слушали молодого певца. Он наигрывал на семиструнной арфе и пел о подвигах древних богатырей.
— Колдуна привели, вот он, колдун! — кричали воины.
— Тише, не мешайте слушать! — Красивое лицо Сатибарзана недовольно поморщилось. — Тише, говорю я вам! — прикрикнул Сатибарзан.
Воины замолкли, но певец, видно, устал и тяжело переводил дыхание.
— Отдохни, Фирак, выпей вина. — Сатибарзан протянул певцу свою чашу. — Ну, говорите теперь, что это за человек.
— Он колдун. Связанный, скрылся в нору скорпиона, отрубил голову сотнику и улетел, как летучая мышь.
— Ха-ха! Вот это забавный человек, он мне нравится! — воскликнул Сатибарзан. — Давно я ищу такого человека, о котором говорят только в сказках. Ну, сядь рядом со мной. Или ты опять вспорхнешь сейчас летучей мышью? А вино ты пьешь?
— Из твоих рук выпью, — сказал Спитамен и опустился на ковер.
— Правду ли говорят воины? За что ты убил сотника?
— Я убил сотника потому, что он хотел убить меня. Разве я неправильно сделал?
— Постой, я тебя где-то видел. Припоминаю — не ты ли был в царском дворце вместе со скифом Будакеном и уверял, что бил плетью яванов?
— Да, ты меня видел в Мараканде.
— А ты сумеешь влезть в нору скорпиона?
— Для того чтобы поймать киликасов, я пролезу даже в нору очковой змеи.
— Воины! — воскликнул Сатибарзан. — Вот человек, который ищет драки с яванами, а не бежит от них. А вы хотите такого человека убить! С врагами вы или против них? Сотник умер, и пусть душа его счастливо доберется до шести потоков рая. А у нас новый товарищ, и мы скоро увидим, как он ведет себя в бою. Его зовут Левша-Колючка. Он левой рукой так же хорошо бьет, как правой, и, как скорпион, ужалит каждого, кто захочет сесть на него. Завтра мы двинемся искать киликасов и не будем больше валяться здесь, как шакалы, которым перешибли хребты.
— Живи, Сатибарзан! Веди нас в бой! — закричали воины.
Фирак поднялся и обратился к Спитамену:
— Постой! Ты не только Шеппе-Тэмен, но ты Спитамен, блистающий своей доблестью, как раскаленный уголь, летящий во мраке. Друзья, он подарил мне жизнь, когда злодеи бросили меня, связанного, в Башню молчания. — Фирак подошел и коснулся рукой Спитамена:
— Я целую край твоей одежды.
Воины сбегались со всех сторон и указывали на Спитамена:
— Вот этот человек все может сделать и ничего не боится.
— С таким богатырем не может быть неудачи.
Фирак повел Спитамена к костру. Все протягивали ему чаши с вином и растопленным коровьим маслом и старались коснуться рукой его левого плеча, чтобы получить от него часть чудодейственной силы.
ГИБЕЛЬ САТИБАРЗАНА
На рассвете всадники ходили между конями, подвязывая им пестрые торбы с ячменем, затягивали широкими ремнями войлочные потники. Некоторые воины еще спали, и их кони, видя ячмень и не получая корма, рвались с привязей.
Сатибарзан, покрывшись белым шерстяным плащом, всю ночь пролежал, не закрывая глаз. Подперев рукой голову с растрепанными длинными кудрями, он глядел на равнину, где еще пылали дальние селения и черные полосы дыма, как смерчи, вились к небу, слабо относимые ветром.
— Пропала старая Персия, и нет нигде спасения, — шептал он.
К нему подошел молодой слуга и, блеснув зубами, насмешливо бросил:
— Царь царей… улепетывает!
Плащ отлетел в сторону. Сатибарзан вскочил. Слуга держал наготове панцирь и боевой шлем.
— Ты врешь! Раздавлю тебя!
— Гляди сам.
По большой дороге рысью двигалась густая вереница всадников. Топот тысяч ног гудел в тихом утреннем воздухе. Видны были начальники кухонь, палаток, обоза. Главный евнух трясся на разукрашенном муле. Вдали над толпой на длинном древке подымался золотой значок Артаксеркса.
Сатибарзан надел панцирь. Слуга затянул ремни, прицепил пояс с мечом, накинул полосатый плащ. Медленно подошел Сатибарзан к краю дороги. Оруженосец подъехал к нему, держа в поводу боевого коня с железной кольчужной сеткой на груди.
Золотистый конь с белой гривой («Подарок Будакена!» — вспомнил Сатибарзан) бежал по дороге крупной рысью, грызя удила, легко выбрасывая упругие ноги. Бесс сидел на нем, закутанный в пурпурный шерстяной плащ; видны были только черные сердитые глаза и нахмуренные брови.