— Этого молодого скифа надо придержать, он, видимо, сам навязывается мне на службу.
Затем царь громко обратился к скифам:
— Но разве побежденные мною народы не благословляют моего имени?
Один из сидевших с краю скифов, одетый беднее других, резко ответил:
— Не полагайся на дружбу побежденных тобой. Между господином и рабом нет и не может быть дружбы… Порабощенный народ всегда имеет право восстать, даже во время безмятежного мира.
Лицо Александра исказилось, светлый глаз закатился под лоб.
Базилевс встал, отвернулся от скифов и сказал своим товарищам, которые затихли, вглядываясь в глаза своего вождя:
— Эти варвары вместо покорности навязывают мне свои советы. Не они ли подстрекают согдов и бактрийцев к восстанию? Пусть войска садятся на суда. Мы переходим на скифский берег!
Он повернулся к скифам, насмешка искривила его губы:
— Я вижу, что хотя скифы никогда не выпускают из рук оружия, но среди них имеются люди весьма умные и более просвещенные, чем у других варваров. Я постараюсь последовать и вашим советам, и своему счастью. Но я не предприму ничего безрассудного.
Базилевс поднял руку в знак прощального приветствия и удалился за занавеску.
Тамир поднялся, и за ним другие скифы встали и степенно вышли из шатра.
— Знаешь ли, кто был переводчиком у Двурогого? — спросил Тамира один из саков.
— Вероятно, кто-либо из отряда Мавака, который дрался в великой битве персов при Арбеле?
— Да, это был Сколот, сын Будакена. Он надел иноземное платье и носит волосы по-явански, завитые, как у барана.
— Хорошо, что Будакена не было с нами. Его бы не удержало присутствие царя, и он убил бы своего сына-изменника.
Гефестион с персом-переводчиком подошли к Гелону, уже вскочившему на легкого, золотистого жеребца.
— Царь Азии желает посмотреть твоего коня. Не проедешь ли ты с нами к коновязи, где царская конюшня? — сказал Гефестион.
— Я сейчас догоню вас! — радостно крикнул Гелон медленно отъезжавшему Тамиру.
Затем он повернулся к переводчику и зашептал ему:
— Передай, что я могу пригнать для армии царя десять тысяч баранов. По какой цене будет за них заплачено?
БИТВА У МОГУЛЬСКИХ ГОР
«Богатыри, скачите к Могульскому дракону!» — такой призыв Тамир разослал с гонцами по всем сакским кочевьям.
Все знали, что Могульский дракон — это черный скалистый хребет среди голой равнины, перерезанный, точно от удара меча, узким проходом. Река Яксарт стремительно обегает его близ согдского города Ванката и, перепрыгнув через Беговатские пороги, дальше спокойно направляется к северу, по краю Голодной степи.
По ночам костры на курганах вспыхивали красными огнями, вселяя радостную тревогу в молодых саков, не видавших еще большой битвы. Они спешно чинили седла, точили мечи и клялись, что в предстоящем бою добудут себе и железную кольчугу, и голову явана, чтобы подвесить ее над входом в шатер.
Степь всполошилась. Пронеслись слухи, что надвигаются невиданные двурогие люди, что им нет числа, после них остаются развалины, трава вянет и больше не растет. Одни скотоводы погнали стада на север, другие, наоборот, оставив стада у родичей в низовьях Яксарта, сами с повозками, с женами и детьми направлялись на юг, к Могульскому дракону, ожидая после боя богатой добычи. Старухи в повозках, раздувая угли в горшках, берегли огонь родных костров.
Повозки с войлочными юртами громыхали, пронзительно скрипели тяжелые карагачевые колеса, и шестерки быков, запряженных парами, протяжно ревели, когда погонщики покалывали их длинными стрекалами.
В Могульском ущелье, возле горного ручья, раскинулся большой шумный табор. Девушки в длинных, до пят, малиновых одеждах разбрелись по склонам холмов, собирая прошлогодний сухой бурьян. Они шли, раскачиваясь, распевая песни, неся вязанки над головой, и серебряные монеты, нашитые на груди, переливались на солнце, как рыбья чешуя. Разве девушки могли чего-либо бояться, когда непобедимые сакские богатыри слетелись на зов битвы!
Тучи пыли надвигались по равнине; в свисте, криках, топоте коней проносились веселые скифские воины, подбрасывая на скаку копья, готовясь к бою.
Молодцы рода Боняка, в рыжих остроконечных шапках и серых шерстяных накидках, примчались одними из первых. Они скатились с маленьких длинногривых жеребцов с выкрашенными красной краской хвостами, спутали им ноги и, оставив бродить по равнине, сами двинулись к табору со свистом, уханьем и песнями. Накидки были лихо наброшены на левое плечо; подхватив полу правой рукой, молодцы побрякивали медными чашками о бронзовые пряжки поясов, требуя, чтобы в таборе их угостили глотком холодного кумыса.
— Покажите нам яванов! — кричали они. — Наши стрелы ворчат в колчанах, они хотят скорей пробуравить толстые яванские животы.
Седая, с птичьим лицом старуха в заплатанной рубахе высунулась из юрты на телеге, щуря слезящиеся глаза:
— Бой-бой, какие вы все молодчики да красавчики! Все ли из вас вернутся к теплым кострам и черным шатрам? Дайте я налью вам кобыльего молока. Пейте, пока видят ваши смелые глаза!
Отряд свободных скифов прибыл со своим новым бунчуком.
Впереди них на пегом коне скакал Кидрей, держа бунчук с медными погремушками.
— Где Будакен и его «обреченные»?
— Близ берега, следят, что затевают яваны.
Кидрей протянул бунчук старику, сидевшему на старом сивом коне с облезлым хвостом. У пояса вместо лука висели гусли. Старик провел дрожащей рукой по воздуху и схватил бунчук.
— Глядите, бунчук в руках слепого.
— Не слепой ли поведет молодцов в бой?
— Да это Саксафар, наш певец! Он споет боевые песни.
Кидрей направился к реке, он нашел отряд «обреченных» Будакена в одном из ущелий, отходящих от главного пути. Воины лежали на камнях; некоторые кормили лошадей, другие собирали воду из тонкой струи горного ключа, падавшего со скалы.
Будакен полулежал, облокотившись на камень, и чаша с водой, стоявшая возле него, оставалась нетронутой.
Кидрей, сойдя с коня, несколько времени молча сидел около Будакена. Кидрей уже слышал, что послы саков видели у Двурогого юношу-переводчика, похожего на Сколота. Древние законы саков требовали, чтобы отец в битве сам разыскал сына-изменника и собственноручно казнил его. Не к этому ли готовился теперь сумрачный Будакен?
— Почему твоя сила и здоровье здесь, а не на берегу? — наконец спросил Кидрей.
— Совет племени приказал мне быть в засаде вместе с «обреченными». Если яваны бросятся по этому пути, то мы ударим им в бок, расколем пополам и будем биться с одной частью.
— Если яваны переправятся на эту сторону, надо перерубить канаты плотов и лодок, чтобы им не было возврата.
— Это поручено Гелону.
— Где Тамир?
— Тамир со своим братом Сотраком на холме у берега реки. Они пошлют куда надо сакских бойцов.
Кидрей встал, поднял горсть песку и, вскочив на Пегаша, швырнул песок в сторону яванов:
— Да покроется лицо яванов грязью поражения! Чтоб их сила рассыпалась, как этот песок.
Главное ядро скифов расположилось у самого берега Яксарта, где обычно происходила переправа. Здесь течение сузилось, и ясно было видно все, что происходило на том берегу. Хорошие стрелки пускали из луков стрелы; иногда они долетали до другого берега, и тогда начинали биться раненые лошади или начиналась суматоха среди согдов, возившихся с плотами.
Плотов было очень много. Они растянулись вдоль берега. Много дней десятки тысяч пригнанных согдов работали над ними. В это яркое, солнечное утро воздух был особенно чист, и можно было даже рассмотреть каждого любопытного, взобравшегося на старые каменные стены города.
Тысячи стрел взвились в воздухе и ударили в скифский берег, сбивая с седел всадников. Скифы отхлынули от берега и взлетели на склоны холмов. Это метательные машины Двурогого загрохотали и с визгом перебрасывали через реку стрелы величиной с полкопья, очищая берег от скифов. Одновременно от левого берега разом оторвалась масса плотов, нагруженных воинами. Одни стояли по краям, припав на колено, прикрываясь высокими камышовыми щитами. За ними прятались лучники и пращники. На больших плоскодонных лодках помещались всадники; они держали за поводья лошадей, которые плыли сзади, погрузившись по уши, высовывая фыркающие ноздри. Быстрое течение мутной темной реки стало кружить плоты; воины шатались, хватаясь друг за друга; некоторые падали в воду и гибли в водоворотах. Гребцы быстро работали веслами, и македонские плоты начали прибиваться к правому берегу. Яваны соскакивали на землю, садились на больших мокрых коней и, примыкая друг к другу, наступали на скифских всадников. Пращники с такой силой швыряли круглые камни, что пробивали насквозь незащищенную грудь саков; они валились с коней, которые уносились вихрем по равнине и тащили за собой раненых, не выпускавших из рук поводьев.
Как стая громадных пестрых птиц, двенадцать тысяч плотов перенеслись через реку, и воины Двурогого, соскочив на берег, быстро сомкнулись в ряды и под свист флейт побежали по каменистой почве навстречу скифам. Широкие, отточенные мечи в руках воинов переливались яркими вспышками играющих солнечных лучей.
Но пешие яваны не могли догнать скифских всадников, которые, припав к шее лошадей, проносились по долине, поражая врага без промаха маленькими отравленными стрелами.
С проклятием раненые воины оставляли ряды, падая на землю: выдернув стрелы, они перевязывали цветными тряпками кровавые раны и затем тащились обратно к плотам.
Всадники Двурогого, блистающие медью, в ярко-красных плащах, быстро выстроились длинными рядами. Задние ряды всадников опускали концы длинных копий на плечи передних, так что отряд, наступая, щетинился остриями копий. Что могли сделать с таким мощным строем скифские бойцы в кожаных или веревочных нагрудниках, вооруженные небольшими копьями и короткими мечами, действующие в одиночку? Помня наказы Тамира и Сотрака, скифы рассыпались в стороны, взлетая на склоны холмов, и, оборачиваясь, на скаку пускали стрелы в македонцев. Скифские стрелы ударялись в медные нагрудники и шлемы нарядных яванов, ломались и отскакивали, но все же многие были тяжело ранены, и ровные линии копий начали дрожать и ломаться. Кони яванов вылетали из рядов без всадников и неслись вслед за македонскими отрядами.
Македонцы приходили в ярость от неуловимости скифов; могучие удары их конницы и фаланг пехоты нигде не встречали той сплоченной массы, которую они могли бы раздавить и искрошить. Македонцы продолжали еще держаться кучно, стараясь настичь скифов, но тревога расползалась по их рядам: привыкшие наводить ужас, они впервые видели врага бесстрашного и непреклонного.
Скифские богатыри разъярились и уже искали рукопашной схватки с надменными яванами, желавшими поработить их свободные степи.
Отчего же не вылетают «обреченные», которые в этом бою хотели добыть себе славу, чтобы потом у горячих костров слепые гусляры пели о них хвалебные песни?
Уже два отряда македонцев пронеслись вперед. Разве можно пропустить их? Ведь они мчатся туда, где растянулся лагерь саков, где были их семьи, жены, дети и старухи.
Могучей лавиной приближался третий отряд македонцев. Впереди выделялось несколько особенно нарядных всадников в стальных латах, блистающих на солнце.
Будакен наблюдал из-за обломков скалы за мчавшимися отрядами. Он сдерживал рвавшихся в бой молодых бойцов:
— Рано, рано еще! Дайте мне увидеть самого злого пса, желающего отгрызть сакские головы!
Его зоркие звериные глаза заметили в рядах македонцев одно лицо с нахмуренными бровями, с прямой линией носа и лба, с красивым и злым изгибом надменного рта. Он держал над головой длинное копье, и белые крылья цапли развевались над серебристым шлемом.
— Улала! — заревел Будакен боевой призыв саков.
Вздрогнули «обреченные», выхватили короткие тяжелые мечи и вырвались вперед в бешеной скачке. Пегие, бурые и рыжие сакские кони сбоку ударили в македонцев, разбили грудью их ряды. Македонцы, побросав длинные копья, завертелись в рукопашной схватке, рубясь мечами с налетевшими, как буря, отчаянными скифами.
Будакен, вертя воющей железной палицей, мчался в самую глубину сечи. Он видел вдали красивое лицо в стальном шлеме, и его глаза метались, отыскивая около него знакомые черты сына Сколота. Уже он сбил с коней нескольких македонцев. Его тяжелый жеребец, как бы чувствуя ярость седока, пробивался через ряды воинов, которые бросались в стороны от разъяренного скифа, ревевшего и валившего все кругом, как раненый медведь.
Двурогий близко… Он сейчас сбросит его и растопчет копытами коня. Но отборные телохранители Двурогого уже заметили свирепого скифа, пробивавшегося к царю Азии. Громадный черный нубиец подлетел сбоку и мощным размахом метнул в него копье. Копье скользнуло по панцирю, зацепило бедро и пронзило спину карего жеребца. Будакен полетел на землю вместе с перевернувшимся через голову конем. Толпа всадников пронеслась через него. Последним взглядом Будакен узнал пегого коня Кидрея. Мелькнуло копье, пронзившее плечистого нубийца, который повалился на землю, и затем темная ночь накрыла плащом глаза Будакена.
Телохранители Александра, отбиваясь от скифов, с трудом оттеснили их от царя царей. Схватив поводья его коня, плотным кольцом вылетели они из сечи и помчались обратно к реке.
Александр с трудом домчался до лодок. Здесь он приказал эфебу взобраться на скалу и следить за тем, что замышляют скифы. Сам же укрылся в кусты полыни, и телохранители загородили его, растянув плащи.
— Лекаря скорее, базилевс заболел животом! Где скифы? — кричали они.
— Скифы снова приближаются, — отвечал со скалы эфеб.
Александр, бледный, с синими кругами под глазами, поддерживаемый телохранителями, прошел в лодку. Гребцы отчалили и заработали веслами, направляясь к другому берегу.
Передние фланги пехоты македонцев продолжали наступление. Они были неудержимы и не останавливались, уверенные, что сзади следуют подкрепления Александра. Ожидая великих наград за разгром непобедимых скифов, они гнались за отрядами рассыпавшегося во все стороны противника, но натиск македонцев был бессильным ударом меча по воде.
Скифы с такой быстротой уходили от пехоты и тяжелых коней македонских этэров, что проскочили то место, где им приказано было завернуть и ударить с боков на растянувшиеся позади них ряды яванов.
Дикие вопли понеслись им навстречу. Впереди в ущелье весь путь перегораживали ряды скифских телег, где находились женщины, дети и старики. Дымились костры, испуганные быки и верблюды бились на привязях.
Черные от солнца сакские жены на телегах подымали маленьких плачущих детей.
— Убейте нас раньше! Не отдавайте на позор врагам! Воины ли вы? Куда несетесь, потеряв голову?
Одна женщина верхом на тощей лошади, с люлькой поперек седла, помчалась в ряды скифов:
— Дайте нам копья! Мы сами будем драться! Умрем в бою!
Люлька на широком ремне, перекинутом через шею женщины, раскачивалась, а она хлестала кобылицу и неслась сквозь ряды задерживающих бег скифов.
Македонцы издали увидели тяжелые телеги, где их кони переломали бы себе ноги. Военачальники закричали слова команды, и с необычайной быстротой и искусством всадники повернулись, перестроились и, стараясь сохранить порядок, понеслись обратно.
Скифы, как стая легких собак, наседающих на тяжелого кабана, кружились и гнались вслед за уходившими македонскими всадниками.
Македонцы направились обратно к реке тем же путем, постепенно сдерживая бег, подбирая своих раненых и добивая раненых скифов.
Скифы напирали сзади, готовясь к новому удару. Сейчас отряд Гелона налетит на македонцев, перерубит канаты плотов, и тогда в рукопашной схватке можно покончить с владычеством Двурогого в Азии.
Но Гелон с отрядом не явился…
Македонцы свободно приближались к переправе, выдерживая натиск беспорядочно наседавших скифов, а навстречу им уже двигалось подкрепление: извилистая линия лучников и пращников; за ними тесными рядами, блистающая медью, спешила пехота, прикрываясь бронзовыми щитами, готовая к рукопашному бою.
Яваны спешно переправлялись обратно на свой берег. Оттуда метательные машины с грохотом начали снова выбрасывать тучи стрел и камней, оттесняя скифов, пока последние плоты не оттолкнулись от раскаленного каменистого скифского берега…
В МАРАКАНДЕ
По дороге к Мараканде, взбираясь с холма на холм, плелся серый ослик с двумя мешками, перекинутыми через спину. Сзади шагал Спитамен в рваной одежде; красный лоскут был обернут вокруг головы. Он шел ровной походкой, веткой подгоняя осла и беспечно тянул песню, переливчатую, как завывание ветра.
Он посматривал на старые желтые стены Мараканды с густыми кустами в трещинах между зубцами бойниц и, хмурясь, отворачивался, когда порыв ветра доносил душную струю трупного смрада. Возле открытых ворот, где обычно стояла стража и лотки продавцов вареной требухи, сушеного винограда и сладких палочек из теста, теперь было пусто. На дороге, изрытой глубокими колеями, валялись цветные тряпки, лежала на боку телега с одним колесом.