Все это, однако, не помешало создать В. Яну сильное в художественном отношении произведение. Писателю удалось показать истинные причины восстания, о которых не сказали ни Саллюстий, ни Плутарх, ни Флор, ни Аппиан, ни какой-либо другой из древних авторов, писавших о восстании Спартака. Обращаясь к написанному современником Спартака Варроном агрономическому трактату, писатель извлекает из него мысль, что раб — это орудие, отличающееся от инструментов и животных лишь речью. Но как довести эту предельно четкую формулу рабовладельческого общества до современного читателя? Как образно внушить ему, что Спартак боролся не за власть, не за положение в обществе, а за возвращение людям, низведенным до положения скота, человеческого достоинства? Сделать Варрона участником развертывающихся событий? Ввести беседу двух рабовладельцев, в которой один назовет рабов «говорящими орудиями»? В. Ян находит иное, нестандартное решение. Надсмотрщики разбивают новую партию рабов на несколько отрядов и объявляют, кто будет Лопатами, кто Мотыгами, кто Сохой, кто Воротом у колодца, кто Бороной, а кто— Тачкой. Фракийцы, как самые сильные, объявляются Мельничными жерновами и Кирками, ломающими камни.
Человек, имевший родину и родителей, имя, внешность и характер, потерял все человеческое. Он стал орудием труда. Теперь ему могли крикнуть. «Эй, Лопата, почему остановилась?!» А когда состарится или ослабеет, «продать со всяким хламом» — именно такова рекомендация автора агрономического трактата М Порция Катона.
Восстание рабов в художественной трактовке В Яна вырастает как коллективный протест угнетенного класса и выражается в формуле-метафоре:
Это песня людей, с помощью оружия вернувших себе человеческое достоинство. Во главе их встали те, кого римляне назвали Мечами (Гладиусами), определив им красиво убивать друг друга на аренах амфитеатров. Вот они: Спартак, Крикс, Эномай, Ганник — все подлинные имена восставших, донесенные исторической традицией. Им противостоят римские полководцы, которым поручено возвратить взбунтовавшихся Лопат, Мотыг, Тачек и Мечей на свои места.
Разумеется, даже в документальной повести, которую задумал В Ян, было трудно обойтись без вымышленных персонажей. Но их введение не только не нарушило жизненной правды, которой дышит «Спартак», но и дополнило ее немаловажными деталями.
Интерес В. Яна к истории классовой борьбы нашел отражение и в другом его произведении — «Трюм и палуба». Местом его действия является живописное озеро Неми со знаменитой в древности священной рощей Дианы. Об одном из событий, происшедших на фоне этого идиллического пейзажа, поведала «подводная археология». Еще в XV веке рыбаки вытащили сетями со дна обломок фигурного носа корабля. Попытки его поднять, имевшие место в XVI и XIX веках, оказались безуспешными. Лишь в конце 20-х годов XX века благодаря развернутой Муссолини кампании возрождения морского могущества древнего Рима на поднятие корабля не пожалели средств. Мощные помпы за четыре года наполовину осушили озеро Неми. с его дна подняли два древнеримских корабля и. подремонтировав их, установили в специально сооруженных ангарах.
О начавшихся работах В. Ян узнал из итальянского иллюстрированного журнала. В нем был воспроизведен снимок глиняной вентиляционной трубы с клеймом императора Гая Калигулы (37–41 гг.), точно датировавшим время катастрофы. Воображение писателя заработало, представив гибель судна как следствие бессмысленной жестокости императора-маньяка.
Само название рассказа «Трюм и палуба» показывает, что писателя заинтересовала возможность представить зрительно классовую структуру императорского Рима в виде палубы, предназначенной для роскоши и наслаждений эксплуататоров, и трюма, преисподней, для страданий и тяжелого труда рабов.
В. Ян прекрасно знал стихи Горация, в которых государство эпохи гражданских войн изображалось в образе корабля в бушующем море:
О корабль мой! Вновь вынесет в море тебя
Буря! Что ж ты стоишь? Выбрось быстрей
Якорь. Разве не видишь, что
Гол уже борт твой. Весла снесло
Африком злым, мачта надломлена,
Сорван канат. И едва уже киль
Справиться может с мощным
Течением…
В сознании поэта буря и злой африканский ветер (Африк) предстают как явления внешние по отношению к кораблю. В. Ян хотел показать в образе того же корабля, что государству грозит нечто пострашнее бури. Один из героев рассказа — Тетриний, разбив оковы, вместе с другими гребцами спасается с пылающего судна и бежит в Альбанские горы, чтобы начать с угнетателями вооруженную борьбу.
У Яна описание объятого пожаром корабля, с которого чудом спасся Тетриний, не соответствует типу судна, извлеченного со дна озера Неми. Каждый из двух поднятых кораблей имел один ряд весел, а не несколько, как описывает Ян. Всего на нем было 28 весел. В. Ян опирался на свидетельство биографа Калигулы Светония: «Калигула построил либурнские корабли в десять рядов весел с жемчужной кормой и разноцветными парусами, с огромными купальнями, портиками, пиршественными залами, даже с виноградниками и плодовыми деревьями всякого рода». Видимо, исходя из этого описания, В. Ян снизил палубность озерных кораблей, но даже такие суда не могли бы развернуться на небольшом, хотя и глубоководном озере.
В незаконченном рассказе «Овидий в изгнании», который, судя по зачину, должен был вылиться в повесть, В. Ян успел лишь поведать об обстановке, в которой жил опальный поэт Каждые пятнадцать дней он обязан посетить господствующую над полуварварским городком Томы римскую крепость, чтобы отчитаться, что он на месте. Кто стражи, под недремлющим оком которых вынужден находиться поэт? Начальник крепости, ненавидящий поэта военный трибун, его помощник центурион, сам от безделья кропающий стишки и поэтому завидующий славе Овидия.
Единственным источником, позволяющим судить о жизни Овидия в изгнании, являются его «Скорбные элегии» и «Послания с Понта». Там мы не найдем ничего из той обстановки, которую воссоздал Ян. Но это не означает, что писатель ошибся. Само умолчание поэта о дружбе с местными римлянами — косвенное свидетельство враждебных отношений с ними То же, что поэт даже писал стихи на языке местного населения, подтверждает версию о дружбе Овидия с коренными жителями, на которую В. Ян намекает.
Произведения античного цикла в отличие от трилогии о завоеваниях Чингисхана и его преемников не были еще предметом серьезного изучения. О них говорили лишь в самой общей форме, как о произведениях, сыгравших определенную роль в формировании творческих принципов писателя. Между тем принадлежность «Финикийского корабля» «Огней на курганах». «Спартака», а также рассказов к раннему периоду художественно-исторического творчества В Яна не означает, что эти произведения были лишь трамплином к более высокому периоду творчества. Создавая произведения на темы античной истории. В. Ян не был новичком ни в истории, ни в литературе.
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
Настоящий четырехтомник — первое Собрание сочинений В. Яна. Подобное издание намечалось в Гослитиздате свыше тридцати лет назад еще при жизни писателя. Публикация об этом появилась в год его кончины[336]. Но издание так и не было осуществлено.
В литературном архиве В. Яна не обнаружен план Собрания сочинений, поэтому при подготовке данного издания было решено включить в его состав наиболее известные сочинения автора.
В Собрание вошла преимущественно историческая проза, в основном публиковавшаяся при жизни писателя. Почти все эти произведения созданы в «советский период» сложного творческого пути В. Яна; исключение составляют несколько написанных ранее рассказов и очерков. За пределами этого издания еще осталось обширное, разноплановое литературное наследие писателя — некоторые его повести и рассказы, пьесы и стихи, очерки и статьи, рецензии и фельетоны, корреспонденции, письма, конспекты выступлений, рабочие тетради, дневники и прочие материалы.
Произведения в томах данного Собрания расположены по жанрово-тематическому принципу, по времени действия, или по изображенным в них историческим эпохам.
В первый том вошли повести, рисующие картины древнего мира: «Финикийский корабль», первое крупное художественное произведение В. Яна, созданное в конце 20-х годов, и напечатанные вскоре за ним — «Огни на курганах» и «Спартак»; сюда тематически примыкает группа рассказов («Голубая сойка Заратустры» и др.).
Второй и третий тома занимает цикл произведений, начатый автором в канун второй мировой войны, — трилогия об ордынском (монголо-татарском) нашествии XIII века на Среднюю Азию, Русь, Европу, показывающая борьбу предков советского и других народов с захватчиками за свою свободу и национальную независимость, — это романы «Чингиз-хан», «Батый», «К «Последнему морю»». К ним примыкают рассказы («Возвращение мечты» и др.), которые по первоначальному замыслу автора должны были входить в заключительную книгу трилогии.
Четвертый том составляют повести «Юность полководца» (юность Александра Невского. XIII век); «Молотобойцы» (Петровская Русь. XVII век); рассказы, изображающие картины разных времен («Скоморошья потеха» и др.); «Записки пешехода» и «Голубые дали Азии»— очерки и заметки писателя о его скитаниях по Центральной России и Средней Азии на рубеже XIX–XX веков.
В основу текстов четырехтомника положены последние прижизненные или первые посмертные издания книг писателя; при этом учтены позднейшие исправления автора.
Книги В. Яна содержат авторские примечания, написанные им много лет назад, поэтому в отдельных случаях в них внесены коррективы в соответствии с современными научными сведениями.
О «Творческой лаборатории» В. Яна по конспектам бесед автора с читателями и другим его записям рассказано в 1-м, 3-м и 4-м томах.
В издании использованы рисунки В. Яна 20—30-х годов на темы публикуемых произведений, фотографии из архива писателя, географические карты эпох нашествий Александра Македонского и Чингисхана, составленные под руководством автора.
В конце 20-х — начале 30-х годов В. Ян жил в центре старой Москвы, в доме № 8 (ныне снесенном) по Газетному переулку (улица Огарева) и ежедневно к 9 часам утра ходил работать на Моховую улицу (проспект Калинина) в бывшую Румянцевскую (Ленинскую) библиотеку. Там в Научном читальном зале № 1, размещавшемся на хорах ее старого здания — «Дома Пашкова», он тогда написал повести и некоторые рассказы, вошедшие в настоящий том Собрания его сочинений.
«В Москве начался новый период моей жизни, — говорил В. Ян. — Скитания по «подносу Вселенной» закончились, сменившись путешествиями по бесчисленным страницам книг. Родилось творчество — период упорной работы в Ленинской библиотеке над материалами для давно задуманных исторических повестей и рассказов. Эти скитания по свету, особенно по Азии, дали мне массу впечатлений, которые послужили основой, фоном моих произведений»[337].
«Финикийский корабль»— первое произведение в ряду исторических повестей В. Яна. Автор нежно любил своего «первенца», вероятно потому, что мысль о его создании зародилась в молодые, счастливые годы, когда он, тогда редактор и журналист петербургской газеты «Россия», проводил служебный отпуск с женой и дочерью в плавании по Черному и Средиземному морям.
«В 1907 году, во время поездки на русском пароходе вдоль берегов Малой Азии, в Историческом музее Бейрута я увидал найденные при раскопках… глиняные, обожженные дощечки с выцарапанными на них непонятными надписями. Это были разрозненные записи древних финикийцев, смелых скитальцев по морям, омывающим Европу и Северо-Западную Африку.
…Желание написать об этих мореплавателях увлекательную повесть для юношества охватило меня тогда, но осуществить свой замысел я смог лишь спустя много лет… Над этой маленькой повестью пришлось много поработать, прочесть сочинения по истории народов Востока, Иудеи, Карфагена, изучить прошлое Азорских островов, «Историю мировой торговли» Бэра и другие материалы. Всюду я нашел интересные данные о путешествиях и плаваниях древних финикийцев».
По воскресеньям В. Ян читал нашей семье и моим школьным друзьям свеженаписанные главы повести. Он не только ценил мнение слушателей, но стремился привлечь их к творческому труду. Двоим моим «одноклассникам», А. Петрову и А. Шапиро, юным, «подававшим надежды» поэтам, он дал темы (подстрочники) песен к повести, с тем, чтобы они их «поэтически обработали». Так родились некоторые их стихи, вошедшие в «Финикийский корабль» и «Огни на курганах».
Когда книга вышла в свет (изд. «Молодая гвардия», 1931), автор послал ее старшему брату, выразив на титульном листе свои сокровенные думы:
«Дорогому брату Мите, восточному страннику[338].
Во все века пламенные искатели высшей правды бродили по Свету — одни в полосатом абае Софэра-рафа, другие в плаще Бэниана, или сюртуке кембриджского профессора. Посылая этот исторический фрагмент, надеюсь, что ты найдешь в наивных записках финикийского мальчика общечеловеческие мысли и стремления, которые также живут в настоящее время, как волновали они 3000 лет тому назад. С сердечным чувством— В. Ян. Москва. 2/IV—1931 г.».
Повесть издана у нас 12 раз, в том числе на эстонском, литовском, латышском, грузинском языках; неоднократно выходила за рубежом.
Повесть «Огни на курганах» впервые опубликована в 1932 году (изд. «Молодая гвардия»). Автор рассказывал, что «пребывание в Азии, изучение прошлого среднеазиатских народов вызвало… желание описать борьбу за свою независимость древних скифов, саков и согдов, других далеких предков народов Советских среднеазиатских республик, живших в IV веке до н. э. во время завоевания и разгрома Персии Александром Македонским…»[339].
«В ряде книг буржуазных западных историков воскрешен и широко разрекламирован образ легендарного создателя первой Европейской колониальной державы, причем ему приписывается роль родоначальника европейского «культуртрегерства» в Азии. В этих книгах завоеватель и насильник Александр Македонский выведен «просветителем азиатских варваров», а его грабительская армия «носителем светоча европейской культуры», принижается борьба завоевываемых народов с захватчиками…»
«Между тем точные исторические данные свидетельствуют о том, что Александр был таким же беспощадным завоевателем и истребителем народов, какими были позднее Чингиз-хан и Тамерлан… Он оставлял за собой разрушенные города, дымящиеся развалины, опустошенные провинции, целые народы обращал в рабство, продавал как рабочую скотину на рынках…»
«На обязанности советского писателя-историка — дать реальный, настоящий образ Александра-разрушителя, интервента, беспощадно и безжалостно истреблявшего своих противников».
Отвечая на вопрос, какими историческими материалами он пользовался, В. Ян говорил: «Всякими, какие смог найти, работая в сокровищнице Ленинской библиотеки, у старых русских и зарубежных, также советских среднеазиатских и русских ученых».
Автор также говорил: «Эту повесть уже можно назвать «историческим романом». Работая над нею, я многому научился и в отношении общей композиции построения фабулы, разрешая вопросы об исторической точности, о пределах вымысла, обрисовки характеров того или иного героя».
О своих героях В. Ян писал: «Александр впервые изображен в художественной литературе реалистически, таким, каким его изображают первоисточники, каким он был на самом деле, без идеализации, мистики и прикрас, чем грешат многочисленные романы и его биографии»; «интереснейшим вождем восставших являлся Спитамен, талантливый смелый вождь, удачно умевший бороться с войсками Александра, наносящий непрерывные поражения, оставаясь неуловимым, пока его не предали князья, перешедшие из личных выгод на сторону македонского завоевателя».