20.01 (по американскому времени)
2.01 (по британскому времени)
— Меня зовут Джим, — говорю я своей соседке. — Джим Оуэн.
— Очень приятно, а я Мэриан. Мэриан Маккарти. — Она берет с колен раскрытую книгу, закрывает ее и кладет в полиэтиленовый мешок, словно подавая мне сигнал, что все ее внимание теперь обращено ко мне. — Вы впервые побывали в Чикаго.
— Да, решил сделать сюрприз своей подружке.
— Что вы говорите! Вот здорово. А почему вы выбрали именно Чикаго?
— Моя подружка, когда ей было двадцать лет, проучилась год в Чикагском университете и с удовольствием вспоминает то время, хотя после этого ей там побывать не удавалось. Она все время говорила мне, что с удовольствием съездила бы в Чикаго, ну и я помог ее желаниям осуществиться. Мы целую неделю осматривали город и встречались с ее друзьями.
— Как это замечательно! — восклицает Мэриан. — А где сейчас ваша подружка?
Я показываю в переднюю часть салона:
— Она там. Мы не смогли сесть рядом.
— Ой, какая жалость. А вы знаете, я согласна пересесть, если хотите.
— У нее место в середине ряда, — объясняю я. — Вы же не захотите сидеть на этом месте… К тому же она сказала, что собирается спать во время перелета, мне этого, несмотря на все старания, не удалось.
— О?
— У меня что-то со сном.
— Нарушение суточного ритма?
— Я думаю, это началось еще до того, как мы прилетели в Штаты.
— Х-м-м, — качает головой Мэриан. — Позвольте спросить, кем вы работаете?
— Я бухгалтер.
— Это очень стрессовая работа?
— А какая работа не стрессовая?
Она улыбается.
— Ну а что еще происходит сейчас в вашей жизни? — Я смотрю на нее озадаченным взглядом. — Не подумайте, что меня разбирает любопытство, — просто я читала в одном журнале, что причиной бессонницы может быть стресс.
— Я думаю, что, возможно, это из-за работы, — отвечаю я.
— Вы не совсем уверены в этом. Может быть, дело в чем-то другом?
У меня вырывается нервный смешок.
— Возможная причина весьма странная, если можно так сказать.
— Да-да, — сочувственно кивает она. — Но когда что-либо странно, то это не всегда плохо, верно ведь? Кому понравится, если жизнь изо дня в день будет идти гладко, без малейших опасностей и потрясений? Вам наверняка нет? Мне тоже едва ли. Ну а касаясь вашей бессонницы… что-то вас мучит?
2.05 (по британскому времени)
20.05 (по американскому времени)
— Я хочу поговорить с администратором, — заявляю я решительно.
— Боюсь, в этом вопросе я не смогу вам помочь, — отвечает мужчина, стоящий за стойкой в вестибюле. — Я ночной портье. Администратор не появится раньше семи часов утра. Она очень милая леди и будет счастлива побеседовать с вами.
— Все это очень хорошо, но для меня это слабое утешение, — отвечаю я ему не раздумывая. Я раздражена, а когда в таком состоянии, вообще не задумываюсь о том, что говорю. Когда я в нормальном состоянии и в нормальных условиях, мое поведение имеет более цивилизованную форму. — Видите ли, порядки в вашей гостинице могут довести постояльцев до бешенства, — продолжаю я. — До полного бешенства. Я требую немедленной встречи с кем-либо, кто старше вас по должности.
— Понимаю, — говорит ночной портье. — Осмелюсь заметить, что по вашему виду легко догадаться, как сильно вы… сильно расстроены.
— Да, вы очень наблюдательны, — резко обрываю я его, но тут, словно очнувшись от сна, я чувствую ужасную неловкость оттого, что позволила себе грубо накричать на этого средних лет человека с приветливым лицом, осыпанным веснушками, и рыжими волосами, убеленными густой сединой. А что у него за акцент? Возможно, польский. Или русский? Словацкий? Похоже, какой-то из этих. От этого мне становится еще хуже. Ведь он вдали от родины, в чужой стране, а я веду себя с ним как невоспитанная деревенщина или футбольный хулиган. Нет вообще никакой причины кричать на этого беднягу, который наверняка не имеет никакого отношения к тем, в обязанности которых входит разносить пакетики с чаем по номерам.
— Позвольте спросить, что у вас за проблема? Может быть, я смогу вам помочь.
— Послушайте, мне очень жаль, прошу меня извинить.
Ночной портье смотрит на меня озадаченным взглядом:
— В чем вы извиняетесь?
— За то, что была груба с вами. Я не должна была говорить с вами в таком тоне. Не могу себе этого простить.
— Но вы, кажется, расстроены.
— Немного.
— А в чем причина?
— В мо… в моем номере не оказалось пакетиков с чаем.
Он понимающе кивает:
— Я заметил, что чай имеет особое значение для англичан… вы точно уверены в том, что ваша проблема заключается в отсутствии чайных пакетиков?
— Мне нужен был пакетик, чтобы заварить себе чашку чаю. Я не могла заснуть.
— От чая вы точно не заснете, в нем же кофеин.
— В чае что, много кофеина?
— Я помню, читал об этом в каком-то журнале.
Я смеюсь:
— Вы говорите ну в точности как мой жених. Он совсем недавно уверял меня, что все, что я пью для того, чтобы заснуть, в действительности только разгоняет сон.
Ночной портье улыбается:
— Так вы выходите замуж?
— Утром.
— И вы выходите замуж здесь?
— В Хэмптон-Сьют.
— Поздравляю вас, — говорит он, протягивая мне руку. Мне это кажется несколько странным, но я все-таки пожимаю ее. Его рука огромная, усыпанная веснушками, ладонь чуть липкая, но в ней чувствуется уверенная сила. — Вы будете очень счастливы, — ласковым голосом добавляет он.
— Откуда вы знаете?
— Да у меня просто чутье на такие вещи. А вы что, не верите, что будете счастливой?
Это простой вопрос. И конечно же, отвечая на него, не стоит плакать. Но слезы снова потекли из моих глаз уже во второй раз за последние полчаса. Одна за другой они, вытекая из уголков глаз, растекаются по щекам, огибая нос и рот, и когда я облизываю губы, то чувствую на языке их солоноватый вкус.
— Извините, — говорю я, отворачивая лицо от портье.
— Это я вас расстроил?
— Ну что вы, вы здесь ни при чем. Просто из-за своей глупости.
— У меня и в мыслях не было огорчать вас. Я просто хотел порадовать вас приятным разговором о свадьбе. — Стоило ему произнести слово «свадьба», как поток слез усилился десятикратно. — Но вижу, что от моих слов вам еще хуже.
— Нет, вы здесь ни при чем. Все дело во мне самой, — говорю я, стараясь унять слезы. — Не обращайте внимания, прошу вас. Если бы вы нашли где-нибудь пакетик чаю, я бы тут же поднялась к себе и оставила вас в покое.
— Нет, нет, нет. Я не могу дать вам пакетик, видя, что вы так расстроены. Я должен сам приготовить вам чай.
— Не стоит. Поверьте, со мной все в порядке. Мне неловко вас беспокоить.
— Ну что вы, это вовсе не беспокойство.
Некоторое время я смотрю в глаза ночного портье, в которых столько доброты и нежности ко мне, что мне хочется плакать еще больше.
— Я бы с удовольствием выпила чашку чаю с вами, — говорю я ему между всхлипываниями.
— Тогда подождите, пожалуйста, здесь, — отвечает он, — я вернусь через несколько минут.
20.10 (по американскому времени)
2.10 (по британскому времени)
Я смотрю на часы и высчитываю, сколько времени сейчас в Англии. Я не ощущаю ни малейших признаков усталости, и, несмотря на разговоры с Мэриан, моей голове не дает покоя все та же проблема.
— Это женщина, — отвечаю я. — Женщина, о которой я думаю постоянно.
— И это не ваша подружка?
Я отвечаю ей тихим голосом, почти шепотом:
— Нет, это не моя подружка.
— Вы постоянно видитесь с этой женщиной?
Инстинктивно я бросаю быстрый взгляд вперед, в ту сторону, где сидит Хелен.
— Нет… все очень сложно. Я был женат на этой женщине. Это была самая длительная связь в моей жизни. Но все рухнуло.
— А почему же вы сейчас о ней думаете?
— Если я скажу вам, что она завтра выходит замуж во второй раз, вы решите, что причина именно в этом, я прав? Но будете неправы, потому что, узнай я о том, что она собирается замуж хотя бы пару месяцев назад, меня бы это нисколько не тронуло. Я не переживал бы ни секунды.
— Так что же изменилось?
— Мы виделись с ней примерно месяц назад.
— Случайно?
— Она позвонила мне… и… я не могу в подробностях объяснять, что случилось… но могу лишь сказать, что наша встреча заронила мне в голову зерно сомнения. Я не уверен в том, что не совершил большой ошибки, позволив ей так просто уйти, когда мы расставались. И вот теперь, когда она завтра выходит замуж, меня одолевают сомнения. Я так и не знаю…
— А что именно так изменило ваше отношение? — спрашивает Мэриан, с интересом глядя на меня.
— Я могу сказать вам, но в моих объяснениях вы найдете мало смысла.
— Почему?
— Да потому что для этого вам надо знать все от начала до конца, как будто бы вы присутствовали при всем этом.
— Так почему бы вам не рассказать мне все? Нам лететь еще несколько часов. Вам не заснуть, а я люблю слушать.
— Вы знаете, это не совсем по мне. Я никогда никому не рассказываю о таких вещах.
— Это же просто беседа. Знаете, как говорят: «Проблема, которой поделился, уже проблема только наполовину». И кто знает, может быть, рассказывая мне об этой женщине…
— Элисон.
— Может быть, рассказывая мне об Элисон, вы яснее представите ситуацию самому себе.
У меня хватает выдержки, и я молчу, хотя то, что говорит она, не лишено смысла. К тому же я не вижу лучшего выхода, а она производит хорошее впечатление, поэтому я и решаюсь согласиться.
— Вы уверены, что вам не наскучит моя история? — спрашиваю я ее.
— Абсолютно уверена, что нет, — отвечает она. — Обожаю слушать истории.
Я покашливаю, прочищая горло.
— Ну хорошо, я расскажу вам нашу с Элисон историю.
2.15 (по британскому времени)
20.15 (по американскому времени)
Вот и чашки с чаем; та, что у меня в руках, наверное, лучшая из всех, что мне довелось выпить за всю свою жизнь. Во время этого неожиданного чаепития я узнаю кое-что о жизни ночного портье. Его зовут Анатолий, ему пятьдесят пять лет, а последние пять лет он живет в Уорике, куда переехал из Лондона. Сам он из Сибири, у него две взрослые дочери (одна, моя ровесница, живет в Москве, а младшая — в Оттаве); его бывшая жена осталась в Сибири. Мне нравится слушать его рассказ о жизни; сама манера говорить успокаивает. Я невольно чувствую, что, помимо ума и даже мудрости, в этом человеке есть что-то располагающее и вызывающее доверие.
— Вам не полегчало?
— Спасибо вам, мне намного лучше.
— А вы не устали?
Я смеюсь:
— Это, должно быть, благодаря чаю.
Анатолий тоже смеется, а потом его лицо вдруг становится серьезным.
— Вы не хотите рассказать мне, отчего вы плакали? Неужели из-за предстоящей свадьбы?
Я утвердительно киваю.
— Он что, недобрый человек?
— Он прелесть.
— Тогда вы его не любите?
— Очень люблю.
— Но?
Я улыбаюсь. Он прав. Все дело именно в «но».
— Все это сложно.
— В любви все всегда сложно, — отвечает Анатолий. — Такова уж любовь.
— А заснуть мне не дает то, что постоянно у меня в мыслях… или, возможно, если уж быть более точной, то надо сказать: тот, кто постоянно у меня в мыслях.
— Но это не тот человек, за которого вы завтра выходите замуж?
— Это человек из прошлого.
— Понятно.
— Понятно? — спрашиваю я. — Вам действительно понятно? Мне так непонятно. Мне вообще ничего непонятно.
— А этот, другой человек… вы его тоже любите?
— Не знаю.
— А он вас любит?
У меня вырывается короткий смешок:
— Этого я тоже не знаю. Он, вернее всего, меня не любит. Я могу сказать лишь, что около месяца назад я видела его впервые за те четыре года, которые мы, расставшись, прожили врозь, и что-то случилось… ну, что-то заставляет меня сомневаться. Как же я могу чувствовать себя уверенной, если люблю кого-то другого, а через несколько часов выхожу замуж? Это непорядочно по отношению к Маркусу. Никогда невозможно будет отделаться от чувства, что он — это не совсем то, что я хотела.
— Так почему бы вам не войти в контакт с тем человеком?
— Вечером или ночью? Я не могла. Да и как я могла бы решиться на такое? Ведь наутро моя свадьба.
— Но вы уверены, что у вас есть что сказать ему?
— Нет, он просто не выходит у меня из головы, только и всего. Понимаете, мы долгое время пробыли вместе. Это была самая продолжительная связь в моей жизни.
— А из-за чего вы расстались?
— На это трудно ответить, не рассказав вам обо всем.
Анатолий улыбается:
— Ну так и рассказывайте обо всем.
— Обо всем?
— А что, вам не заснуть. А я сижу здесь всю ночь. А вы ведь сказали, что хотите с кем-нибудь поговорить. Так в чем же дело?
— Вы, наверное… ну, не захотите слушать о том, что произошло между мной и моим бывшим мужем.
— Я же сказал вам, что хочу, — уверяет меня Анатолий, для большей убедительности вскинув брови.
— Правда?
— Ну конечно правда. Я сейчас приготовлю нам еще по чашке чаю, и вы расскажете мне все-все об этом человеке. Кстати, как его зовут?
— Джим, — отвечаю я. — Его зовут Джим.
21.15 (по американскому времени)
3.15 (по британскому времени)
— Вы не хотите перекусить? — наклоняется ко мне стюардесса.
— А что вы можете предложить? — спрашиваю я, хотя не больше чем двадцать секунд назад слышал, как она подробно отвечала Мэриан на этот же вопрос.
— Сырный рулет, рулет из тунца, ветчинный рулет.
— А какой сыр?
— Чеддер.
— Тогда мне, пожалуйста, ветчину, — говорю я.
Стюардесса подает мне поднос, затем снова повторяет всю процедуру моему соседу слева, потому что его уши все еще закрыты наушниками.
— Как ваш рулет? — спрашиваю я Мэриан, которая заказала тунца.
— Нормальный, — отвечает она. — Мне нравится, как кормят в самолетах. А как ваш рулет?
Я снимаю целлофановую обертку со своего рулета. У него такой же несчастный вид, как и у меня.
— Неаппетитный.
Мэриан смеется:
— Очень хорошо, раз еда такая плохая, то причина, из-за которой вам надо было бы прерывать свой рассказ, отпала сама собой.
3.17 (по британскому времени)
21.17 (по американскому времени)
— Такси по заказу Перкинсов, — объявляет высокий человек в очках и толстом сером свитере, прерывая своим появлением мой рассказ.
— Какой номер? — спрашивает Анатолий.
Таксист пожимает плечами, и Анатолию приходится искать заказчика такси по гостиничному компьютеру.
— Двенадцатый, — говорит он. — Сейчас позвоню им. — Он снимает трубку и набирает номер телефона. — Такси для вас прибыло, — говорит он, когда снимают трубку. Наступает долгое молчание, Анатолий ждет ответа. — Они говорят, что не заказывали такси, говорит он таксисту.
— Сейчас свяжусь с базой, — угрюмо отвечает таксист.
Анатолий улыбается мне, как бы извиняясь за то, что мой рассказ прервали. Вскоре снова появляется таксист.
— Это не Перкинсы заказывали такси, — говорит он. — Ходкинсы.
Анатолий тяжко вздыхает и снова повторяет процедуру поиска. На этот раз все нормально.
— Они сейчас спустятся.
— Я подожду в машине, — говорит таксист.
Анатолий поворачивается ко мне:
— Прошу прощения, что так вышло.
Я смеюсь:
— Мне нечего прощать. Вы же на работе.
— Мне все-таки неприятно, когда вас перебивают. Этим нарушается целостность рассказа.
— Ничего, — с улыбкой говорю я. — Так на чем мы остановились?
22.01 (по американскому времени)
4.01 (по британскому времени)
— Прошу прощения, — говорит парень, сидящий рядом, и мне приходится прерваться.